Страница 6 из 86
И все же в воздухе витал запах, сначала слабый, а затем усилившийся, когда он двинулся по центральному проходу к передней части церкви. Что-то острое. Рыбы? Нет, больше похоже на мясо. Но дни Смитфилда как мясного рынка прошли. Его переоборудовали в умные квартиры. И это было мясо пропало. Фу. Запах усилился, когда он осмотрел скамьи по обеим сторонам прохода, все в первозданном виде, коленопреклоненные аккуратно висели на спинках деревянных скамеек, гимны на низких стеллажах в каждом ряду.
Озадаченный, он подошел к парадной двери церкви. Подняв тяжелую железную решетку, закрывавшую массивную дубовую дверь изнутри, он распахнул ее, позволив свету хлынуть в неф. Когда он отвернулся, моргая от неожиданно резкого солнечного света, он увидел что-то странное. Она находилась рядом с большим деревянным ящиком (первоначально это был сундук для облачения, как он всегда предполагал), в котором хранились дополнительные сборники гимнов. Два-три раза в год — на Рождество или на панихиду местного сановника — церковь наполнялась до отказа, и тогда эти запасные книги пускались в ход. Но теперь они лежали беспорядочной кучей на пепельно-серой брусчатке.
Он осторожно подошел к куче, сморщив нос от запаха, который теперь был почти непреодолимым. Перед коробкой он колебался; впервые холодные пальцы страха коснулись его позвоночника. Надейся на Господа , сказал он себе, медленно поднимая обеими руками тяжелую дубовую крышку.
Он поймал себя на том, что смотрит на лицо молодого человека — белое лицо, возможно, англичанина лет двадцати с небольшим, с тонкими светлыми волосами, зачесанными назад. Это было бы обычное, совершенно обычное лицо, если бы только глаза не выпучились, как у ужасного попугая, а рот скривился в агонии, а губы широко и плотно растянулись над зубами. Сухожилия горла натянулись на кожу шеи, как натянутые шнуры. Вопроса не было: он мертв.
Когда Уиллоби в ужасе и страхе отступил назад, он увидел, что ноги мужчины были согнуты в коленях, по-видимому, чтобы втиснуть его в грудь. Колени были прижаты друг к другу, подтянуты почти к подбородку, удерживались кошачьей колыбелью из веревки, которая обвивала его горло, затем спускалась по спине и снова вокруг ног. Мужчина был связан, как цыпленок, хотя, поскольку обе его руки сжимали один конец веревки, казалось, что он связал самого себя. Если это так, то кто посадил его в ящик?
ЧЕТЫРЕ
В своем кабинете на четвертом этаже Темз-Хауса, в отделении контрразведки, Лиз рассказывала Пегги Кинсолвинг о вчерашнем опыте в Олд-Бейли.
— Господи, слава богу, это был ты, а не я, — сказала Пегги, вздрагивая. Пегги также сыграла ключевую роль в расследовании, в результате которого Нил Армитедж предстал перед судом.
Прошло больше года с тех пор, как молодой офицер перешел из МИ-6 в МИ-5. Покинув Оксфорд с хорошими 2:1 по английскому языку и смутными академическими амбициями, Пегги устроилась на работу в частную библиотеку в Манчестере. Там, где мало посетителей пользовалось библиотекой, она могла свободно заниматься своими исследованиями, чем, как она думала, и хотела заниматься. Но одинокие дни и вечера вскоре начали надоедать, и когда она совершенно случайно узнала о работе исследователя в специализированном правительственном ведомстве в Лондоне, она подала заявление. В возрасте двадцати четырех лет, все еще в круглых очках и с веснушками, из-за которых семья называла ее Книжным червем Бобби, Пегги устроилась на работу в МИ-6.
Пегги была девушкой, которая думала сама за себя. Она повидала достаточно жизни, чтобы никого не принимать за чистую монету. Но к Лиз она чувствовала что-то вроде… она должна была признаться себе в чем-то вроде поклонения героям. Или это было поклонение героине? Нет, это прозвучало не совсем правильно. Лиз была тем, кем Пегги хотела бы быть. Что бы ни случилось, она, казалось, всегда знала, что делать. Лиз не нужно было постоянно надвигать очки на нос всякий раз, когда она возбуждалась; она не носила очков. Лиз была крута. Но Пегги знала, что Лиз нуждалась в ней, полагалась на нее — и этого было достаточно.
Пегги подала заявку на перевод в МИ-5 после того, как работала с Лиз над особо деликатным делом — кротом в разведывательных службах, — и хотя МИ-6 была не очень довольна, МИ-5 встретила ее с распростертыми объятиями. Глядя на нетерпеливое лицо младшей, Лиз поняла, что теперь Пегги чувствовала себя в Темз-Хаусе совершенно непринужденно. Она одна из нас, подумала она.
— Когда мы услышим приговор? — спросила Пегги.
Лиз посмотрела на часы. — В любой момент, я должен подумать.
Словно по сигналу, Чарльз Уэтерби высунул голову в открытую дверь. Улыбаясь Пегги, он сказал Лиз: — Армитидж получил двенадцать лет.
— И совершенно верно, — убежденно сказала Пегги.
— Я полагаю, он отслужит примерно половину, не так ли? — спросила Лиз.
'Да. Когда он выйдет, ему будет пенсионный возраст. Как дела вчера в кабинете министров?
— Я просто записывал это. У нас был гость сэр Николас Помфрет. Очевидно, есть что-то горячее из прессы Шестой.
Уэтерби кивнул. — Итак, я понимаю. Мне только что звонил Джеффри Фейн. Он придет через полчаса. Я бы хотел, чтобы ты был там.
Лиз подняла бровь. Фейн был одним из коллег Уэтерби в МИ-6, сложным, умным и хитрым человеком, в первую очередь специалистом по Ближнему Востоку, но с широким кругом вопросов, касающихся операций МИ-6 в Великобритании. Она уже работала с ним раньше и пришла к выводу, что безопаснее либо вообще не ужинать с Джеффри Фейном, либо делать это длинной ложкой.
Теперь Лиз сказала: «Почему он говорит с нами об этом? Разве это не должно быть передано в службу безопасности?
— Подождем и посмотрим, что он скажет, — спокойно сказал Уэтерби. — Вы знаете, что премьер-министр много накручивает на эту конференцию. Бог знает, что произойдет, если это не удастся. Я думаю, что Ближний Восток находится в том, что американцы называют Салуном Последнего Шанса».
— На собрании были двое мужчин из Гросвенора.
— Энди Бокус был одним из них?
'Верно.'