В каше

После этих слов Миша пошёл вслед за девушкой, ощущая себя плывущим по воздуху, сродни Рокки из мультфильма «Чип и Дейл», который при каждой удобной возможности отрывался от пола и устремлялся за сыром.

Вместе молодые люди прошли в соседнюю комнату. Брюнетка попросила Мишу подождать её здесь, а сама выбежала обратно, вспомнив, что забыла взять микрофон. Оставшись в одиночестве, молодой человек обратил внимание на занавес, приоткрыл штору и стал наблюдать за последними приготовлениями к эфиру.

В студии, напоминающей миниатюрный Колизей, всё было готово к началу шоу. Отец Агафон занимался укладкой своего креста; вместо того чтобы висеть, тот неуклюже ложился на огромное пузо священника. Очевидно, что церковнослужителю это не нравилось, и он крутил крест и так и сяк, пока не додумался подтянуться на диване и наклонить корпус вперёд, сложив руки на коленях. Усевшись, он на какое-то время сделал осуждающе серьёзное лицо – видимо, в качестве тренировки.

Сидящий возле него Лама больше напоминал регионального чиновника, чем монаха. Его грубое лицо с чертами, полными властности, было напрочь лишено зачатков духовности. Живя в Петербурге, Миша не раз встречал последователей Будды, и, если бы не надетая на нём кашая, то никогда бы не пришёл к мысли, что этот был одним из них.

Напротив располагались общественник и маркетологи. Между собой они вели оживленную беседу с употреблением множества слов, интегрированных в русскую речь из английского языка. И всё бы ничего, но диалект топ-клерков звучал не то чтобы по-московски, но уж как-то слишком утонченно, так что Миша засомневался в ориентации дискутирующих и с ужасом обнаружил в себе зачатки гомофобии, чего до этого случая в нём не наблюдалось.

Тем временем собравшиеся на трибунах зрители мало чем отличались от своих римских предшественников. Пенсионеры и студенты пришли сюда за скромным гонораром в пятьсот рублей и не менее скромным зрелищем. У Крымского были большие сомнения в плане адекватности наблюдаемой им публики; правда, в чьей адекватности он теперь не сомневался?..

– Па-но-пти-кум, – про себя по складам произнес Миша. Увиденное не лучшим образом повлияло на его самочувствие. Ему стало одновременно неловко, противно и страшно. Он не понимал, как вообще мог здесь оказаться. Но что было делать, если перед выбором его до сих пор никто не ставил? Ведь выбор подразумевает относительное равенство предлагаемых вариантов, а он либо отказывался от привилегий и серьёзно рисковал своей жизнью, либо получал безлимит материальных благ.

Сугубо теоретически можно было отстоять свою чистую совесть – найти окно и героически выпрыгнуть из него, но одного взгляда на отца Агафона было достаточно, чтобы понять бессмысленность этой затеи.

Неожиданно для себя Миша ощутил непреодолимое желание тихонько помолиться. Он склонил голову, свёл ладони перед грудью, но тут же опомнился: «Всевышний едва ли заинтересован в собственном предательстве». Помощи с небес ждать не приходилось.

В этот момент к перегруженному эмоциями бедняге вернулась черноволосая раскрасавица Настя. Вновь ангельски улыбнувшись, она пригласила Мишу пройти к дивану в центре студии. Стоило ему сделать шаг в указанном направлении, как он почувствовал руку на своей ягодице. Прекрасная брюнетка сжимала его зад и, прикусив губу, имитировала смущение.

Миша ступил на сцену, точно зная, что сегодня он сыграет свою роль и что то же самое сделает завтра, и послезавтра, и ещё энное количество раз, потому что он избранный «Слуга Рынка», и и никто действительно не предлагал ему никакого выбора.

Часть II. Дарители нужды и цели

1.

С тех пор как Крымский познакомился со «Слугами Рынка» или просто «Слугами», как он про себя их называл, прошёл год. За это время Миша успел примелькаться в телевизоре и стать частым гостем на шоу популярных блогеров.

Позиционировали Крымского как угодно: молодой предприниматель, философ, визионер, острый критик религии.

Последнее изрядно его смущало. Сперва он не увидел в этом ничего предосудительного, но после пары тематических эфиров, где приходилось хулить церковь, почувствовал себя паршиво. Сказывалось осознание ранее брошенной Профессором фразы о том, что стремительный отказ молодёжи от религии продиктован не значительными достижениями науки, а конкретной потребностью рынка во всё позволяющем себе потребителе.

Поначалу за посиделки с блогерами перед камерами приходилось платить. Эти расходы закрывались со счёта некоего акционерного общества «Даритель», в связи с чем самые гордые звёзды Рунета смотрели на Мишу свысока, как на персонажа бездарного, грубо проплаченного. Миша и сам был не в восторге от происходящего и всегда подолгу извинялся за своё присутствие в кадре, ему и без чужих упрёков было крайне неудобно участвовать в создании искусственного интереса вокруг себя.

Отношение к Мише изменилось после его командировки в США, где он провёл около месяца и при финансовой поддержке американских партнёров АО «Даритель» успешно реализовал ряд коллабораций с тамошними звёздами. В Россию Крымский вернулся весьма популярным человеком, Рунет, как обычно, не смог устоять перед авторитетом Запада, что принесло Мише уважение коллег и нескончаемый поток предложений от продюсеров и рекламодателей.

На первых порах Крымскому показалось, что новая жизнь пообещала ему редкий дар – возможность ярко отражаться в текущем моменте. Однако вскоре стало ясно, что в отражении не он, а его модель, совершенно ему неприятная, но интересная зрителю.

Отражение модели чётко ложилось недостающим фрагментом пазла на общую картину текущего момента, и у Миши не было ни единого шанса изменить контуры отведённого ему фрагмента. О том, чтобы вписать в текущий момент себя реального, речи, конечно, даже не шло.

Получалось так, что сам Миша, расходуя в ноль жизненные силы на создание модели, не отражался нигде. Несуществование вызывало в Мише мистический страх, в его глазах картина выглядела примерно так: он, связанный и немой, постепенно растворяется, становится прозрачным, но в то же время есть что-то, принимающее его форму и выдающее себя за него, что нагло разрастается и смеётся ему в лицо.

Он решился рассказать о своих переживаниях Профессору. Тот обыкновенно говорил с ним поощрительными фразами и в целом был добр и внимателен. Старик настоятельно требовал, чтобы недавний аспирант не тушевался и без опаски общался с ним и прочими новыми для него людьми, как с равными, то есть учился держать себя среди сильных. Таким образом Профессор, похоже, старался уверить Крымского, что является ему другом, хотя иногда льстил слишком топорно, чем изрядно его смущал.

Выслушав Мишу, Профессор заметил, что существование самого Миши по элементарным философским понятиям в принципе под большим вопросом. Соответственно, его желание выбирать, чем именно отражаться в текущем моменте, весьма наивно, поскольку текущий момент – явление стихийное, и быть ему полезным можно, только приняв форму недостающего фрагмента пазла, если не он, то кто-то другой это сделает, самостоятельно же придуманные формы бесполезны и в пазл не подойдут. Вдобавок Профессор пристыдил Мишу рабочим классом, включая его родителей, чьи отражающиеся модели, в отличие от доставшейся ему, были куда менее гибкими и приятными.

В конце этого доверительного разговора Миша получил совет провести ревизию мысленного капитала, в первую очередь, забыть о гипотетическом Я и полностью отождествиться с отражением.

Совет был принят, однако даже у отражения остались свои переживания, да и полностью подавить свою природу Крымскому не удалось.

Внешне жизнь Миши, подобно жизням большинства успешных людей, утратила свою дискретность. Он перестал считать дни до отпуска, праздника, выходных; да и разница между днём и ночью стала менее принципиальной. Любое из мгновений новой жизни несло в себе всё то, чего раньше приходилось ждать от дней «особенных», лишь потому «особенных», что так извещал календарь.