Молчание

Сергей резко поднял руку и попытался скинуть с себя эту жуткую ползучую тварь. «Вжи-жижижи-жить», — ужасно громко и протяжно заревел своими острыми пилами в ответ большой «ногогрыз». Пилы больно задели пальцы Сергея, и он быстро сунул их в рот, глотая при этом собственную кровь, которой у него и так мало осталось.

Сергей с ужасом уставился на быстровращающиеся пилы большого «ногогрыза», они все ближе и ближе приближались к ткани брюк в районе ширинки.

— Эй, друг, ты чего задумал?! — взвизгнул Сергей.

В это же мгновение из тела большого «ногогрыза» со скоростью пули вылетела острая игла с прозрачной тонкой трубочкой и впилась в живот Сергея. Произошло впрыскивание какого-то синего раствора.

Сергей закатил глаза и повалился на спину, больно ударившись головой о бетонный пол. Большой «ногогрыз» заполз на его живот и продолжил вводить синий раствор через прозрачную тонкую трубочку, периодически перемещая иглу в другие места на животе.

Погодин нашел Николаева в ординаторской на четвертом этаже. Тот сидел за столом в кожаном кресле и листал ежедневник Кожало.

— Ты не поверишь: работа пошла! — закричал с порога Петр Алексеевич. — Люди стараются вовсю: наводят порядок, всех больных размещают в чистых палатах. Пятый и шестой этажи освобождают, часть кроватей переносят сюда в ожоговое, часть наверх. Короче, люди зашевелились, желающих помочь становится все больше и больше.

Николаев оторвал взгляд от ежедневника.

— А главное, у них появилась надежда, — произнес он. — Чего, скажем, мне самому не хватает.

— Ты только здесь не засиживайся, — посоветовал ему Погодин. — Ты к людям выйди. Дай им понять, что они все делают правильно.

— Я скоро к ним присоединюсь, — пообещал Павел Петрович.

Погодин подошел к столу и взглянул на ежедневник.

— Что это ты читаешь, такое интересное?

Николаев неохотно протянул ежедневник завхозу.

— Это записная книжка Кожало, — пояснил он.

Погодин взял ежедневник из рук Николаева и стал разглядывать со всех сторон.

— Ого! И что в ней интересного написано? — спросил Погодин, листая страницы.

— А то, что он тоже не сидел, сложа руки, и за это бедняга, как я понял, и поплатился.

Погодин кинул осуждающий взгляд на Николаева:

— А поконкретнее можно?

Павел Петрович застучал пальцами по столу. Как всегда, он и разговаривал, и думал одновременно.

— Конкретнее? Кожало пишет, что ведет наблюдение за поведением рассказчика, и отмечает, что рассказчику не нравится, когда рядом с ним повышают голос. И что самое странное для меня…

Николаев замолчал. Очередная серьезная мысль парализовала его язык. Через несколько секунд он продолжил объяснения:

— Дальше он пишет, что рассказчик сразу убивает того, кто очень громко шумит рядом с ним.

— Да, — усмехнулся Погодин. — Интересное наблюдение.

— Нет, ты вдумайся в эти слова. Получается, Кожало видел, как рассказчик убивает за то, что кто-то очень громко шумел возле него.

— Ничего себе!

Николаев встал и забрал ежедневник из рук Погодина.

— Я считаю, что это очень ценная информация, и о ней нельзя говорить другим.

— Ты что, сдурел? — воскликнул Погодин. — Наоборот, нужно людям как можно быстрее об этом рассказать!

Павел Петрович зло сверкнул глазами.

— Только попробуй, и я тебя сразу же убью! — пообещал он. — Распространение этой информации строго запрещено. Я не шучу, Погодин!

Погодин на всякий случай отступил от стола на шаг назад.

— Кто бы сомневался. В больнице только и слышно: Николаев самый главный, если что, он всех убьет, и он не шутит.

Николаев побурел:

— Что?! — заорал он. — Что ты сказал, подлец?! А ну иди сюда и повтори.

Погодин, не теряя времени, развернулся и бросился к выходу.

— Я бы с радостью, но у меня дел много.

Игоревич зашел в моечную и осмотрелся по сторонам. В помещении для мытья посуды никого не было. Игоревич заметно разволновался и тяжело вздохнул.

— Твою мать! Уже успел проспаться! — выругался он, плюнул на пол и покинул моечную.

Игоревич двинулся по коридору в сторону лестницы, ведущей в кладовые. Лицо у него было встревоженное, будто он почувствовал что-то нехорошее.

— Найду и убью сразу, — решил он, — чтоб потом больше не волноваться…

— Я так и знал, что ты сюда переберешься, — произнес Игоревич после того, как открыл дверь и вошел в первую кладовую.

Он стал в метре от Николаича, который расположился на полу и курил какую-то очень вонючую сигарету. Рядом с Николаичем на полу стояла бутылка с остатками водки и открытая трехлитровая банка с маринованными огурцами. Весь пол кладовой жил своей жизнью. По нему ползали мелкие ползучие твари: розовато-беловатые червячки, похожие на опарышей, и серые жучки, по форме похожие на божьих коровок. По кладовой летали большие черные мухи. Игоревич брезгливо взглянул на Николаича:

— Слышишь, валенок, может, хватит себя жалеть?

Николаич подавился дымом и громко закашлял. У Игоревича появилось такое ощущение, что «валенок» сейчас выплюнет свои легкие.

— Иди в жопу, — рявкнул начальник мастерских. — Я тебя сюда не звал.

Игоревич смело шагнул к Николаичу и положил руку ему на плечо.

— Не надо так со мной. Я этого не заслужил.

Игоревич серьезным вдумчивым взглядом посмотрел на то, что творилось за спиной Николаича. На полу, рядом друг с другом, лежали два сильно разложившихся человеческих трупа, кишащие разными ползучими тварями.

— Николаич, убить тебя мало! — вскипел Игоревич. — Ты что, не видишь, что здесь творится? Ты же сегодня сюда уже два раза за продуктами спускался…

— А мне посрать, — ответил на это начальник мастерских, поднял с пола недоеденный огурец и стряхнул с него червяков.

— А мне нет!! — завизжал разъяренный Игоревич.

Николаич косо посмотрел на него, и, держа в одной руке недоеденный огурец, потянулся к бутылке с водкой.

— А мне посрать, что тебе нет, — сказал он. — Отстань от меня. Я скоро приду.

Игоревич заревел, как самурай, готовящийся к атаке, и со всей силы отфутболил бутылку с водкой, та отлетела метров на пять, ударилась об стенку и разбилась вдребезги.

— Все! — не унимался Игоревич. — Я ничего не хочу слушать!

Николаич испуганно посмотрел на Игоревича, а затем по сторонам.

— Эй! Эй! Ты чего?

— Вставай немедленно и пошли работать!

Игоревич наклонился и схватил Николаича за руку, с легкостью его поднял и двумя пинками под задницу выгнал из кладовой.

— Нехрен здесь рассиживаться! — ревел он в спину убегающего Николаича.

Проход с четвертого на пятый этаж перегородил санитар Борыгин. Он сел за стол и представил себя большим начальником. Через час к нему подошел Николаев и спросил:

— Ну что, Дмитрий, как дела?

— Идут полным ходом, — ответил Борыгин.

— Ясно. Дай я пройду, гляну своими глазами.

Борыгин отодвинул стол так, чтоб Николаев мог пройти.

— Проходите, Павел Петрович.

Пройдя в урологическое отделение, Николаев увидел в коридоре трех женщин в защитных костюмах, которые мыли пол пенным раствором. Из третьей палаты показались Лебедь и Бобров, они вынесли ненужную в этой палате кровать.

Николаев подошел к ним.

— Молодец, Степан, что к нам присоединился, — сказал он.

— А я вас и не бросал, — ответил Бобров.

— Проблемка у нас, — сообщил Лебедь. — Почти все добровольно покинули отделение, кроме больных из одиннадцатой палаты. Они закрылись на защелку у себя и не выходят.

— О-ё-ёй! — вскрикнул Павел Петрович. — Так, мужики, их не тревожьте, пока я не скажу. Хорошо?

Бобров и Лебедь кивнули.

— И другим передайте, — забеспокоился Николаев. — Я скоро всем подробно объясню, почему этого не стоит делать. Пока не стоит…

Со стороны лестничной площадки раздался голос Хмельницкого: