Страница 18 из 25
Давайте проанализируем отрывок из «Живых и мёртвых», где жена Синцова Маша возвращается домой и встречается с соседом Зосимой Ивановичем Попковым-старым рабочим-большевиком, вернувшимся из госпиталя. Которого очень интересует, что же это за «внезапность»:
– Скажи ты мне, пожалуйста, что за внезапность за такая о которой нам четвёртый месяц только везде талдычат… Внезапность, внезапность! Я с одним полковником в больнице лежал – хотя и с фронта, а не раненый, тоже, как у меня, грыжа просто. Оказывается, это и на фронте не отменяется. Спрашиваю я его: «Ну, скажи ты мне, что это за такая за «внезапность»? Где же вы были, я ему говорю, – военные люди? Почему товарищ Сталин про это от вас не знал, хотя бы за неделю, ну за три дня? Где же ваша совесть? Почему не доложили товарищу Сталину?»
– И что же он вам сказал? – Маша сама уже много раз задавала себе этот мучительный вопрос, но еще никогда не задавала вслух так прямо и бесстрашно, как это делал сейчас Попков.
– Чего сказал? А ничего не сказал. Нагрубил мне, старику. А тебе, наверно, все понятно? – усмехнулся Попков. – Меня тут одна молодая барышня с нашего двора в прошлом месяце за длинный язык воспитывала: все ей понятно было. А сегодня с чемоданом в руках так через двор ударилась, бедная, аж ноги подламывались. Если и тебе все про все понятно, тогда бог с тобой, лучше молчи.
– А теперь я тебе скажу, как я понимаю, – после долгого молчания строго и даже торжественно сказал Попков. – Какая такая была «внезапность», я не знаю – не моего ума дело. Когда за стенкой гости придут, на стол собирают, и то людям слышно! А как это так, чтоб под боком целое войско собрали – и не слыхать, не знаю! Но я другое скажу. Что обсчитались мы, какая у немца сила, – это верно. Что сила у него огромная, тоже верно. Потому он и пошел прямо с границы ломать нас. – Попков положил руки перед собой на стол и всем телом подался к Маше. – Ты уже не маленькая, кое-что помнишь и на своем веку. Скажи мне хотя бы про свой век: как ни тяжело нам было, а пожалели мы когда-либо чего-либо для Красной Армии? Было когда такое, что надо на Красную Армию дать, а народ бы не дал? Нет, ты отвечай! Было такое или не было?
– Не было, – сказала притихшая Маша.
– А теперь я так понимаю, что не все у Красной Армии есть, чему надо быть! Подумать, сколько времени не можем фашиста остановить! А теперь я спрашиваю и прошу за это к ответу: а почему же нам не сказали? Почему не сказали по совести? Почему промолчали? Прав я или нет?
– Что идут бои, в сводках читаю, – продолжал гнуть свое Попков. – Здесь их побили, тут пленили, там остановили… И при всем том третьего дня Брянск и Вязьму отдали! Так как же это выходит: сверху или под низом, как это по-вашему, по-военному? Ты военная – вот и ответь!
Итак, отрывок знаковый. Думается, что Симонов доклад Хрущёва не просто читал, но штудировал и вопрос о «внезапности» его не на шутку растревожил. Тем интереснее восклицания и «наезд» Попкова на полковника с вопросом: «Что это за такая за внезапность?». И претензии именно к бессовестным «военным людям», которые почему-то не доложили «товарищу Сталину» «хотя бы за неделю, ну за три дня» с выводом: «почему товарищ Сталин не знал?» Не правда ли, этот миф-Сталин «не знал», а военные во всём виноваты-один из самых популярных и поныне? Правда, Попков не уточняет о чём же военные должны были доложить Сталину. Видимо про это: «А как это так, чтоб под боком целое войско собрали – и не слыхать, не знаю!» Как мы ниже рассмотрим, не только военные, но и разведчики, дипломаты и все, кому не лень не только непрерывно докладывали, но и вовсю «трубили» об опасности. Как и говорил в своём докладе Хрущёв.
Однако пойдём дальше, ведь мы приближаемся к «вопросам без ответов», которые ставит Симонов в лице Попкова уже не к военным… К кому конкретно также не говорится, но направление понятно: к кому-то повыше руководства армии. Симонов словами Попков адресата-а это конечно же Сталин – «огибает» и напирает на «мы». Кто это «мы»? Попков с Машей? Синцов с Серпилиным? А может Симонов с Серовым? Или всё-таки Сталин, партия и правительство, то есть руководство страны. Естественно, вопрос этот лично к Сталину и ни к кому более: «…обсчитались мы, какая у немца сила, – это верно. Что сила у него огромная, тоже верно. Потому он и пошел прямо с границы ломать нас».
А далее Попков ставит два действительно серьёзнейших вопроса. Первый: «…я так понимаю, что не всё у Красной Армии есть, чему надо быть! Подумать, сколько времени не можем фашиста остановить!» И второй: «А теперь я спрашиваю и прошу за это к ответу: а почему же нам не сказали?.. Почему не сказали по совести? Почему промолчали?» Таким образом Попков, который: «Да я бы на самый крайний случай и эту квартиру отдал, в одной бы комнате прожил, я бы на восьмушке хлеба, на баланде, как в гражданскую, жил, только бы у Красной Армии всё было, только б она с границы не пятилась…» обращается уже к руководству страны-читай к Сталину-которое не подготовило армию к войне, да ещё и народу не сказало о том, что армия к войне не готова. Народу, который готов был армии отдать все силы, имущество и последние накопления, чтобы остановить врага.
В итоге получается уже мифологизированная, но тем не менее всё равно странная картина неудач первого года войны: Сталин не знал про армию врага «под боком», потому что военные не доложили. Ну то есть Сталин или плохой руководитель, или полный, извините, кретин. Военные же просто «бессовестные», но не предатели. При этом армия-вопреки всем предвоенным заявлениям-не имеет всего необходимого для войны. С силой врага кто-то под термином «мы» также «обсчитался». Народу ничего «по совести» на сказали. И всё это щедро сдобрено «внезапностью», о которой – подчеркнём, официально-ни Молотов в июне, ни Сталин в июле и в ноябре не сказали ни слова. Вот такая очередная сборная «солянка». Из которой советская постхрущёвская идеология выбрала не продолжение серьёзного анализа, а стала «замыливать» и «размывать» фактическую базу. И, «замыливая», готовилась почва для последующей уже железобетонной историографии.
Итак, Хрущёв в докладе поставил под серьёзное сомнение даже сам факт «внезапности» нападения Германии, за которым немедленно потянулся целый шлейф иных вопросов и попыток всё-таки разгадать тайну жуткого начала войны и катастроф 1941–42 годов. Писатели-фронтовики, под негласным руководством Симонова, попытались «покопать». Сам Симонов взял несколько интервью у Жукова и Василевского, некоторые отрывки опубликовал в своих книгах, а иные цензура «порезала». Сегодня эти подлинные материалы вполне можно найти и мы будем на них опираться, тем более что точка зрения двух маршалов видится важной. Если, конечно, анализировать серьёзно. Их никак не отнесёшь к махровым антисталинистам, наоборот, они часто высказывались о вожде очень высоко. Безусловно, после смерти Сталина у них стали прорываться иные оценки его личности и особенно деятельности. Что из них правда нам и предстоит выяснить.
Однако вскоре оружием советской пропаганды и официальной военной историографии-уж куда неожиданней, не правда ли? – становится именно «внезапное нападение». Этот термин взяли на «вооружение» те, кто в 1964 году сместили Хрущёва с поста, на который уселся ещё один фронтовик Леонид Брежнев. Сусловско-брежневская идеологическая партийная машина ухватилась за него и, закрыв глаза на факты и документы, сделала ведущей темой первого года войны. Затем термин стал-как и завещал Сталин-аксиомой. А вскоре законом и непреложной истиной. А что? Удобно и покойно! Внезапность, она и есть внезапность. Однако если партийное руководство эта подмена понятий устроила полностью, то граждан-миллионы условных Попковых-лишь частично, а фронтовиков вообще никак. Да только кто их спрашивал? И спрашивал ли кто-то самого Симонова-который всё-таки был убеждённым коммунистом-когда этот термин плавно перекочевал в идеологическую плоскость? Неудивительно, что «внезапность» – которую хоть и в 1942 году, но всё-таки озвучил сам Сталин – логично же подтянула и следующим миф-аксиому. Такой спокойный и отстранённый, под названием «временные неудачи». Который как раз ввёл никто иной как лично Сталин в 1941 году и назвал «временными неуспехами». К ним-также по воле и слову Сталина-логично прикрепился «гитлеровский блицкриг» и его «провал». Вот так и были рождены три Чудо-Юдо-Рыбы-Кита, на которых держалась-и по сию пору держится-советский военно-идеологический мифология начала Великой Отечественной. Эта гранитная пропагандистская плита плотно накрыла «могильник с ядерными отходами» причин катастрофы начала войны. Не говоря уже о попросту сданном в запасники истории 1942 годе, о котором вплоть до начала битвы под Сталинградом вовсе не говорили. А с ними ускользнул от внимания полновластный хозяин СССР генералиссимус Сталин. Не на виду, в тенёчке стоит его монумент, но и с постамента никто его до сих пор не снял.