Страница 39 из 48
– Слава богу. С вами обоими все в порядке?
– Мой рот… – произнесла Инари. – Это больно. Томас? Что со мной? – Она начала задыхаться. – Что происходит? Эти жуткие твари вчера ночью… и ты раненый был, и у тебя глаза побелели… Томас… я… что?!
Ох. Даже смотреть на нее было больно. Мне приходилось видеть людей, для которых существование потустороннего мира становилось сильнейшим потрясением, но чтобы это происходило так болезненно… Я имею в виду, боже правый… девочкины родные оказались совсем не теми, кем она их считала. Даже наоборот – они являлись частью этой кошмарной новой реальности и не сделали ничего, чтобы подготовить ее к подобному открытию.
– Инари, – мягко произнес Томас, – тебе нужно отдохнуть. Ты почти не спала, да и руке твоей нужно время, чтобы зажить. Ступай-ка ляг.
– Но как? – Голос ее дрогнул, словно она вот-вот заплачет, но слезы она все-таки сдержала. – Как я могу? Я не знаю, кто вы. Не знаю, кто я. Я никогда ничего такого не чувствовала. Что со мной происходит?
Томас вздохнул и поцеловал ее в лоб:
– Мы с тобой обо всем поговорим. Скоро. Хорошо? Я дам тебе некоторые ответы. Но прежде тебе нужно отдохнуть.
Она прижалась к нему и закрыла глаза:
– Я вся словно пустая, Томас. И рот болит.
Он поднял ее на руки, как маленькую:
– Ш-ш-ш. Мы все вылечим. А пока ты можешь поспать у меня в комнате. Идет?
– Идет, – пробормотала она, закрыла глаза и положила голову ему на плечо.
Все еще влажный после душа, я наконец замерз и созрел для того, чтобы надеть эту жуткую гавайку. Поверх нее я накинул плащ; слава богу, всей этой южной пестроты из-под нее не было видно. Потом я сунул грязную одежду в сумку и вышел в коридор. Томас как раз выходил из своей комнаты и запирал за собой дверь.
Я видел его в профиль. Он переживал за Инари. В этом не было никакого сомнения. И – хотел он это признавать или нет – он переживал и за Жюстину. При мысли о Жюстине я снова испытал приступ холодного, горького гнева – Жюстина как минимум раз рисковала ради него жизнью. И отдала эту жизнь за него сегодня ночью. Гнев был столь сильным, что удивил меня самого. А потом я понял.
Он не хотел этого. Может, Томас и убил женщину, которую любил, но гнев, что я испытывал, не был реакцией на его поступок. На этот раз все происходило без моего прямого участия, но я уже сталкивался с подобной ситуацией, когда Красная Коллегия сломала жизнь Сьюзен. Я не желал Сьюзен зла – ни за что на свете, но факт оставался фактом: если бы она не пошла тогда со мной, возможно, она и теперь жила бы в Чикаго, писала бы статьи в «Волхв». И оставалась бы человеком.
Вот почему я испытывал гнев и горечь, глядя на Томаса: я смотрелся в зеркало, и то, что я там видел, мне не нравилось.
Я и сам почти самоуничтожился после обращения Сьюзен. И насколько я понимал, Томасу сейчас приходилось тяжелее, чем мне. Я, по крайней мере, спас Сьюзен жизнь. Да, я потерял ее как любимую, и все же она жила – сильная, волевая женщина, исполненная решимости собственными руками строить свою жизнь, пусть и не со мной. Томасу не досталось и этого утешения. На его долю выпало нажать, так сказать, на спусковой крючок, и мысль об этом жестоко терзала его.
Не стоило мне пытаться сделать ему еще больнее. Да и вообще в моем ли положении, сидя в стеклянном доме, швыряться камнями?
– Она понимала, на что идет, – нарушил я тишину. – Она знала, чем рискует. Она хотела помочь вам.
Томас скривил губы в горькой улыбке:
– Угу.
– Это ведь не вы принимали решение, Томас.
– Кроме меня, там никого больше не было. Если не мой зов, то чей тогда?
– Ваш папаша и Лара знали, как важна для вас Жюстина?
Он кивнул.
– Они заманили ее в это, – сказал я. – Они могли поручить вас кому угодно. Но они знали, что Жюстина здесь. Ваш отец дал Ларе особые инструкции отнести вас в вашу комнату. И судя по тому, что Лара говорила по дороге сюда, в машине, она прекрасно знала, что он задумал.
Томас поднял взгляд. Мгновение-другое он смотрел на запертую дверь.
– Ясно, – сказал он. Рука его сжалась в кулак. – Впрочем, сейчас это вряд ли имеет значение.
Вот тут я возразить ничего не мог:
– То, что я говорил вам… Не берите в голову.
Он покачал головой:
– Нет. Вы были правы.
– Быть правым и быть жестоким – не одно и то же. Я прошу прощения.
Томас пожал плечами, и мы больше не возвращались к этой теме.
– Мне сегодня по разным местам мотаться, – сказал я, сделав пару шагов по коридору. – Хотите поговорить – проводите меня.
– Не туда, – негромко произнес Томас. Мгновение он молча смотрел на меня, потом кивнул, – похоже, напряжение немного отпустило его. – Пошли. Проведу вас в обход мониторов и охраны. Если отец увидит, что вы уходите, он может предпринять еще одну попытку убить вас.
Я повернулся и догнал его. Щенок заскулил, и я почесал его за ушами.
– Какая такая «еще одна попытка»? О чем это вы?
– Инари, – негромко произнес Томас. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. – Он послал ее к вам, как только увидел, что вы вышли из моей комнаты.
– Если он хотел моей смерти, почему сам не пришел и не разделался со мной?
– Это не в обычаях Белой Коллегии, Гарри. Мы привыкли сбивать с пути, соблазнять, манипулировать. Используя при этом в качестве инструментов других.
– Значит, ваш отец использовал Инари.
Томас кивнул:
– Он хотел, чтобы вы стали у нее первым.
– Э… Первым – кем?
– Первым любовником, – ответил Томас. – Первой жертвой.
Я поперхнулся.
– Мне не показалось, будто она понимала, что делает, – заметил я.
– Она и не понимала. У нас в семье так: мы растем как обычные дети. Как… как люди. Никакого Голода. Никакого такого кормления. Вообще никаких вампирских штучек.
– Я этого не знал.
– Об этом вообще мало кто знает. Но рано или поздно это приходит к каждому, а она как раз достигла нужного возраста. Ужас и боль должны послужить катализатором ее Голода.
Он задержался возле ничем не примечательной панели обшивки и толкнул ее бедром. Панель сдвинулась в сторону, открыв проход в полутемный узкий коридор. Он шагнул в проем.
– В общем, все это, и болеутоляющее, и усталость… и то, что она не понимает, что делает…
– Постойте-ка, – перебил я его. – Вы хотите сказать, первая кормежка – смертельна?
– Всегда, – кивнул Томас.
– Получается, она юна и неопытна, так что с учетом обстоятельств ей можно было бы простить потерю контроля над собой. Я бы погиб в результате вполне правдоподобного несчастного случая. А Рейт чист от любых подозрений.
– Угу.
– Если так, кой черт никто не предупредил ее, а, Томас? Кто она такая? Каков мир на самом деле?
– Нам не позволено, – негромко ответил Томас. – Мы обязаны скрывать это от нее. Я тоже не знал об этом, пока не достиг ее возраста.
– Бред какой-то, – сказал я.
Томас пожал плечами:
– Он убил бы нас, если бы мы нарушили правила.
– Что случилось с ее ртом? Я имею в виду… гм… наблюдатель из меня, прямо сказать, и был неважный в тот момент, когда это произошло. Я не очень уверен, правильно ли все разглядел.
Томас нахмурился. Из потайного хода мы вышли в полутемную комнату, что-то среднее между берлогой и библиотекой, набитую книгами, уставленную уютными кожаными креслами и полную аромата трубочного табака.
– Мне не хотелось бы лезть в вашу личную жизнь, – сказал он. – Но кто был последний, с кем вы были?
– Э… вы. На протяжении этой прогулки.
Он закатил глаза:
– Я не в этом смысле. В интимном.
– А… – Не могу сказать, чтобы ответ дался мне легко, но я все же ответил: – Сьюзен.
– Ага, – кивнул Томас. – Тогда ничего удивительного.
– Ничего удивительного – это вы о чем?
Томас остановился. Взгляд у него был затравленный, но он явно прилагал усилия, чтобы сосредоточиться на ответе.
– Послушайте. Когда мы кормимся… наша жизнь сливается с жизнью нашей жертвы. Сплавляется. Мы превращаем часть ее жизни в свою, а потом забираем ее. Ясно?