Страница 19 из 25
Однако, после прихода к власти Брежнева и к 20-летию победы ситуация стала меняться. Конечно же, только внешне, без изменения мифологизированной сути войны. На фоне очередного витка «холодной войны» народу было решено напомнить о Великой Отечественной. Только вот фронтовики после долгого и позорного забвения продолжали находиться в оппозиции к власти. Дошло до того, что по радио в начале шестидесятых непрерывно стали передавать песню-призыв: «Фронтовики! Наденьте ордена!»
В итоге Парады снова возродили, ввели внешние памятные атрибуты: минуту молчания, могилу Неизвестного солдата, «Уроки мужества» в школах, однако сама историография войны лишь ещё более чётко структурировалась. Советская власть, естественно, ни в какую не желала признавать тот факт, что она потерпела грандиозный, катастрофический провал в войне, которую выиграли народы СССР, а отнюдь не партия-правительство-советский строй, во главе с вождём Сталиным. Поэтому факты о войне-особенно о первых её полутора годах-были самым страшным доказательством провала советской системы и именно они были самыми опасными для большевиков-коммунистов. Выход был один: сделать войну идеологическим противостоянием. И, конечно же, было наложено «табу» на факты о том, что Германия и СССР вполне себе мирно сосуществовали и замечательно сотрудничали вплоть до 3.00. 22 июня 1941 года. Не взирая на те самые «идеологические непримиримые разногласия». Как, впрочем, и Англия с Францией до лета 1939-го. Соответственно и война, в которой всегда и во все времена стороны преследуют массу своих целей: политических, территориальных и экономических превратилась по воле советских идеологов в «битву двух систем» в которой победила советская, как наиболее прогрессивная. Выведя войну из фактической плоскости и переведя её в ранг идеологии, была «логично» написана краткая история войны, в которой «они» были плохими, а «мы» хорошими и дело с концом. А добро всегда побеждает зло, как в сказках. С трудностями разного рода-вот и здесь без них, «временных», не обошлось-и всё же.
Иного толкования в СССР быть не могло. «Война коммунизма с германским фашизмом», которая сама по себе идеологический миф, потому что у власти там стояла нацистская партия, а в СССР и вовсе диктатор, затмила всё. Закрыла занавесом лжи не только катастрофы и поражения, но даже подвиги и победы, миллионы павших героев и почти всю историю Великой Отечественной войны. За исключением её «основных этапов», которые якобы полностью отражают её начало, ход и исход, то есть победу. Добавились «по желанию» нового лидера партии несколько эпизодов героических сражений у теплого моря. Города-герои добавились. Возникла «Малая земля». Появилось чёткая разбивка войны по этапам, начиная всё с того же «внезапного» нападения, которое стало мощным и почти законным оправдывающим термином. Вот эта схема: внезапное нападение-временные неудачи-срыв плана немецкого блицкрига-победа под Москвой-Сталинград-Курская дуга-освобождение страны и Европы-штурм Берлина. Чётко и ясно.
Кинематографическая линия «нового подхода» к войне также была выстроена в канонической эпопее «Освобождение», которая начинается даже не со Сталинграда, а вообще с Курской дуги и оканчивается штурмом Берлина. Ну то есть вполне в духе тех самых «сталинских» победных киноэпопей конца сороковых, в которых было не принято акцентировать внимание на неудачном-а на самом деле катастрофическом-начальном этапе войны. В то же время главной задачей для создателей таких фильмов являлась следующая: максимально увести зрителя от мысли о том, что Сталин мог принимать единоличные решения в военный период. То есть от того самого единовластия. Всюду насаждалась идея о коллективном принятии решений в «спайке»: Сталин-армия-правительство и никак иначе. Этой цели служили показ на экране многочисленных совещаний в Кремле в предвоенный и военный периоды, коллективной работы в Ставке и так далее. То есть обстановка была сложная, а решения принимали все вместе. И, соответственно, все вместе и виноватые сначала, а затем все также вместе и победители.
Лишь в 1985 году во «внеочередной» киноэпопее «Битва за Москву» всё тот же режиссёр-«освободитель» Озеров подробно коснулся темы начала войны. И, надо сказать, что фильм этот поставил множество крайне неудобных вопросов и именно лично к Сталину. Хотя совещания Сталина с военными стали ещё более масштабными и многочисленными, однако ясно, что именно руководитель страны настаивал на принятии решений, ведущих к катастрофе начала войны. Его основным антиподом выступает Жуков, а порой он и Тимошенко. Именно Сталин «не верит» в скорый удар вермахта. Именно Сталин призывает «не провоцировать» и отказывает военным в проведении необходимых мероприятий по подготовке к войне. Именно Сталин игнорирует сообщениям не только Зорге, но и агента «Альты». Именно Сталин лично после начала войны настаивает-на очередном совещании, конечно-на том, что нельзя только обороняться, а необходить контратаковать в ответ всеми мехкорпусами… Показаны в фильме и те самые неудачные контратаки наших частей, к которым призывал Сталин. Однако ответов на вопросы фильм не дал, а намёки так и остались лишь намёками.
Последний генсек-он же первый президент – вручил Золотые звёзды Мурманску и Смоленску, и на том советская летопись войны была написана, пронумерована, подшита и опечатана. И места для иного мнения в этой «описи» Великой Отечественной не было.
Глава четвёртая
О спорах вокруг Сталина после развала Союза. О том, как Сталин партией прикрылся. О теории Резуна-Суворова и про то, что с нею так, а что нет. От неразгаданной военной тайны до мифов и тоски по «сильной руке» в современной России. О Сталине-человеке и «волнорезе» и о стаде народном. О символизме и смешении понятий. «Война… идёт гражданская война». О новой партии «войны». Про вопросы без ответов и ответах в пустоту. Как Россия без большевиков обходилась.
После развала Союза стала прорываться, а вскоре затмила собою всё остальное и другая точка зрения. Естественно, прямо противоположная той, что насаждалась советской пропагандой почти полвека. Здесь Сталин выступал в незавидной роли кровавого маньяка, «бандита с большой дороги», человека крайне низких моральных качеств, мотивация которого, впрочем, выглядела странно и нелогично. Он как будто всеми силами стремился оправдать и подтвердить тот самый «культ личности», который ему и вменяли в вину с двадцатого съезда. А что же хотел всеми этими зверствами и кровью достичь сам Сталин, так и осталось невыясненным. Да и не могло быть выяснено, потому что Сталин однозначно выступал как кровавый маньяк, однако при этом он оставался руководителем социалистического государства и партии.
А именно на «кровавую» партию и «проклятый» социализм была направлена волна критики девяностых годов. И тут Сталин подвергся обструкции именно как символ этой власти. В первую очередь. Во вторую же, многочисленные примеры его личного влияния на массовые репрессии и прочую лежащую на поверхности привлекательно-кровавую фактуру вроде «Большого террора» лишь доказывали мерзопакостность самой партии и строя. И, чудесным образом, Сталин «прикрылся» этой самой партией и строем, как покрывалом и снова почти ушёл от обсуждения его фигуры именно как единовластного руководителя. Особенно во время войны, которую ни апологеты-по понятным причинам-Сталина, ни его критики-в целях оставить хоть что-то «святое» из того периода-особенно трогать не хотели или не решились. На этом фоне обсуждение фактов, довольно быстро вскрывших и подтвердившая ошибки и общую некомпетентность вождя в войне, потихоньку сошло на «нет». Оставив изложение «О войне» с ошибками, но в общем практически как и было. Нетронутым в своей сути. Безусловно, цифра потерь в очередной раз была пересчитана и остановилась на современных двадцати семи миллионах. Которая отнюдь не является конечной, что давным-давно доказано, однако уже много лет не меняется. Тем более что даже беглый взгляд на российскую, богатую войнами историю давал ясное представление о том, что такой катастрофы страна ещё не знала. Цари, императоры и даже императрицы до такого кровавого разора страну не доводили. Вот так и получалось, что при «проклятом самодержавии» таких катастроф, бедствий и такого количества жертв Россия не знала, а при «самом прогрессивном» социализме хлебнула полной чашей.