Молчун-гора

– Я что-нибудь придумаю, все равно не могу Лесю одну оставить.

На этом диалог только начался, но ни к чему хорошему не привел.

Махнув рукой, бабушка начала собираться домой. Леся уже давно сидела в своей комнате, тряся рукой рядом с ухом, слушая как стучится пуговица.

Дни летели от одной спичечной стенки до другой – молниеносно.

Затягиваясь в очереди магазина.

“Я помню только нескончаемые звонки”

Мама разговаривала по телефону, с кем-то звонко бубнящим в трубку.

– …Я беру ее за руку, а она не держится, руки еще такие холодные, как будто игрушку за собой тащу. Нет, ну как? Я сжимаю ее, а ее пальцы сворачиваются в трубочку. Слабые руки? Она предметы держит же, а мою руку не может? Нет, не заговорила. А что я могу еще сделать? Ты же знаешь, я читаю, разговариваю с ней. Может мало? Да, не могу. Я понимаю, а врач что? Другой врач тоже скажет. Ну, какой садик. Ей там плохо будет, дома я хоть занимаюсь с ней, а там что? Дети будут бегать, а она сидеть. Ты ее уже давно не видела, да и меня. А когда? Вот видишь. Если бы. Нет, не нашла. Уже полно молодых без детей. И куда он перевелся? Где он сейчас… нет, мне не важно. Лучше бы я тоже не шла работать туда, не познакомилась бы с ним и жизнь по-другому сложилась. Ладно, не будем, расскажи, как твои? Во второй класс уже? Мы давно не виделись…

Леся сидела по середине своей комнаты и старалась не слушать, что говорит мама, но не могла. Даже шёпот разносился по комнате как удар.

“Можно тише. Можно. Жать. Жать руку. Сжать. Сжать. Нет. Нет. Я не могу. Муха”

Муха влетела в форточку, и быстро развернувшись села на стекло. Незаметно мамин голос испарился из ее головы, она смотрела на муху. Жужжа, трепыхаясь, летая туда-сюда, муха садилась на стекло и обтирала лапки. Взлетала, ударялась. И девочка тоже мотала головой при ее ударе.

– Ну, денег он присылает, открытки ей, да, приходил, не пускаю его, – понизив голос сказала она, – Кому от этого легче будет? Звонит, только расстраиваюсь. Она хоть нет. Так спокойнее.

“Вот форточка, лети. Ну, давай выше. Она не помнит, как залетала сюда? Стучится. Где он сейчас? Это она про него. Она тоже не знает где он. Он взял и ушел. Ничего не сказал. Вот туда, давай, еще немного. Форточка чуть выше, еще – лети”

Она помогала мухе мысленно прокладывая путь, помогая кивками головы, направленной к форточке, рукой, которая скрючилась близко к глазу. Подталкивая мизинчиком саму муху, как будто касаясь ее.

– Да, есть идея, поможешь мне с тканью? Хочу на заказ шить. На заводе места мне не нашлось, в продавцы теперь идти? Леся одна дома будет? Она маленькая еще. Мама посидит, она уже сидела, ты ее знаешь. Так что поможешь? С тканью. Хорошо подойду. Это во сколько? Хорошо. Спасибо. Поговорим при встрече еще.

“Ей же больно. Почему она повторяет одно и тоже? А ты? Мне так удобно. Мухе тоже. Она может улететь, но не может. Зачем она сюда залетела? Она не помнит откуда? Лети. Выше. Вот так. Ты свободна”

Аня положила телефонную трубку, она брякнула. Пройдя по коридору, она хотела свернуть в спальню, но увидела, как дочка сидит на полу и трогает свое лицо.

– Что ты делаешь? Нельзя так делать, так лицо и останется не красивым. Не корчи рожи, – подойдя она отдернула руки дочки, личико приняло свою форму, – Не надо так делать это не красиво. Будешь мять, навсегда лицо таким останется.

Девочка смотрела на свои сложенные руки, а потом на маму, выходящую из комнаты. В соседней комнате началось глухое движение. Леся вышла посмотреть, так же держа руки на животе.

Аня достала из шкафа спальни швейную машинку. И понесла ее в гостиную, поставила на стол, смягченный одеялом и простыней, грохот успокоился где-то под столом. Леся сидела на диване, наблюдала как праздничный стол становится обычным столом, стоявшим в углу. Он практически сразу заполнился нитками, баночками, тканью, коробочками с пуговицами. Жужжание швейной машинки можно разделить на стук и место рядом с ним.

Мама доставала прописи и усаживала дочку рядом с собой, следив как она пишет, рисует, выполняет ее задания. А сама строчила: по сметанным ниткам, по белым линиям; поворачивая или натянуто держа. Ткань крошилась, а когда надо бы отгладить, Леся освобождала угол стола.

Леся отвлекалась на плавные движения рук, а быстрота иголки, входящая в ткань, заставляла остерегаться этого механизма. Хотя этот процесс завораживал. Как из куска ткани получилась вещь, одна из тех, которую можно было просто надеть.

При всей должной подготовке от идеи до выполнения, все равно постоянно чего-то не хватало, то по цвету пуговицы не подходили, то нитки были не такого тона.

Аня рассказывала или бормотала сама с собой, потом одевала дочку, и они шли в торговый центр за недостающими деталями очередного платья или блузы.

– Вот тут я училась, – показывая на толстое, деревянное здание дочке, – Раньше я думала, что это огромный терем, а теперь, это покосившееся здание. Школу закрыли в последний год моей учебы и до сих пор не снесли. Мы все ждали, когда откроется новая, белая школа. Думала ты тоже будешь там учиться.

Рука Леси с варежкой выскальзывала из маминой.

– Ты не можешь держатся нормально? Иди тогда сама, надоело тебя тащить, – она отпустила руку, – Когда достроят это здание? Уже год как обходим, сколько можно. Лишние пять минут на таком холоде!

Они шли по улице, Леся замедлилась и непривычно рука опустилась. Можно было идти прямо, но она никогда не следила куда идет, страх сковал ее, и она остановилась, пройдя по инерции пару шагов.

– Леся тут дорога, давай быстрее, мне тебя ждать еще, давай быстрее.

“Беги. Тут машины. Беги за ней. Посмотри на нее и беги. Куда? За ней, она уже далеко, а если что? Что? Не знаю. Беги”

– Иди просто рядом, неужели сложно? Ты уже не маленькая, ходить можешь. Не отставай.

Холодный февральский ветер забирался под одежду, кожу, и пронизал слякотью до костей. Дул порывами, рывками, не давая расслабиться ни на секунду. Слезились глаза. Хотелось развернутся, но мама неустанно шагала вперед. Леся шла за ней, скукожившись, стараясь не допускать ветер хотя бы в мысли. Рука в кармане начала немного согреваться. Голову было не поднять, и она следила только за ногами, которые шли впереди.

Привычная дорога, по которой они часто ходили, казалась незнакомой. Девочка, обычно смотрящая куда угодно, только не на дорогу, не знала где она находится. Не видя окружения, деталей. Знакомых ограждений от стройки, которую они обходили. Которая пока что больше напоминали разрушенное здание. Она знала сколько еще идти, когда забор заканчивался. А посадки деревьев впереди предвещали, что осталось идти не долго, последняя прямая и левее. Шаги казались бесконечными, а ветер морозил все больше. Она старалась не отставать и ей приходилось через пару шагов выпрыгивать из своего темпа.

Торговый центр был с самого края домов, на небольшом пустыре между дорогами. Надо было пройти последние метры по парковке. Щеки закололо сильнее – они зашли в помещение.

Пуговицы, образцы ленточек – Леся разглядывала прилавки, пока маме складывали в бумажный кулечек покупку. Они заодно зашли в продуктовый. Растягивая тот момент, когда надо выходить на улицу.

“Почему ветер опять дует в лицо? Он должен теперь дуть в спину”

Обратная дорога была еще противнее. Мама опять тянула ее за руку.

Девочка очнулась от холода, только от голоса мамы.

– Пока не съешь, не выйдешь из-за стола, – сказала она ей. Встала и принялась мыть за собой тарелку.

А Леся продолжала сидеть за столом, разглядывая кашу, суп или что было в тарелке на этот раз. Холодное, еще больше не вкусное, чем полчаса назад.

“Пробелы, не важной жизни, заполняла еда. Что-то еще. Что я никак не могу вспомнить. Как будто за одно моргание мог пронестись год. И ничего бы не изменилось. Завтрак. Письмо в тетрадях. Счет. Жужжание швейной машинки на фоне. Обед. Поход в магазин. Готовка еды. Время в комнате. Ужин. На фоне включенного радио. А потом сижу в белом здании, прошедшая этажи с множеством дверей. На двери написано “Директор”, я разглядываю дверь. А после слов выходим и опять одни двери”