Страница 4 из 22
«Вот девятый дом, затем – одиннадцатый, а потом за угол, и вот он – мой подъезд!» – мысленно проследил молодой человек маршрут своего движения.
Виктор легко, тренированно пролетел два этажа старого пятиэтажного здания, остановившись на третьем у двери с жестяной табличкой – «квартира № 15».
Немного отдышавшись, он дважды решительно повернул ручку кругового дверного звонка. Послышались торопливые шаркающие шаги, и в следующий момент он уже обнимал своего отца.
– А где Леля? – спросил он у Платона Ананьевича, отстраняясь.
– Бабушке 82 года, так что уж сам поторопись к ней навстречу! – с легкой укоризной в голосе кивнул на соседнюю дверь отец.
Но не успел юноша подойти к двери, как она распахнулась сама: на пороге в старом, знакомом еще с детских времен шелковом халате стояла его любимая Леля. Руки пожилой женщины тянулись к внуку.
Теперь 63-летний отец и его мать жили вдвоем в прежней их квартире у Чистых прудов. Новая власть уплотнила жильцов, оставив бывшим хозяевам по одной отдельной комнате, санузел с кухней и свой отдельный выход на лестничную клетку. Эти условия считались хорошими.
Во многом в судьбе его родных положительную роль сыграл тот факт, что молодой человек являлся агентом спецотдела НКВД. Платон Ананьевич, прекрасный инженер, преподавал в паровозном техникуме, и на его зарплату жили оба пожилых человека.
Сестра, Ольга, вышла замуж и уехала с мужем, профсоюзным деятелем, в Ростов. Там она работала на курсах рабфака и наведывалась в Москву нечасто.
Отпуск пролетел как одно мгновение! Накануне дня его отъезда старая женщина, поманив пальцем, пригласила внука в свой «будуар».
– Ты опять уедешь надолго. Я боюсь, что больше уже нам не увидеться! – с тихой грустью в голосе произнесла она. – Я хочу подарить тебе кое-что на прощанье.
В руке Лэлех блеснул массивный золотой перстень, который Виктор ранее никогда у нее не видел. Перстень был выполнен в форме сферы с замысловатым вензелем в обрамлении персидской вязи.
– Что это за вензель? – спросил молодой человек.
– Это герб рода Каджари. Я рассказывала тебе о том, что у меня есть брат – Голям. Мы с ним – двойняшки. Когда мы родились, наш отец заказал своему ювелиру два одинаковых перстня с нашими инициалами: один для меня, а другой – для брата, разрезав фамильный бриллиант в двадцать каратов на две равные части.
– А где же здесь бриллиант? – удивился Виктор.
– Тебе нужно лишь нажать пальцем на вензель, и сфера уйдет вправо, – пояснила бабушка, протягивая перстень внуку. – Я хотела передать его тебе, своему любимому наследнику, в конце жизни. Теперь это время пришло!
Когда молодой человек сделал то, о чем просила его бабушка, сфера легко отошла в сторону, открыв горящий огнем крупный драгоценный камень в диковинном обрамлении из синих сапфиров. От их благородного мерцания невозможно было оторвать взгляда: камни завораживали, словно бы открывая сокровенную тайну.
– Бабушка, но… – начал было возражать пораженный Виктор.
– Никаких «но»! – отрезала старая женщина. – Теперь это твой бриллиант! Береги его и передай своим детям по наследству! По поверью рода Каджари, к которому ты принадлежишь, этот бриллиант приносит супружеское счастье. Камень сам найдет твою половину. Будь счастлив, так же как я была счастлива когда-то с твоим дедом!
Глава 2
Прохладная утренняя заря над спящей Анатолией застала двух путников у самой границы Хатая, маленькой провинции (вилайета) бывшей Османской империи, находящейся под контролем Франции. Дальше лежал арабский Восток.
По каменистой змеящейся дорожке, уходящей то вниз, то вверх по гористой местности, мелкой неторопливой трусцой семенили два ослика.
Оба налегке, без тяжелой поклажи, и оба с седоками.
Первым управлял мужчина – турок лет 45 на вид. В руке он держал тонкий ивовый прутик, которым время от времени «подбадривал» норовившее притормозить животное, слегка ударяя его по пушистому правому боку.
Второй мужчина, на ослике с белой звездочкой на лбу, казался намного моложе своего попутчика, лет 27–28 от силы, в коричневой, свободного покроя арабской рубахе (галабии), кожаных сандалиях на босу ногу и в белой шапочке паломника на голове.
На смуглом лице молодого человека пробивалась веселая кудрявая бородка, а яркие, бирюзового цвета глаза глядели серьезно и сосредоточенно. В руке он держал мисбах[4], которые задумчиво теребил, шевеля губами. В Сирию, по замыслу руководства, Бек должен был попасть с территории вольной провинции Хатай, принадлежность которой в 1936 году еще не была до конца установлена. Здесь вперемешку проживали и турки, и арабы. А их домики с плоскими крышами[5], сложенные из белых каменных блоков, больше напоминали традиционные арабские жилища городов Ближнего Востока.
Виктор провел ночь у гостеприимного хозяина, родственника его турецкого проводника по имени Анвер. Его дом находился в предместье древней Антиохи, в самом сердце провинции.
После сытного ужина мужчины курили наргили – так на местном арабском наречии называют кальян.
Его подготовкой занялся сам хозяин дома, принеся на искусно выполненном серебряном подносе чашку с ароматным черным табаком и кальянный уголь.
– Мяту положим, уважаемый? – обратился он к Виктору.
– Обязательно, и, если можно, добавьте цитрусовых! – попросил молодой человек, показывая, что не является новичком в деле курения «фимиама».
Когда первая ароматная струйка поползла вверх, наполняя волшебным дурманом просторную гостевую комнату, мужчины, возлегавшие на коврах, отвалились на плотные круглые подушки, разбросанные по периметру всего помещения. И потекла неторопливая умиротворенная беседа на всякие темы на общем для всех арабском языке.
Турки и арабы провинции Хатай хорошо знают оба языка (арабский и турецкий) и свободно общаются между собой.
Ночь была глубока и тиха, как только может быть тиха и бездонна южная ночь в провинции. Лишь стрекотали неуемные цикады, засевшие где-то в густых зарослях кустарника, да тихо булькала вода в стеклянной колбе наргили.
Больше ничто не нарушало покой густой, как восточный мармелад, южной тьмы.
Провалившись в сон на несколько сладких часов, Виктор тем не менее проснулся еще до рассвета – сказалась профессиональная тренированность последних лет.
Выйдя во внутренний двор, окруженный со всех сторон высоким забором, он с удовольствием вдохнул в легкие свежий воздух зари.
Анвер уже суетился тут, колдуя с яслями животных. Ослики, весело жуя, слушались каждого его движения.
– Ас-саляму алейкум! – поздоровался с ним Виктор. – Как спалось?
– Ва алейкум ас-салям, хорошо! – дружелюбно отозвался проводник, не прекращая работы.
Хозяина дома решили не будить. Анвер пообещал заехать к нему на обратном пути и передать «благодарность» радушно принятого на ночлег путника: пару серебряных монет.
Сидя на ослике, покорно несущем своего возницу к неизвестности, Виктор с грустью вспоминал родных: отца, сестру и, конечно, бабушку.
«Поглядела бы сейчас на меня Леля, вот бы удивилась! А может, и не узнала бы меня вовсе?! Может быть, только по перстню?» – молодой человек покосился на свой палец.
«Камень сам найдет твою половину!» – вспомнились ему вещие слова старой женщины, и молодой человек невесело усмехнулся: знала бы бабуля, где его носит, так, может, и не говорила бы так!
В кожаном заплечном мешке у него лежал незамысловатый набор путника: несколько лепешек да более похожий на грелку сосуд с водой. Ни дать ни взять – одинокий странник!
А еще в отдельном потайном кармане баула, в плотном картонном контейнере, лежал документ на имя персидского подданного, представителя известного в Иране аристократического рода – Каджари. (Нетрудно догадаться, почему советский агент в основу рабочей легенды положил знатное происхождение своей бабушки.)
4
Четки (Араб.).
5
Фоками (Араб.).