В каше

Бегибей

В каше

«Торговать не перестанем,

Но отныне без крови́

Нужен ум ваш, шалопаи,

Исходящий от любви».

Гравюра у входа на стихийный рынок.

Кустоград,

ок. 4000 – 3000 гг. до н. э.

Часть I

1.

В полдень к общежитию Петербургского Политеха подъехал шестиметровый чёрный автомобиль, внешне напоминавший чиновничьи авто представительского класса.

В определённом смысле случай был уникальным, поскольку машина класса «люкс» ожидала не яркую девушку с тысячами подписчиков в социальных сетях, а скромного аспиранта-бюджетника – Михаила Крымского.

Сбегая вниз по лестнице, Миша глуповато посмеивался от переполняющего его счастья. Минутой ранее, ожидая важного звонка, он шатался на кресле и юродствовал перед зеркалом, пытаясь совладать с нахлынувшей на него радостью. Наконец, долгожданный сигнал поступил, и он, будучи уже обутым, побежал вниз.

Лишь волею случая его тщеславие не разрослось до непристойных размеров: большинство коллег и студентов находились в университете, поэтому не могли видеть, как обычно неприметный Крымский возносился над ними, собираясь сесть в столь презентабельную «повозку».

Перед выходом из парадной Миша притормозил, отдышался, толкнул дверь и неспешным шагом ступил в сторону авто, что, подобно загадочной пещере, чернело среди переливов молодой майской зелени на солнце.

В последний момент, прежде чем сесть в машину, аспирант едва заметно оглянулся и лишь самую малость огорчился отсутствию аншлага со стороны возможных зевак.

За рулём сидел молодой мужчина в возрасте до тридцати лет с блестящей лысиной и бритым скуластым лицом, выражающим избыточную чинность. Одет он был в строгий костюм, немного для него великоватый.

Устроившись на заднем сиденье, Миша ограничился кратким «здравствуйте», посчитав, что это просто водитель, и говорить о деле с ним не стоит.

Находясь в шикарном интерьере кожаного салона, аспирант хотел выглядеть органично, поэтому решил важно молчать, но через какое-то время не удержался.

– Что это за машина? – спросил Миша, не найдя ни снаружи, ни внутри логотипа популярного бренда.

– Хорошая машина, – ответил водитель, стараясь быть безучастным, но всё же не сдержал улыбку и добавил, – новая, ты такой не знаешь.

«Китайская дешёвка», – равнодушно подумал Миша насчёт машины. Относительно же своего собственного вопроса его мысли сводились к догадке, что Лысый после услышанного, скорее всего, брезгует своим безымянным пассажиром – примерно так же, как шофёр Первого канала, который вместо звезды шоу-биза для участия в ток-шоу забрал из аэропорта рядового жителя Трансбайкальского региона, пострадавшего от лесных пожаров.

Сначала автомобиль направился к центру города, и Миша пытался угадать, куда именно он следует: Смольный собор, СПбГУ, Комитет по культуре? Аспирант верил, что едет в новую жизнь, где не будет места для былых предрассудков, где он в любой момент сможет улыбнуться и завести беседу с кем угодно и о чём угодно, зная наверняка, что его будут слушать.

Вскоре предполагаемые Мишей пункты назначения остались позади, и авто свернуло на пыльную улицу, проходящую через промзону. Здесь наружную рекламу в её привычном городском виде сменили картонки, прикрученные проволокой к столбам. «Приём лома», «Шиномонтаж», «Скупка поддонов», – сообщали толстые чёрные надписи на них.

Затем автомобиль двинулся вглубь промзоны и поехал между ангаров, пока не остановился у забегаловки «Дилижанс». Рядом с заведением трое механиков из соседнего авторемонта обсуждали Евровидение, искоса поглядывая на воровато снующего неподалеку от них кучерявого кавказца, походившего на начинающего бомжа.

Признав подъехавший автомобиль, кавказец направился к нему. Внешний вид человека, приближающегося к авто, заставил Мишу растеряться. В комплекте с чёрными спортивными штанами кавказец надел синюю олимпийку с угловатыми вставками красного и зеленого цветов, поверх которой набросил затёртую на боках чёрную кожанку. На ногах выделялись жёлтые кроссовки, изначально задуманные как белые, с засохшими кусками грязи в четверть массы обуви.

Не дожидаясь, Лысый молча вышел кавказцу навстречу. После рукопожатия кавказец передал приятелю светло-фиолетовый полиэтиленовый пакет, второй такой же оставив себе. Затем Лысый пошел в забегаловку, а кавказец облупил грязь с обуви и сел в машину вместо него.

Миша поздоровался с кавказцем, тот без интереса бросил «ага» и стал смотреть в лобовое стекло, громко жуя жвачку.

– Это шутка? – спросил Миша, бегая глазами по салону авто в поисках видеокамеры. На это начинающий бомж лишь брезгливо фыркнул.

По его реакции Крымский так и не понял, шутка это или нет. Максимально стереотипный образ кавказца говорил в пользу того, что это всё же пранк, но столь продуманные розыгрыши с таким количеством декораций снимают только со знаменитостями, а уж никак не с бедствующими аспирантами.

На несколько мгновений Миша задержал на кавказце тяжёлый взгляд, а затем, не придумав, что сказать, стал ждать, что же будет дальше, сосредоточившись на неудовлетворённости собой за преждевременный танец мечтаний в голове.

В первую очередь Крымский досадовал на собственное легковерие. Стоило ему припомнить, как вчера вечером по случаю предстоящей встречи он выпрашивал часы и приличный свитер у состоятельного, по меркам общежития, товарища, и его стыд перерастал в злобу.

Через несколько минут из забегаловки вышел Лысый и своим преобразившимся внешним видом умножил нелепость происходящего. Тот самый большой пиджак, в котором приехал, он надел поверх чёрного спортивного костюма с белыми полосками и также превратился в начинающего бомжа.

Несмотря на одежду, эти двое были лишены привычной униженности бедствующих бездомных и, вероятно, претендовали на то, чтобы слыть чем-то вроде гопников, в роли которых они смотрелись, мягко говоря, халтурно, словно какой-то любитель примитивных шуток неаккуратно вырезал их фигуры из картины недавнего прошлого, когда гопники ещё дышали гордо и свободно, и беспричинно решил, что будет смешно, если вклеить их в настоящее.

Во всяком случае, так показалось Мише, поскольку за семь лет жизни в Петербурге ему не приходилось сталкиваться с реальными прототипами подобных персонажей. Но, несмотря на всю их вопиющую комичность, настроение аспиранта продолжило движение вниз. Тема гопников давно выцвела и хоть и оставалась, по мнению Миши, обделённой заслуженным вниманием со стороны мэтров мысли, успела перейти в разряд нежелательных для упоминания банальностей.

Увидев Лысого, кавказец повернулся к Мише и грубым жестом вращающейся кисти, без слов, скомандовал выйти из машины. Опешив от такого обращения, Крымский не успел ничего сказать быстро покинувшему авто кавказцу, но при этом твёрдо решил пресечь надменное хамство в свой адрес.

Вежливому и образованному человеку, коим Миша себя считал, всегда сложно противостоять грубости без изысков. Он знал, что в ожидаемой им словесной перепалке он в любом случае будет выглядеть смешно в глазах гопников. Гораздо легче ему бы далась драка, именно её он теперь желал, осознавая, что не имеет даже малейших шансов на победу в ней.

Как только Миша оказался на свежем воздухе, остатки позитивных надежд тут же оторвались от его существа, подобно воздушным шарам с гелием, и устремились к чистому и прекрасному, но уже не такому радующему и тем более ничего не обещающему, небу.

Заметив перемену в состоянии Крымского, Лысый ухмыльнулся и сделал шаг ему навстречу. Левой рукой он водил по гладко выбритой голове, а в правой держал две пол-литровые бутылки пива. После преображения он стал излишне вертлявым, а на его резко прибавившем в наглости лице появились пятна мазута с налипшей на них пылью. Кавказец демонстративно убрал руки за спину.