Небоскрёб

Закончив с завтраком, побрившись и сравнительно прилично одевшись, я в ожидании настойчивой искусствоведши (а чего тянуть-то, договорились, что прямо сейчас она и заедет) отправил электронное письмо Косте, моему старинному, со школьных ещё времен, приятелю, ныне успешно подвизавшемуся на ниве всяческих околохакерских дел, как сам Костя скромно определял род своих занятий. Пусть Костя поищет побольше информации о том самом коллекционере и галеристе Фридрихе Диллингере. Немецкий Костя знает, английский, разумеется, тоже, так что ему такое нарыть будет не особо сложно. По крайней мере, я на это надеялся.

Вспомнились слова Заплавской о висящих на стене деньгах. Удачно искусствоведша выразилась, что тут скажешь… Мне в своё время картина обошлась в полторы тысячи деньгами две тысячи седьмого года. Полторы тысячи рублей, понятное дело. Купил я её у нас в Кусковском парке на стихийном художественном рынке. Да, тогда вот так продавали, а теперь — ишь ты, прямо целый немецкий галерист готов приобрести. Интересно, если немец предложит ту же полтораху, только евриками? Может, и продать ему, не долго думая? Или?..

Булькнул сигнал уведомления о приходе нового сообщения на емейл. Ну да, любимая работа меня не забыла, прислали задание на сегодня. Просмотрев письмо и вложения, я остался довольным — перетрудиться во благо владельцев фирмы мне не грозило. Всё, чем меня озадачили, делается по шаблону, причём шаблон этот у меня уже давно и качественно отработан, вылизан, можно сказать… Да, поездка к оценщикам работу мне сегодня не сорвёт и даже не особенно осложнит. Так отчего бы и не прокатиться?

…Картину я купил тогда, что называется, по приколу — очень уж глюково она смотрелась. Впрочем, глюково она смотрелась и сейчас. Типичный сталинский небоскрёб со шпилем, подсвеченным первыми, ещё не очень уверенными лучами восходящего солнца, самодовольно высился среди каких-то домишек полудеревенского вида, пока что тонувших в предрассветной мгле. Став владельцем этого плода неуёмной фантазии некоего Малюева (именно так, одной фамилией, подписался художник), я полез в интернет искать, что там есть об этом городе и этом живописце.

Нашлось немного. Википедия ограничилась коротенькой статьёй, из которой следовало, что Зухов — город в Пермском крае, что население его составляет тринадцать тысяч человек по переписи две тысячи второго года, что в городе есть завод нестандартного оборудования, завод железобетонных изделий, консервный завод, швейная фабрика, а также ряд иных предприятий и железнодорожная станция. Культурная жизнь в Зухове тоже имеется вместе с городским музеем, домом культуры, библиотекой и памятником героям Великой Отечественной войны. Ещё написали, что село Ползухово известно аж с шестнадцатого века, городом стало при Екатерине и с повышением статуса утратило четыре буквы из имени. Вот, собственно, и всё. Нет, не всё. До кучи Зухов оказался закрытым административно-территориальным образованием. Как я подозревал, из-за того самого завода нестандартного оборудования, уж под такой-то вывеской у нас может скрываться вообще что угодно. Было в статье и несколько сделанных в Зухове фото, ни на одном, ясное дело, никакого небоскрёба не наблюдалось.

О художнике Малюеве в интернете нашлось побольше. Он оказался вовсе не Малюевым, а Эдуардом Феликсовичем Ковальским, известен был как мастер городского и фантастического пейзажа, а также тем, что десять лет провёл в ГУЛаге по стандартному в те времена обвинению в контрреволюционной деятельности. Впрочем, и дальше у него жизнь, похоже, не сложилась — неоднократно встречались упоминания о беспробудном пьянстве Малюева-Ковальского и о неприятностях, в которые он из-за этого постоянно попадал. О смерти художника нигде ничего не говорилось, и лишь в одном месте я наткнулся на строчку «решением суда признан умершим ввиду своего безвестного отсутствия начиная с апреля 1962 года». Картина «Рассвет в Зухове» ни в одной статье про Малюева не упоминалась.

…Марина Дмитриевна приехала почти вовремя, опоздав всего на десять минут, и то не поленилась позвонить и предупредить об опоздании. Серьёзная дама, что тут ещё сказать, деловая.

— Может быть, вы меня всё-таки впустите? — с лёгкой ехидцей поинтересовалась она, наблюдая за моими попытками спрятать от неё своё, скажем так, удивление, а когда у меня наконец-то получилось, и я, впустив гостью, закрыл дверь, добавила без вопросительной интонации в голосе: — Не ожидали. Ну ничего, я давно привыкла.

Да уж, не ожидал… Фотография барышни, так грамотно обработавшей меня по телефону, идеально смотрелась бы на обложке сборника анекдотов про блондинок. Кукольное личико с большущими серо-голубыми глазами, обрамлёнными длинными ресницами, безукоризненно оформленная чёлка золотистых волос, макияж, убедительно изображающий своё отсутствие — всё как положено. И, похоже, сама Заплавская этот свой образ умело и целенаправленно эксплуатировала. Во всяком случае, ресницами пару раз хлопнула явно специально, для усиления эффекта. Ну и фигурочка, да… Как там? Блондинка, девяносто-шестьдесят-девяносто, ищет приключений на свои вторые девяносто? Насчёт средней цифры точно не скажу, там, похоже, до шестидесяти не дотягивало, а вот верхние и нижние девяносто очень даже наличествовали. Оделась Заплавская, правда, не совсем по канону — ничего розового на ней не было, зато и тёмно-синий приталенный пиджачок, и того же цвета коротенькая юбочка сидели как нарисованные, внатяг, и колготки весело поблёскивали, да и туфли смотрелись вполне себе лабутенисто. Если бы под всем этим на Марине Дмитриевне оказались ещё и стринги, я бы не удивился. А что образ немного искажался здоровенной картонной папкой — ну понятно, это для картины.

— Так где у вас картина? — Заплавская, надо полагать, решила, что должное впечатление произведено и пора переходить к делу. Оторвавшись от мыслей о том, какого цвета стринги носит искусствоведша, я пригласил её в гостиную.