Куда пойти лечиться

– А то!

– Не, рано ещё, – засомневались сотрудники, – недельку переждём. Пусть страсти улягутся.

– Ясное дело, – дополнительно сообщил Владимир, – мы ведь не зря удалённый киоск посещаем с Виктором, а чтобы лишний раз не светиться. Нам надо бы с тобой поговорить по делу, да как здесь поговоришь – тем, кому надо, они прямо с губ читают.

– Вот, черти…

Тут Виктор подвёл итоги:

– Короче, доктор. У тебя печать есть?

– А как же? Обязательно.

– А бланки простые, как для справок, есть?

– Не вопрос.

– Этого достаточно. На днях я позвоню, не возражаешь?

– Нисколько. Но я пока работаю сутки через двое.

– Учту обязательно. Но встреча будет в служебной квартире, там у нас отдел по борьбе с организованной преступностью.

– Адрес есть?

– Семён Семёныч… Какой адрес? Машина за тобой приедет, отвезёт, куда надо. Врубчевский?

– Яволь! У нас как в песне:

«Вот вам первое заданье: в три пятнадцать возле бани, может раньше, может позже, остановится такси!..».

– Так!.. Только шофёра не вязать. Это ему может не понравиться. На этой позитивной ноте я хотел бы завершить вступительное слово. Расходимся спокойно, без колебаний и сомнений.

И я сказал:

– Так.

А по истечении некоторого времени, когда я уже уснул, раздался звонок, и хриплый голос Виктора прокричал:

– О, доктор! Привет! Ты дома? Здорово!

– Но с утра я на работе!

– А сколько времени?

– Три пятнадцать…

– Вот видишь! Как договаривались. Ты на работу успеваешь, не сомневайся. Возьми с собой белый халат, бланк справки и личную печать. А машина возле парадного, белый «Вольво». Только быстро!

Сборы оказались недолгими, поскольку я всё для поездки заготовил, хоть и не понимал, зачем и куда я еду.

Водитель вопросов не задавал и сам не отвечал на наводящие вопросы. Въехали во двор, остановились возле углового подъезда сталинской пятиэтажки. Квартира находилась на первом этаже. Водитель открыл дверь своим ключом и передал меня Виктору с рук на руки. Тот обрадовался.

– Привет, заходи!

Мы обосновались в одной из комнат, оборудованной под кабинет пыток, поскольку был слегка испачкан кровью.

– Ничего не забыл?

– Такое не забывается. А что случилось?

– Шеф сейчас придёт, у него и спрашивай.

Появился мужчина в штатском, напоминающий капитана мушкетёров при дворе Людовика 14-го. Он сразу обратился ко мне.

– Добрый вечер, доктор, – сказал он, хотя на дворе давно стояла добрая ночь, – прошу прощения за беспокойство. Я начальник отдела борьбы с организованной преступностью, вот моё удостоверение… Я введу в курс дела. В общем, так… Только что мы закончили операцию, в результате которой задержаны несколько человек. И один из них немного пострадал. Чистая ерунда. Только в изолятор не принимают. Считают, требуется стационар. А с ним, между прочим, работать нужно. Начальство подгоняет. В стационаре, сами понимаете, какая работа? Да ещё охрана нужна, в туалет водить. Мне где взять охрану, когда в отделе всего шесть человек? Короче, доктор, нам нужна ваша справка.

– Ясно, – ответил я. – Только у меня маленькая просьба: разрешите его осмотреть.

Вообще, сидя в белом спецавтомобиле, я уже сообразил, о чём, скорее всего, пойдёт речь, но дал себе зарок – не оформлять никаких бумаг не понимая, что за ними стоит. Вернее, кто. Как я и думал, Виктор слегка занервничал:

– Кого там смотреть-то? У него ничего нет особенного, я уже смотрел.

– Но шеф согласился:

– О чём речь, конечно можно.

Я надел халат и вошёл в соседнюю комнату, сопровождаемый оперативниками со всех сторон, и на полу увидел богатыря, лежащего в произвольной форме, поскольку принять форму непроизвольную ему мешали полицейские браслеты, ограничивающие его подвижность в точности так же, как бычья шея не позволяла ему навести на меня одинокий глаз, тогда как соседний оптический орган был совершенно залит подкожной орбитальной гематомой. Я достал из кармана чистый бинт, приложил к нему перекись и убрал с лица потерпевшего лишние кровяные сгустки. Обнажилась рваная бровь и печать на лбу, скорее, отпечаток, соответствующий по размерам и по форме тыльной стороне рукоятки служебного армейского пистолета.

Когда я попытался разлепить веки, чтобы осмотреть его глазное яблоко, терпила взвыл.

– Слышь, кореш, что ты творишь?! Озверел, что ли?!

– Тихо лежи, – прикрикнул я. – Глаз твой осматриваю.

– Так мне же больно!

– А ты, что, ни разу людей не бил?

Богатырь примолк.

– Чего молчишь? – спросил я. – Бил?

– Доктор, – вступил в разговор начальник отдела, – он людей, кстати, велосипедными цепями бил. Чтобы не так утомительно.

– Им, по-твоему, не больно было?

Ответа не последовало.

– Терпеть будешь?

– Буду, – промычал он.

Анестезия окончилась. Я уточнил:

– Врача видишь?

– Вижу…

– Сколько врачей?

– Один всего…

– Это радует…

Удалось уточнить, что кости целы, воздух не крепитирует, ликвор не истекает.

– Значит здоров, – заключил я. – Пройдёмте в кабинет. А ты лежи, хулиган, тебе ещё рано. Отдыхай.

За дверью Виктор, накрывая небольшой банкет, пожурил меня:

– На кой чёрт ты к нему так близко подошёл, и кто тебя просил? Мы вчетвером его еле свалили…

– Зато теперь мы с диагнозом, – бодро заявил я, выписывая справку о том, что данный гражданин в специальном изоляторе содержаться может без каких-либо ограничений.

Из сейфа появился мой гонорар, а по окончании фуршета тот же «Вольвак» доставил меня к дому. Но продолжение последовало очень скоро, опять же в выходной мой день. Мне позвонил Владимир, ответственный дежурный по району. С трагическими нотами в голосе произнёс:

– Доктор, нам очень нужна ваша помощь. Да. И чем скорее, тем лучше.

Я собрался быстро, как мог, взял портфель с бланками и печатью, в скором времени появился в РОВД. Владимир встретил меня и провёл мимо клеток с вопиющими узниками в кабинет дежурного персонала. Но кабинет был пуст.

– Что случилось? – спросил я.

– Ужас, – ответил Вова, роясь в шкафу. Что-то звякнуло, на свет явились две бутылки азербайджанского портвейна. Владимир протянул их мне.

– Помогай, брат, – сказал он. – Сил никаких уже нету.

– Это откуда?

– Ты не поверишь. Всю ночь мы ловили одного мотоциклиста – представь, мужик в трусищах, сапожищах, без шлема на мотоцикле с коляской! Во, картинка! Он в нашем районе, главное, то в одном месте появится, то в другом – мы никак не успевали. А прихватили его в парке 9 января, на клумбе, он там забуксовал и заглох. Весь прямо в ноготочках! Красавец! Завестись ему мы не дали, он у нас отдыхает, но главное в том, что у него при досмотре оказалась полная коляска портвейна! И никаких документов! Что за бормотуха, откуда… Короче, пришлось её конфисковать. А сверху приказали – уничтожить. Вот мы и уничтожаем, что делать…

– Качество проверяли?

– Проверяли! У нас отпущенных было двое, ну, за мелкое хулиганство. Сначала они проверили. Сказали – качество высокое. Ну, и мы потом. Первые – убойный отдел. -Порядок! До сих пор живые. И мы все поучаствовали. Порядок, ты даже не сомневайся. Фирма. Главное, чтобы не сургучом была бы тара запечатана – тут уж точно жди бодяги, к гадалке можно не ходить. А этот портвейн – чистяк. Конфетка!

И тут я понял, что милиция ли, полиция ли – это всегда праздник. Я думал так до тех пор, пока моё впечатление слегка не остудил полковник Каптурович, начальник районного Управления внутренних дел.

Жил я скромно, но весело, каюсь. От моего травмпункта до полиции и места моего проживания было два шага, то есть, десять минут ходьбы. Ребята захаживали ко мне частенько. То Виктор придёт, то Владимир, а то и оба заявятся. Вот было веселье! Беседы мы вели на разные темы, но в основном на женские и политические. Правда, громко. Но соседи не всегда были снисходительны к подобным мелочам.

Их было трое в нашей коммуналке, которая имела в своём составе также три комнаты. Три соседа, из которых две женщины, в двух комнатах, да ещё один сосед в одной – многовато. Все, кроме меня, родственники. Сам по себе дом был неплохой, потому что тёплый. Четырёхэтажный, 1929 года постройки, сконструированный под печное отопление, но уже без печек, взамен которых стояло центральное отопление. Зимой было тепло, а летом так и подавно. Соседям я мешал, но не слишком. Ну, как бельмо на глазу. Всё дело было в том, что единственный мой сосед, который мужчина, трудился слесарем на «Адмиралтейских верфях», по какой причине требовал к себе почёта и большого уважения, что выражалось хотя бы в том, чтобы во всей нашей квартире ежедневно после 18 часов стояла бы мёртвая тишина. Потому основным нашим с ним разногласием явилось то обстоятельство, что ему обязательно хотелось лечь спать пораньше, а мне попозже. Соответствовать никому не удавалось. То ложечка звякнет о стакан. То чайничек грохнет о плиту. А то и кастрюлька перекипит, отчего подружка запищать может на тон повыше. Очень громко. И на кухню может побежать со страшным топотом.