Тайное дитя

– Весьма декадентская история, – комментирует Софи, прикрывает глаза и искоса смотрит на Элинор, потом затягивается сигаретой. – Но мне в нем что-то понравилось. Обаятельный, сексуальный француз? Малость банально, однако… Уверена, он довольно скоро ей наскучит. Мы можем найти не менее обаятельного англичанина, который ее переманит. Дорогая, предоставь это мне. Кстати, почему бы вам обеим не приехать ко мне в следующие выходные? Я бы могла познакомить твою сестру кое с кем.

– Ой, я не смогу поехать. Не могу оставить Мейбл.

– Почему бы нет? Я оставляю двух своих спиногрызов при каждой возможности.

Элинор и не ждет особо тесных отношений между Софи и ее сыновьями Себастьяном и Фредди. Та же прохладность, что в отношениях подруги с ее матерью. Элинор дружит с Софи еще с довоенных времен, когда они учились в закрытой школе. Мать Софи она видела один или два раза во время каникул: холодную, пугающего вида матрону. Неизменными спутницами в детстве и отрочестве Софи были горничная, няня и компаньонка.

– Когда они вырастут и станут поучтивее, – продолжает Софи, – быть может, я стану проводить с ними побольше времени. Ничего, закрытая школа их укротит. Превратит из необузданных зверенышей в дрессированных, воспитанных юношей. А сейчас чем меньше я их вижу, тем лучше. Три и два года – поистине утомительный возраст, – со смехом заключает Софи.

Элинор делает глубокий вдох.

– Софи, я вновь беременна. Этого ребенка я ни в коем случае не должна потерять, – говорит она, обходя тему Мейбл.

– Угораздило же тебя!

– Вообще-то, уместнее было бы меня поздравить.

– Это само собой. Можешь считать, что поздравила. И в то же время тебе не повезло. Сказывается на фигуре. Я целых девять месяцев отвратительно себя чувствовала. – Софи поднимает фужер. – За твою удачу, подружка. И за старые добрые времена, – улыбается она. – Как Эдвард? – Щурясь, Софи смотрит в сторону кортов, куда направляется первая партия игроков.

– Работает даже дома, – вздыхает Элинор. – Занят под завязку. По-моему, он тащит на себе непомерный груз. Вынужден всю неделю проводить в лондонской квартире.

– Да? – Софи внимательно смотрит на Элинор и слегка хмурится. – Знаешь, а тебе стоит постоянно наведываться к нему на Блумсбери. Делать ему сюрпризы. Держать его в напряжении. Мужчина, на всю неделю оставленный в городе, подвержен разнообразным искушениям.

– Эдвард на такое не способен, – смеется Элинор. – Не тот типаж.

– Все мужчины одинакового типажа. Можешь мне верить, Элинор.

Элинор смотрит в сторону Генри, губы которого почти касаются уха шаловливой, хихикающей Клариссы. Элинор моргает и смотрит снова. Нет, ей не показалось, Генри и Кларисса флиртуют в открытую. Почему он так себя ведет, зная, что жена рядом? Увидев, куда смотрит Элинор, Софи раздувает бледные ноздри.

– Очередное маленькое развлечение Генри, – говорит она, глубоко затягиваясь сигаретой.

Софи в белом шелковом платье, отороченном кружевами, выглядит образцом изысканности. Красавицей ее не назовешь, но она изящна и элегантна. По всему видно, что Брук-Энд не место для нее. Она слишком лощеная, слишком величественная для мировосприятия этого сельского жилища среднего класса, если, конечно, у дома есть мировосприятие. Разумеется, Брук-Энд не похож на большой загородный дом Генри в Глостершире. Там все дышит высокомерием. Там глаз постоянно натыкается на драгоценные предметы старины, заставляющие посетителей охать и ахать. Брук-Энд – дом не для показа, а для жизни. Его пространство наполнено деревом янтарного цвета и уютными диванами. На кофейных столиках громоздятся книги, упрашивающие, чтобы их прочли. В маленькой гостиной стоит мольберт с незаконченным изображением сада. Элинор так и не соберется его дописать. Повсюду валяются осколки и обломки – это Мейбл познаёт мир. Элинор такой беспорядок ничуть не раздражает. Она знает, что к концу дня мисс О’Коннелл все уберет.

Генри обнимает Клариссу за талию. Элинор становится не по себе. Каково Софи это видеть? Ведь ее публично унижают. Бедняжка Софи, она пьет свою горькую чашу сполна. В прошлом лорд Генри Грант-Паркер считался завидным женихом, пока не остановил свой выбор на ней. Газеты ее обожают. Леди Грант-Паркер считается законодательницей моды и стиля. Во время лондонского сезона ее фотографии постоянно появляются на страницах светской хроники. Она посещает скачки и спортивные состязания, появляясь в новых нарядах: от Шанель – на Королевских скачках в Аскоте, от Скиапарелли – на автогонках в Гудвуде, от Ланван – на регате в Хенли. Другие женщины хотят все, что есть у Софи. Кажется, и ее мужа тоже. Испытывая омерзение, Элинор отворачивается.

– Давай спустимся вниз и посмотрим на теннисистов, – предлагает Софи; она сидит прямая, как струна, с высоко поднятой головой.

– Хорошая мысль.

Элинор берет Софи за руку, надеясь выразить ей поддержку. Глазами она ищет среди гостей Роуз и замечает сестру разговаривающей с дочерьми Лейтонов. Элинор подзывает Роуз к себе.

– Ты не прогуляешься с Софи к кортам? Я обещала Мейбл, что приведу ее на взрослое торжество. Я скоро вернусь, – добавляет Элинор, обращаясь к подруге.

Элинор спешит в дом и поднимается в детскую. Перед мысленным взором продолжают мелькать отвратительные сцены: Генри, флиртующий с Клариссой, девушкой почти вдвое моложе его. Какой позор! А сама Кларисса? Родителям нужно внимательнее следить за дочерью, не то она превратится в такой же «бракованный товар», как Роуз. Боже мой, Роуз! И как она могла? Куда ни глянь – повсюду натыкаешься на половую распущенность. Элинор вздрагивает, радуясь, что проделки Роуз хотя бы неизвестны обществу. Элинор приложит все силы, чтобы сохранить это в тайне.

– Вот ты где!

Элинор улыбается Мейбл, играющей на полу в островке солнечного света. В руках у дочери тряпичная кукла Пруденс, которую малышка держит за ноги. Кукольные волосы из желтой шерсти свисают вниз.

– Мама! – Мейбл встает с пола. – Должна тебе сказать, Пруденс очень плохо себя вела. Я ей сказала: «Ты плохая, совсем плохая куколка! У тебя внутри живет дьявол, и потому ты такая плохая».

– Да ну? Уверена, внутри Пруденс нет никакого дьявола.

И откуда только ребенок набрался этой чепухи?

– Есть, – с недетской серьезностью возражает Мейбл. – Потому я и держу ее вниз головой, чтобы дьявол из нее выпал. Понимаешь?

– Понимаю.

Мейбл бросается в объятия матери. От малышки слегка пахнет теплым молоком и сладковатой лавандой.

– Хочешь пойти со мной и посмотреть, как леди и джентльмены играют в теннис?

Элинор ставит Мейбл на пол и опускается на корточки, чтобы их лица были вровень друг с другом.

– А мне можно поиграть?

– Не в этот раз, дорогая. Ты еще слишком маленькая.

– У-у. – Мейбл выпячивает нижнюю губу и хмурится. – Это нечестно!

– Мейбл, нельзя разговаривать так с мамой! – заявляет мисс О’Коннелл; лицо няни сурово, а сама она убирает выстиранное белье девочки в шкаф. – Извинись, иначе ты вообще не увидишь тенниса!

– Извини, мама, – бормочет Мейбл, щеки которой мигом краснеют.

Элинор оглядывается на няню. Похоже, та сегодня чрезмерно строга.

– Тише, – говорит она, сжимая пухлые ручонки Мейбл и улыбаясь. Пусть знает, что мама, в отличие от строгой мисс О’Коннелл, на нее не сердится. – Мы с тобой поиграем в теннис в другой раз. Так ты хочешь пойти со мной и посмотреть состязания? Но ты должна обещать, что будешь хорошей девочкой и не станешь никому мешать.

Мейбл энергично кивает, а мисс О’Коннелл твердым голосом говорит:

– Когда тебе всего четыре года, кажется, что теннисные состязания длятся целую вечность. Через некоторое время я приведу Мейбл на корт, а у вас будет время пообщаться с гостями, как и надлежит каждой хорошей хозяйке.

В груди Элинор что-то надламывается. Несносная женщина! Будет ее учить, как себя вести на своем же приеме.

– Няня, я возьму ее с собой, – не менее твердо отвечает Элинор. – Она перекусит с нами, а если устанет, я отведу ее к вам. – Элинор приветливо улыбается мисс О’Коннелл. – Идем, Мейбл.