Страница 6 из 7
Впервые мысль написать роман о женской измене пришла Толстому в начале 1870 года. 24 февраля Софья Андреевна записывает в дневнике: “Вчера вечером он мне сказал, что ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой и что как только ему представился этот тип, так все лица и мужские типы, представлявшиеся прежде, нашли себе место и сгруппировались вокруг этой женщины”.
Однако 24 февраля Толстой пишет не начало “Анны Карениной”, а первый набросок исторического романа о Петре. Не будем проводить прямых параллелей, но в этом наброске тоже идет речь об измене, только государственной.
В Троице-Сергиеву лавру привозят зачинщиков заговора против Петра в пользу царевны Софьи – начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого и стрельца Обросима Петрова. Во время пыток Шакловитый “виляет” и пытается скрыть свое участие в заговоре. Обросимов, напротив, признается во всем, говорит смело и открыто. Когда его сняли с дыбы, лицо его почти не изменилось. “Так же расходились мягкие волной волоса по обеим сторонам лба, так же как бы кроткая улыбка была на губах, только лицо было серо-бледное, и глаза блестели более прежнего…”
Исследователь творчества Толстого Н. Н. Гусев считал этот вариант начала лучшим из всех, что были созданы Толстым. Однако развития он не получил, а роман о Петре не был закончен. Опять-таки не будем проводить прямых параллелей, но сам по себе характер преступника (изменяя мужу, Анна Каренина по законам православного государства была преступницей), который не пытается скрыть свое преступление, а смело и открыто смотрит в глаза своих судий, Толстому, безусловно, более симпатичен, чем тот, кто виляет и хитрит. И еще обратим внимание на блестящие глаза. В “Анне Карениной” блеск глаз героини является главной ее внешней и одновременно внутренней характеристикой. В сцене встречи Анны и Вронского на вокзале в Москве Толстой в одном только абзаце трижды упоминает о блеске глаз Анны.
Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице… В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы… Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке.
Глаза блестят и у других героев романа – это вообще один из любимых эпитетов Толстого. Но у Анны они блестят столь часто и так ярко, что однажды, лежа в кровати, героиня сама видит, как глаза ее блестят в темноте. Известно, что это место в “Анне Карениной” приводило в восторг А. П. Чехова.
Всю зиму и начало весны 1872–1873 годов Толстой проводит в бесплодных попытках писать роман о Петре. Но постепенно понимает, что, как ни жаль ему потраченных усилий на собирании исторического материала, написать этот роман он не сможет. Тридцать три раза он начинает его и бросает.
“Я ждал целый год, мучительно ждал расположения духа для писанья…” – позже признается он Страхову. Но это расположение духа пришло к нему совсем не оттуда, откуда он ждал.
И вновь первым свидетелем озарения Толстого в связи с будущей “Анной Карениной” была его жена. 19 марта 1873 года она пишет в дневнике, начиная запись с тех же слов, что и в записи 1870 года, когда Толстому впервые пришла мысль о романе: “Вчера вечером Левочка мне вдруг говорит: «А я написал полтора листочка и, кажется, хорошо»”.
Она решила, что это новая попытка начать роман о Петре, но вдруг узнала, что это “роман из жизни частной и современной эпохи”.
Все произошло вдруг!
Гости съезжались
Есть несколько версий, почему в 1873 году в руках Толстого оказался томик Пушкина с “Повестями Белкина”, где был незаконченный отрывок “Гости съезжались на дачу***”. По версии Софьи Андреевны, сын Сережа просил ее “дать ему почитать что-нибудь старой тете (Т. А. Ергольской. – П. Б.)”. Она дала ему “Повести Белкина”, но оказалось, что тетушка уже заснула, и Софья Андреевна, поленившись спускаться вниз в библиотеку, оставила книгу возле окна в гостиной. “На другое утро, – пишет она в дневнике, – во время кофе Левочка взял эту книгу и стал перечитывать и восхищаться”.
Под влиянием Пушкина он и начал писать роман.
По версии самого Толстого из письма Н. Н. Страхову от 25 марта 1873 года, “Повести Белкина” предназначались для чтения как раз Сереже, но Софья Андреевна решила, что для 10-летнего мальчика рано читать это, и книга оказалась в руках Толстого. “Я как-то после работы взял этот том Пушкина и, как всегда (кажется 7-й раз) перечел всего, не в силах оторваться, и как будто вновь читал… И там есть отрывок «Гости собирались на дачу». Я невольно, нечаянно, сам не знаю зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать…”
В 1886 году вышла книга Ф. И. Булгакова, в которой, со слов “близкого Толстому человека”, сообщалось о реакции Толстого на прочтение пушкинского отрывка. “Вот прелесть-то! – сказал Лев Николаевич. – Вот как надо писать! Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу”.
Н. Н. Гусев предполагает, что этим близким лицом мог быть старший сын Толстого Сергей Львович, Сережа (так зовут и сына Анны Карениной). Сам Сергей Львович в 1908 году скажет: “Не помню, чтобы я читал Пушкина «Гости съезжались на дачу». Но помню, как Лев Николаевич говорил: «Вот как надо писать»”.
Но можно ли считать “Анну Каренину” продолжением пушкинского отрывка? Разумеется, нет. Между окончательным текстом романа и пушкинским незавершенным отрывком нет почти ничего общего, кроме энергичного ритма фраз: “Гости съезжались на дачу” и “Все смешалось в доме Облонских”. Но и здесь нет полного совпадения. “Гости съезжались на дачу” – написано поэтом и стихотворным размером, это усеченный трехстопный дактиль. “Все смешалось в доме Облонских” не укладывается ни в какой стихотворный размер. К тому же, как установил другой исследователь Толстого В. А. Жданов, знаменитая фраза “Все смешалось в доме Облонских” появилась только в девятой редакции черновой рукописи романа. Впрочем, это не исключает того, что текст Пушкина продолжал оказывать влияние на Толстого на протяжении всей работы над черновиками.
Жданов также пишет, что установить точную хронологию черновых редакций “Анны Карениной” – очень трудная задача, так как рукописи прежде хранились в “хаотическом беспорядке”. Добавим, что и сохранились они не все. Было время, когда в семье Толстого не берегли его черновики. Так, рукописями “Войны и мира” запросто могли оклеивать окна на зиму. Однажды сын Толстого Лев Львович, поселившись с женой Дорой во флигеле Ясной Поляны, выбросил с чердака в сточную канаву целую связку рукописей отца. Сам Толстой к черновикам относился равнодушно. Он мог гореть во время работы над очередной вещью, но после ее публикации остывал к ней и видел в ней одни недостатки.
Тем не менее ведущие толстоведы Н. К. Гудзий, В. А. Жданов, Н. Н. Гусев после кропотливой работы смогли установить эту хронологию. Не будем детально в нее вдаваться. Заметим лишь, что “эмбрионом” “Анны Карениной”, несомненно, был пушкинский отрывок. Первая черновая редакция романа, без названия, без обозначения жанра, без эпиграфа “Мне отмщение, и Аз воздам”, являлась развитием сюжета Пушкина.
Напомню этот сюжет.
Светский салон. Зала наполняется гостями, приехавшими из театра. На балконе идет беседа между каким-то “русским” и испанцем. Они обсуждают разницу между брюнетками и блондинками, спорят, какие женщины, русские или испанки, больше пленяют воображение, и переходят к разговору о чистоте нравов в России.
В залу входит некая Вольская. “Она была в первом цвете молодости. Правильные черты, большие черные глаза, живость движений, самая странность наряда, все поневоле привлекало внимание. Мужчины встретили ее с какой-то шутливой приветливостью, дамы с заметным недоброжелательством…”