Страница 5 из 34
Джованна поднимала брызги, зачерпывая руками воду, казалось, у нее на мгновение вырастают хрустальные, тонкие и блестящие крылья. Валентин нырнул под воду и, схватив ее за ноги, приподнял над водой. Она взвизгнула, выскользнула рыбкой из его рук и нырнула обратно в воду с головой. Валентин растерялся, и этого мгновения было достаточно, чтобы она под водой лишила его опоры. Он упал в воду под хохот братьев.
Лицо Джованны с каплями воды, ползущими по лицу, падающими с черных ресниц… Она смеялась, улыбалась, источала солнце каждым движением.
Марко смотрел на своих друзей с любовью и легкой завистью: у него не было сестры и не было братьев. Его семья не была средоточием тепла и любви. И несмотря на то, что его всегда принимали радушно, он все равно не чувствовал себя полностью принадлежавшим к этому очагу. Он был лишь сторонним наблюдателем. Тем, кому доверяли настолько, чтобы без стеснения и без светских манер показывать настоящее. Он был счастлив и этим.
Но когда Джованна обвивала руками голову Валентина и запускала белые пальцы в его черные волосы, тоска сжимала сердце Марко: ему хотелось оказаться на месте ее брата. Чтобы Джованна посмотрела на него с нежностью, улыбнулась хитро и нежно, как только она умела.
Возможно, именно потому, что он знал Джованну и Валентина еще когда они были маленькими, его и допустили к ним, когда они выросли. У маленькой Джованны был период, когда она, завидев Марко, начинала стесняться и скромничать. Словно красивое пестрое животное, которое, завидев опасность, сворачивается клубком, оставляя снаружи лишь жесткий панцирь. Но вскоре она привыкла к нему. А теперь и вовсе, как ему казалось, принимала за почти брата. У Джованны была манера смотреть в глаза мужчинам прямо и открыто, чего она старалась не делать вне дома, опуская взгляд, как того требовали нормы поведения. Но среди братьев она смотрела и улыбалась без стеснения, смеялась громко и заливисто шуткам Лоренцо.
Иногда Марко замирал и превращался в истукана, изнутри его обжигала смесь восхищения, преклонения, нежности, любви и желания. Среди братьев, казалось, только Лоренцо и догадывается о том, что он чувствует. Его друг подмигивал ему, хлопал по плечу, отвлекал, чтобы истукан оторвал свой взгляд от ярких всполохов движений Джованны.
Джованна соскочила с лошади, передала поводья конюху, погладила животное по потной шее, а потом кое-как заправила за уши выбившиеся из косы волосы. Братья уже скрылись в доме, а она все мешкала, нежась на солнце. Но потом все-таки нырнула в прохладу дома. Она тут же побежала наверх, чтобы переодеться, но громкий голос из кабинета отца отвлек ее по пути в комнату.
– …ведет себя вызывающе, носит мужскую одежду…
Сердце подскочило к горлу. Она узнала этот голос: епископ Гиберти каждый день служил мессу в их церкви. Она подкралась ближе.
– …чрезмерная гордыня, самодовольство. Позволяет себе рассуждать и спорить…
– У нее трое братьев, это нормально, – голос отца был спокойным.
– Мне говорили, что она дерется с ними на мечах и прочем оружии!
– Если девочка прекрасно говорит на латинском, греческом, французском, читает на память Гомера, проявляет способности в вышивании, я не вижу ничего зазорного в том, чтобы она овладела военным искусством. Она тянется к братьям.
– Вы знаете, чем это чревато! В городе ходят слухи…
– Меня не волнуют слухи, епископ, и не советую вам повторять все глупости, что говорят о Джованне в моем присутствии. Я ее знаю, как никто. И не волнуйтесь, в ближайшее время я объявлю о помолвке Джованны, и она очень скоро станет замужней матроной, как вы того хотите. А пока она будет жить так, как жила, я не вижу ничего вопиюще неприличного в ее поведении.
Джованна мельком оглядела свою полусухую, измазанную тиной рубаху и скорее метнулась в спальню. Не хватало еще, чтобы епископ увидел ее в таком виде. Она поскорее разделась, сполоснулась, расчесала волосы, и в этот момент вошла служанка. Она помогла Джованне переодеться в платье и причесала ее.
Сердце все еще быстро билось в груди, отчасти от возмущения, отчасти от чувства радости за то, как отец заступился за нее. Но вот мысль о замужестве совсем не радовала. Джованна покусала губы, чтобы не заплакать. А потом сильно-сильно зажмурилась и пожелала, чтобы замужества не было. Чтобы не пришлось покидать любимую Флоренцию и братьев. Но, глядя на себя в зеркало, Джованна понимала и другое: в глубине души она уже задумывалась о том, какие невесты будут у братьев, какой жених появится у нее. Только никак не ожидала, что станет первой из семьи Альба, кому придется покинуть отчий дом.
Она смутно понимала, что привлекательна, но не ощущала власти своей красоты над мужчинами, до сих пор не слишком задумывалась над тем, какое впечатление производит на окружающих. Ее волновала только семья. Сегодня она вдруг заметила, как странно на нее смотрел Марко.
В детстве Марко пугал Джованну своей внешностью: он не был красив, а тогда и вовсе казался уродливым. Но потом она привыкла к нему, стала замечать, что у него приятный голос, стала прислушиваться к тому, что он говорит, и он показался ей интересным. Теперь же, после долгой разлуки, она снова увидела его внешность, то, что отталкивало и немного пугало, пыталась нащупать связь с ним, протянувшуюся из детства, и не могла.
Потом Джованна вспомнила, как позировала художнику совсем недавно. Он посадил ее у окна вполоборота. И долго смотрел, словно вбирал в себя целиком ее образ: еще детские щеки, полуоткрытые полные губы, плавный изгиб подбородка, взлет бровей, дрожание загнутых ресниц и колдовскую зелень глаз. Он положил ей на плечо чуть растрепанную медную косу.
Смотрел и шептал, словно сам себе: «О Боже, о Боже».
А Джованна смотрела в окно на залитую солнцем шумную площадь и думала о том, что могла бы сейчас мчаться вместе с Валентином по полям наперегонки с ветром.
Джованна тренировалась вместе с братьями. Так случилось, что, став хвостиком Валентина, она часами наблюдала за тренировками мальчиков. А потом как-то в шутку Лоренцо дал ей меч и поставил против младшего брата. Она, конечно, проиграла ту битву. Но ни учитель, тренировавший мальчиков, ни братья не представляли, что она, не державшая в руке оружие ни разу, выстоит так долго против соперника. Им всегда не хватало четвертого для выполнения упражнений, и постепенно Джованна стала помогать им, а потом и тренироваться. Отец не возражал. Он часто приходил поначалу, встревоженный тем, что дочь, по жалобам нянечки, забросила шитье.
Но, увидев ее на тренировке, счастливую, смеющуюся, румяную и к тому же неплохо фехтующую, он успокоился.
– Мы не знаем, что за судьба уготована нашим детям и в какие времена они будут жить. Если моя дочь будет знать, как защитить себя, что в этом плохого? – сказал он отцу-исповеднику.
Тот смотрел за детьми и довольно кивал.
Совсем скоро братья перестали смеяться и подтрунивать над Джованной. Она двигалась быстро, легко, порой глаз не успевал уловить опасность, а она уже обрушивала удар на противника.
Лоренцо гордился сестрой. Валентин принимал это как должное. А Джакомо сомневался в глубине души: пристало ли его сестре этим заниматься?
Но Джованна сама выбирала занятия. И пусть вечерами она читала книги и вышивала, учила латынь, пока братья вникали в тонкости торговли льна и шерсти, она была с ними и слышала их разговоры. И остальное время они были вместе. Охота ли, выезд или тренировка – девочка старалась быть им равной.
Лоренцо обожал подхватывать ее на тренировках, опрокидывать наземь. Легкая, как пылинка, и злющая, как сторожевой пес. В тяжелых платьях ее так не подхватишь, на землю не уложишь. Подножки Лоренцо ставил знатно. Чуть Джованна во время борьбы на мечах подпускала его слишком близко, как он бросал меч и вступал с ней врукопашную. Подсекал, опрокидывал, пока девочка, вереща от возмущения, пыталась ударить его мечом.