Птицы в небе

Черты его лица казались неправильными – длинноватый нос, небольшие глаза, – но складывались в ощущение правильности, «белая кость» – говорила мать. Лушка «белой костью» называла любого, на ком был надет цилиндр или в кармашке поблёскивали часы. Ей дела не было до того, что цилиндр господин откопал в мусорной куче, а часы сорваны полчаса назад с нагрудного кармашка сюртука господина в толчее на Центральной площади.

Но когда при встрече с Игнатьевым младшим мать завистливо шипела «белая кость», Саша ловила себя на том, что согласна с нею. Высокий, худой. Чёрные длинные волосы. Длинное пальто, белые чудесные рубашки, роскошные жилеты, часто перепачканные и порванные. Вечно вздёрнутый независимо кверху подбородок и какие-то совсем мальчишеские глаза. Размашистая походка…

В городе никто не верил, что ту огромную штуковину в ангаре можно поднять в небо. Но уже к концу лета пошли разговоры, что Игнатьев к осени таки полетит. К тому же, летал ведь он воздушном шаре, их у него было несколько. А теперь вот вздумал построить эту неуклюжую машину. Непутёвый сынок богатого судовладельца Михайлы Игнатьева, спускавший деньги папаши на своё странное летательное устройство. Что сделает он, когда придёт в себя? Кто ж его знает, понятно лишь, что он не останется здесь. Ему есть, куда идти. А вот ей… Саша закрыла глаза.

Ей идти некуда. Мохов будет искать Игнатьева. И её. Ведь парень придёт в себя и всё вспомнит, и будет опасен для хозяина ночлежки, а она пропала, когда он исчез. Мохов сразу поймёт, что это она помогла…

Игнатьев очнулся оттого, что сильно замёрз. На горизонте еле заметной полосой обозначился рассвет. Саша свернулась калачиком и спала тут же, рядом. Игнатьев некоторое время смотрел на неё, с трудом вспоминая вчерашнее. И вздрогнул, уставившись в почерневшие доски навеса над собой. Дирижабль… Боль в голове проснулась и заворочалась. Поморщившись, Игнатьев приподнялся на локте, пытаясь взглядом охватить весь бок сгоревшего дирижабля, но ещё слишком темно. И холод… Холод собачий. Дрожь набегами сотрясала тело.

Игнатьев откинулся назад и покосился на девушку. В предрассветных сумерках еле угадывались черты лица. Сжавшаяся от холода под мокрым, грубого сукна, пальто она казалась маленькой, щуплой. Как она сюда дотащила его, его, который почти на голову выше? Замёрзнет ведь. Потянувшись к ней, Игнатьев чертыхнулся – от головы по спине жаром разлилась боль, поплыло перед глазами. Однако, всё же, перебравшись к Саше ближе, обхватил её рукой. Девушка зашевелилась, но не проснулась. Прижав к себе, шепча ей на ухо «так теплее будет, спи», Игнатьев затих.

И нахмурился вдруг.

Вспомнил, что негоциант должен появиться в городе через месяц с обещанным паровым двигателем, а у него нет даже крыши над головой. «Уцелел ли подвал, где все?.. – Игнатьев быстро отбросил эту мысль, об этом не хотелось даже думать. – Не дай бог».

Холодно. Но доски за спиной ещё тлели, от них шёл пар.

– Ещё немного поспим, – шепнул он.

И мрачно уставившись в светлеющее на горизонте небо, с хрустом зевнул. Через пару мгновений Игнатьев спал, обхватив уткнувшуюся ему в грудь Сашу.

2. Непрошеные гости

Утро принесло ветер со снегом. Мокрые хлопья летели, густо устилая землю. Город еле виднелся в белой плотной пелене. Хлопали на ветру обрывки купола. Кострище остыло.

Саша проснулась от холода. Ледяной ветер задувал в их убежище. Лежать больше не было сил, но и шевелиться в застывающей одежде не хотелось. Открыв, наконец, глаза, и увидев прямо перед собой лицо спавшего парня, она отшатнулась. Игнатьев застонал, скривился. И Саша притихла, испугавшись, что причиняет боль.

Игнатьев проговорил, не открывая глаз:

– Не бойся, – и улыбнулся, – рука затекла.

– А чего мне бояться? – пробормотала она, пытаясь унять дрожь.

– Хватит лежать! – вдруг проговорил Игнатьев, по-прежнему не открывая глаза, но уже через мгновение они, светлые и насмешливые, уставились на неё. – Холод собачий! – парень неожиданно принялся её тормошить. – Саша, скажи же мне, что хватит лежать!

Стал тяжело подниматься.

– Разве ты сможешь встать? И куда босиком? – практично покачала головой Саша, кутаясь в застывшие рукава. – Сапоги с тебя, парень, вчера сняли. И твоё шикарное пальто.

– Я должен, – пробормотал он, остановившись и держась за стенку дирижабля, стоя в носках в грязи, он оглянулся на девушку и махнул рукой, – там есть подвал. Там найдём что-нибудь переодеться.

И пошёл. Голова закружилась, его сильно занесло в сторону. Он ударился о стенку. Саша вскочила и подхватила его под руку.

Игнатьев, держась за стенку дирижабля и опираясь на Сашу, потянул её вдоль сгоревшего борта. Мрачнея всё больше, он обошёл остов, увязая ногами в грязи, и принялся перебираться через ледяные, скользкие шпангоуты. Возле восьмого он остановился.

– Здесь.

Опустившись на колени, принялся разгребать полусгоревшие доски, балки, грязь и золу.

– Здесь должен быть люк… Прямо здесь.

Саша помогала ему. Глаза парня и девушки встретились.

Её перепачканное замёрзшее лицо было совсем рядом. Игнатьев почему-то отметил, что у неё совсем обычные карие глаза, только очень светлые, и родинка справа маленькой точкой возле внешнего края глаза, что делало её взгляд забавным, лукавым. Губы мягкие, чуть припухлые, обветренные. Вот взгляд едва заметно и испуганно дёрнулся с одного его глаза на другой, так всегда бывает, когда слишком близко.

Он улыбнулся и ничего не сказал. Лишь рывком откинул дверцу люка за показавшуюся, наконец, скользкую дугу ручки. Отдёрнул руку, кожу в раз прихватило к холодному металлу. Потом перевёл взгляд на дорогу к городу. С тревогой стал всматриваться в белую пелену снега, потому что несколько фигур двигалось по направлению к пожарищу.

– Быстро вниз! – скомандовал он.

Саша, едва нащупывая ногой ступеньки, торопясь и оскальзываясь, стала спускаться. Игнатьев разглядывал приближавшихся, надеясь, что его сейчас вряд ли видно с дороги среди развалин.

Пятеро незнакомцев. По первому взгляду – бедолаги, ищущие еды и крова, но они решительно удалялись от города, где это всё есть, направлялись в сторону дирижабля и настороженно оглядывались. Остановились и принялись что-то обсуждать. Опять двинулись в сторону пожарища.

«Видимо, впечатлил сгоревший ангар и труп моего дирижабля», – криво улыбнулся Игнатьев. Стал спускаться – гости были уже совсем рядом. Торопливо принялся шарить по полкам стеллажа, стоявшего у входа.

Саша стояла здесь же, и он едва не сбил её с ног, разогнавшись.

– Темно.

– Да-да, немного позже обязательно зажжём свечи, – пробормотал Игнатьев, достав стоптанные сапоги и продолжая что-то искать, – где-то здесь они были. Лучше бы немного проветрить, могут быть повреждены трубы с газом. Хотя, что во время пожара не рвануло, хороший признак.

И тут же торопливо потянул на себя дверцу люка, перехватив её на лету, чтобы не хлопнула, плотно закрыл. Щёлкнул замок.

Топот над головой был глухой, словно издалека. Саша стояла рядом, затаив дыхание. Он взял её за руку и потянул за собой вглубь подвала.

Раздались шаги над головой. Но Игнатьев уводил всё дальше от входа.

Послышались удары в крышку люка, в замок. Глухие, тяжёлые. На короткое время стихли, и опять возобновились с новой силой.

– Оставайся здесь. – Он прихватил из темноты со стеллажа что-то и рванул вперёд, уходя совсем в другую сторону от входа.

Саша не видела его в темноте, лишь слышала быстрые шаги. Щелчок замка. Яркий свет через открытый другой люк снопом обрушился вниз.

Прогремел выстрел… и ещё один… и ещё… и ещё. Саша в просвете отверстия видела Игнатьева с винтовкой наперевес всё также босого – так и не успел надеть сапоги. Вот он вскинул винтовку опять. Сделал паузу, поморщился с досадой. Мужики были худые и грязные, в обносках с чужого плеча, но пьяные и вооруженные до зубов. Мохов постарался. Мужики грязно ругались, злились, но под выстрелами быстро залегли среди сгоревших балок, открыли шквальный огонь.