Тропа небытия

— В мертвом мире и взгляд мертвый, — заключил Вожак, — так что? Идем?

Растянувшись цепочкой, они шли по тропе, с каждым шагом проступавшей сквозь туман. Тропа вилась мимо призрачного леса, маячившего в тумане. Но откуда она взялась; точнее — кто ее мог протоптать, спутники старого колдуна старались не задумываться. Едва ли даже сам Бренн ломал голову над этим вопросом. А тем паче знал ответ.

Сколько они так шли, видя лишь туман и силуэты деревьев, путники не представляли. Но и усталости вроде пока не чувствовали. Другое дело, что мало-помалу то один, то другой из участников похода все чаще отвлекался от тропы да спины своего спутника. Все больше оглядываясь по сторонам. И понемногу каждый из них начинал замечать: не только лес виднеется в тумане.

То и дело между деревьями вспыхивали пятна холодного света — тусклого как болотные огни, но на фоне тумана и царившего вокруг полумрака не заметить их было трудно. А еще труднее не обратить внимания.

— Неприкаянные души, — пробормотал, впрочем, без прежней уверенности, шедший впереди мастер Бренн, тоже отвлекшийся на эти огоньки.

Помимо них между деревьями мелькали темные силуэты — едва уловимые, но вроде похожие на человеческие. Причем если огоньки вспыхивали без единого звука, то появление мелькающих теней, напротив, сопровождалось какофонией, нараставшей с каждым мгновеньем.

Нараставшей… и менявшейся. Если сначала в ней слышались лишь стоны и завывания, какие издают лесные звери, то спустя некоторое время голоса, сопровождавшие появление силуэтов, стали все больше напоминать человеческие. Все чаще до путников доносились обрывки до детского плача, то смеха — какого-то наигранного и безумного, совсем не веселого, то басовитой брани, то умоляющего сетования дрожащим голосом.

— Не отвлекайтесь, — велел мастер Бренн. Даже у него эти звуки вызывали ощущения, далеко не приятные.

— Андерс! — вдруг чуть ли не разорвал туман девичий голос, одновременно горький и яростный. — Андерс! Ты обещал!

— Нела! — вскинулся рыцарь, до сих пор старавшийся как можно реже глазеть по сторонам и шедший, вперив взгляд в тропу.

— Я думала, ты любишь меня, Андерс, — стенал голос, — потому что я любила тебя…

Словно споткнувшись, рыцарь остановился на тропе. Обернулся, всматриваясь в туман, силуэты деревьев, пляшущие между ними тени и пятна холодного огня.

— Ты предал меня, Андерс! — причитал голос. — Предал и обманул!

Одна из теней двинулась сквозь туман к тропе.

— Идем! — шедшая рядом Равенна бережно взяла рыцаря за руку. — Вспомни, что говорилось в стихах. «Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром, по имени окликнула меня». А дальше: «Приблизившись, я встретил мертвый взгляд». Мертвый взгляд! Вот, что ты увидишь… получишь, если будешь стоять и глазеть. И ничего лучше.

— «Зачем я пил надежд напрасных яд», — процитировал и Вожак, шедший впереди не сбавляя шагу. — Потому что надежду сюда входящим лучше оставить. Как говорил один из наших поэтов… тоже, небось, колдун. Только скрытый. А на что надеешься ты, бедняжка, я даже представить не могу.

— Нела… — сэр Андерс фон Веллесхайм всхлипнул, вспоминая, и на его прежде суровом лице заблестели слезы — впервые, наверное, за много лет. — Она была служанкой в замке. Красивой… а я как раз был в таком возрасте, когда чуть ли не каждая сверстница кажется красивой и привлекательной. И не только сверстница. То была любовь с первого взгляда… как ни пошло это прозвучит. Мы встречались с ней…

— На сеновал ночами бегали, — пропел Освальд, но рыцарь будто не услышал его слов.

— Я обещал, что женюсь на ней, — продолжал он, — сделаю благородной госпожой. Наивный юнец! Очень скоро я узнал, что у нас… знатных и благородных, принято жениться опять-таки на особах знатного рода. Причем нравится друг другу совсем не обязательно!

На последних словах уже не горечь звучала в голосе рыцаря, но ярость.

— Мы товар, понимаете?! — продолжал он. — Товар для своих родов. Чем знатнее род, с которым можно породниться с помощью брака, чем богаче приданное у невесты. Тем сильнее… влиятельнее становится наш род. Больше земель, больше власти. Так мне объяснил отец… заметив, что я слишком уж увлекся смазливой служанкой. А Нела уже платье свадебное на себя примеряла… хоть пока и мысленно. Торжество себе представляла… кольца, клятвы перед священником. И когда я признался, что не смогу взять ее в жены — не пережила. Повесилась на конюшне в ту же ночь.

Немного помолчав, сэр Андерс добавил — уже поспокойнее:

— Не знаю, сильно ли она желала стать госпожой… в конце концов, даже служанкой жилось ей у нас в замке неплохо. Мы же не изверги какие. Не били ее, не заставляли работать за семерых. Но вот с участью подстилки для благородного она точно смириться не смогла. Подстилки… без надежд.

На несколько мгновений повисло молчание. И даже голоса из тумана, из призрачного леса вроде бы поутихли. Затем слово взял мастер Бренн.

— Нету там вашей возлюбленной, благородный сэр, — заявил он, — если она покончила с собой, то, скорее всего, в Преисподней… не в обиду будет сказано. Если верить вашим священникам, конечно. А место это, хоть и неприятное, но на геенну огненную, согласитесь, все же не тянет. Не говоря о том, что мало ли кто… и зачем стремится выдать себя за эту Нелу.

— Мертвый взгляд, — прошептал сэр Андерс, вздохнув и как бы соглашаясь.

После чего снова зашагал по тропе. А Освальд как бы между делом изрек с важным видом:

— М-да. Смотрю, не такой уж наш благородный сэр… благородный.

Однако уже в следующий миг невозмутимость покинула его. Новый голос — детский и плачущий — донесся из тумана.

— Освальд, — причитал голос, — тебя ведь Освальд зовут?.. Это ты обворовал нашего папу. Украл у него кошель… все деньги нашей семьи. Из-за этого я умерла от голода. Мы все умерли.

— Неправда, — возразил, не сбавляя шага, бывший вор, весь подобравшись и чуть ли не дрожа, — зачем мне какие-то гроши бедняков? Сколько помню, тощими кошелями брезговал. Только время терять…

— Он не был тощим, — не унимался голос, — папа много работал, чтобы прокормить нас всех. Семеро нас было в семье… одних детей. В поте лица монеты зарабатывал. А когда потерял кошель… когда ты срезал его и украл, папа слег… и больше не поднялся. И мы умерли!

Как ни старался, Освальд не смог удержаться — хотя бы беглый взгляд в сторону бросил. И увидел тень… низенькую, как ребенок. Текущую ему наперерез сквозь туман.

— Ты не можешь знать, что это был я, — неуклюже попробовал оправдаться бывший вор, а голос его дрогнул и жалко залепетал, — воров много… да любой город кишит ими как тараканами!

На последних словах к нему снова вернулась прежняя твердость.

— К тому же я завязал, ты знаешь? Больше не ворую. Наоборот, делаю доброе дело.

— Меня этим не воскресить, — с тоской отозвался детский голос, — и братьев моих, и сестренок. И маму с папой. Знаешь, какая мама у меня была красивая? А сестренки… Эльзе всего два годика было… когда ты… когда она…

— Да не слушай… это! — воскликнула, настигнув Освальда, Равенна, перекрикивая голос из тумана и от души хлопая бывшего вора по плечу.

Только тогда он заметил, что зачем-то остановился и пялится по сторонам.

Мгновенно стряхнул оцепенение. И посмотрел на происходящее другим взглядом. Отчего вмиг устыдился. Только не своей прежней неправильной жизни, нет. Но самого разговора с голосом из тумана. Беседы, которая теперь ему сильно ему напоминала общение с уличным жульем. И один из их излюбленных приемчиков — пристать к одинокому прохожему да начать показательно обвинять его, приписывая некий неблаговидный поступок. Добиваясь возмещения за это высосанное из пальца прегрешение живыми деньгами.

— Ты прав, — ободрила спутника Равенна, — во-первых, ты больше не вор. А во-вторых, даже тогда не ты один был охоч до чужих кошелей. И на твоем месте… с деньгами голодающей семьи мог оказаться… много кто.