Апология

Когда глазу пристал облик Гриши, на этот раз в аккуратно чистой, без единого пятнышка, форме – Яше захотелось плясать от радости, отбросив все дела. Внутренние барьеры бесспорно мешали сделать подобное, от того лишь помахал. В ответ парень бросил холодный кивок. Не принимая этот жест за положительный или отрицательный, Яков продолжил работать, но менее усердно, ведь теперь глаза его мелькали в сторону приятеля. Он верил, что все ж подойдет поздороваться, но тот в свою очередь вел диалог с другим рабочим, гораздо более взрослым и подтянутым. О чем те шушукались услышать не удалось. Оно, вероятно, того не стоило. К ним подключилось еще пару человек. Затем еще несколько. Обстановка менялась на глазах, интригуя Яшу. Но чудилось ему, будто происходит что-то забавное. Замечая, как приятель привлекает к себе народ, парень даже порадовался за него, и за себя в первую очередь. Повезло же ему съякшаться с популярным среди коллег человеком. Рабочие даже аскетично стреляли взглядами, отрывисто переводя их с Гриши на Яшу. Взоры эти не передавали каких-либо эмоций, но кажинный ощущался на его теле, пробуждая тысячи мурашек. Верилось ему, что говорят о нем только хорошее.

Приятель завершил разговор и уверенным шагом направился к новоиспеченному рабочему. Терпение готово было сокрушиться, лопнуть, разлетевшись на тысячи осколков от того, как изнемогал Яша поделиться информацией. Безусловно, первое к чему тот потянулся бы – к приветствию и нагнетающему вопросу. Поздравления с получением поста писателя все-таки адресовались Зафару, прогуливающему собственную работу. Разгар дня, а его все нет. Яков принялся в тысячный раз обдумывать свои слова, но поток мыслей был прерван совершенно печальной фразой. Он остолбенел, услышав ее, а лицо побледнело. В тот день к нему обратились необычно холодно, с нервозностью в лице и сдержанной агрессией. Тогда планы в один миг исчезли.

– Сам признаешься? – не протянув руку, не соизволив даже поздороваться, грозно спросил Гриша. – Зафар малахольный, доверчивый до неприличия, а ты воспользовался этим. Цель оправдывает средства, верно, но поступил ты совсем не благочестиво. Я не в праве указывать к какому движению тебе примкнуть, да заводить приятельские отношения ради подставы во имя гнойного капитализма… Не кажется ли тебе это, эдак, бесчеловечным?

В ответ – глаза попять копеек. Будто ледяная вода не стояла у ног, а полностью накрыла Яшу с ног по голову. Обомлев, первые секунды он лишь переваривал информацию, видя сильнейшую неприязнь в голубых, будто стекленеющих очах напротив. Еще вчера чувствовал в них поддержку, а сегодня они раскололи что-то внутри, превращая парня в беззащитного мальчика. Все как пару лет назад. Слова наотрез отказывались звучать громче секундного вдоха, но собеседник явно жаждал докопаться до правды. Каким бы далеким от современности не был Яков, прекрасно понимал к чему клонит Гриша, но нисколько не считал себя виноватым в чем-либо. От страха вновь затряслись колени, ему думалось, будто вскоре получит удар или мощную дозу оскорблений в свою сторону, но никак понять не мог… За что?

– О чем ты? – робко выдавил Яша. Гриша заметил неподдельный шок в его лице, но чуял подвох.

– Не строй из себя непричастного! У меня не насколько скуден разум, могу сложить простейшие вещи и сделать выводы, – повысил голос. – Ты появился, Зафар с тобой поделился стихотворением… И что же? На следующий день его окружают жандармы, а не родные глазу стены депо. Даже не пытайся врать, давай поговорим как мужчина с мужчиной?

Накрыла Яшу волна негодования и несправедливости по отношению к себе. Как же так? Вчера вел разговор о совести с честью, а новый день заставляет играть по своим правилам, где подобных терминов нет. Хотелось кричать, нельзя же так клеветать на человека, что стремился лишь к помощи, да к обыкновенному, не чуждому, дружескому общению. Разве он пожаловался на революционный настрой? Никак нет. Казимир Иванович похвалил строки. Все перепуталось в голове юноши. Помимо агрессии, где-то внутри, в самых потайных уголках души, так же затаилось желание плакать, бежать куда глаза глядят. Этот мир слишком сложный для понимания, совсем не походит на деревенскую жизнь.

– А вот и нет, – из всех сил старался возразить Яков. – Между нами, но ты прав в том, я мог совершить подобный поступок. Пойми, если я раскрываю сейчас пред тобой душу – это не спроста. Так же поступил Зафар, но я его не подвел, так что и ты мне поверь. Моя жизнь обрушится, ежели кто узнает для чего я тут на самом деле, – он не был уверен в своих словах, ведь двоякое поведение Казимира Ивановича завело его в тупик, но посчитал – работа «агентом» вовсе не сон, скорее мужчина просто сменил свои мировоззрения, похвалив работу.

– С сего момента подробнее, – Гриша переступил с ноги на ногу, стянул с ладоней рабочие, еще белые, перчатки, и сердито рассмотрел переговорщика. Заметив это, Яша проглотил слюну, потупил взгляд, а дальнейшие предложения звучали с неприятной хрипотцой в голосе.

– Вчера Зафар сказал такую фразу «Жизни другой не было». В прочем, на таком же месте оказался и я. Но попрошу не называть меня лгуном, свои обязанности я действительно не выполнил.

– Значит, крыса в коллективе, по-твоему, кто-то другой?

– Чаятельно, – осознав бренность всех бушующих событий, понял, что вновь совершил роковую ошибку. Ровно как и в день смерти собаченки. Тогда это стоило жизни, сейчас – человеческой свободы. – Это все же я, – и в тот же миг зажмурился, выжидая нападения.

– Не шугайся, – холодно произнес Гриша, не сдвигаясь с места. Рабочие стали замечать стычку между ребятами, а некоторые навострили уши. – Ты меня совершенно с толку сбил. Для чего тогда признался в своей деятельности? Боле, для чего поступил так? Вернемся в начало.

– Я сидел дома за столом, листок выпал из кармана, Казимир Иванович его поднял… А потом, полагается, случилось то, о чем ты говоришь.

– Что этот жадный осёл делал у тебя дома?

– От чего же жадный осёл? Я временно проживаю у него. Полагаю, если он пустил меня, не так уж он и плох.

– Не уж то буржуй решил помочь простому пролетарию? Быть не может. Тем более он! Я уже наслышан о Ивановиче.

– Вероятно, дело в моей матери, между ними роман. Сам то я, впервые Казимира Ивановича увидел два дня назад.

– До сей поры я считал, у него только две дочери. Повезло тебе родиться в богатой семье, но скоро тебя с остальными свергнут, оставят нагишом посреди нищеты. Поражаюсь! Бросать своего сына в огонь? Уму не постижимо.

– Какие дочери? – он буквально вскрикнул, не ожидая того от себя.

– Первая – Анька, лет двадцати пяти, вторая… Память отшибло, ей богу. Не сестры ли твои?

– Нет, впервые слышу. Вероятно, от прошлого брака?

– Прошлого? На днях его видели в главпочтамте, семье отправлял телеграмму в Швецию. От нашего коллектива ничего не утаить, да он и сам этого не никогда скрывал. Завидев Казимира Ивановича, тот всегда балакает о детях, да о Евлалии Феликсовне.

– А это еще кто?

– Жена его! Яшка, ты что, с луны упал?

И он действительно почувствовал, будто слетел с огромной высоты, в кровь ударившись головой при приземлении. Сердце оказалось глубоко в пятках, а область груди неприятно заныла. Юноша прозрел, осознав, сколько раз его обвели вокруг пальца и больше отнюдь не желал работать на Казимира Ивановича. Столькие годы в надежде на волшебного кудесника в пустую, так же как искренняя любовь Марии Федоровны к своему ухажёру. Совсем он им не являлся, а лишь матросил, покуда было угодно. Казимир Иванович буквально отнял у малышей Б-кейн мать и счастливое детство ради своих похотей. Даже по приезде Яши, тот не устроил его на обыкновенную должность, получив выгоду из печально сложившейся ситуации. В глазах защипало, а на роговице собралась соленая жидкость. Множество раз моргая, парень старался сдержать слез, а Гриша, в полном ступоре, наблюдал за этим. Опустив голову, хотел вернуться к работе, всячески избегая продолжения разговора.