Страница 5 из 11
Они разыграли маленький спектакль про институт, представляя ректора и его окружение. Проректора Набиуллина играл маленький верткий восточный мальчик, артистически выхватывающий муляж бутылки коньяка из широких штанов и обещавший всех студентов и преподавателей снабдить гондолами, потому что проспект Ленина, который замыкает комплекс институтского городка, при такой жизни скоро будет залит водой. Его увела со сцены маленькая дива – нимфетка в розовых лосинах, на что настоящий ректор, крякнув, заключил: «Недалеко от жизни!».
Поддельный же ректор, невысокий вихрастый мальчик со звонким чистым фальцетом, развел широко руки и, обращаясь к залу, громко отрепетированно заключил:
– Как говорил профессор Ландау, встаньте, кому нет пятидесяти!
Собрание смешалось и загудело после такого выступления. Праздник спас ректор соседнего университета, который, извиняясь за стоимость подарка, подарил ректору удочку для зимнего лова. Ректор смутился, заявил, что в рыбалке ничего не понимает, тут же передарил ее кому-то в президиуме. Надо сказать, что счастливый обладатель двойного подарка – от двух ректоров сразу – доселе дремавший где-то сбоку, действительно обрадовался и истово благодарил.
Колбасин уже не расслышал, что тот говорит, так как сзади «эта» и ее сосед засмеялись в полный голос. «Вот ведь, до конца подождать не могут», – обозлился он. Наконец, мешавшие встали и пошли из зала. В голове у Колбасина зашумело: это были «ноги»! Половина зала оглянулась на выходивших. «Верно, с ней был какой-то корреспондент», – заключил Колбасин про себя.
После, на банкете, он подсел к Лелюшеву, задал вопрос об «этой», но тот помрачнел и не стал распространяться. Колбасин хотел спросить, как ее зовут, но так и не спросил – постеснялся.
В городе есть памятник Стрелочнику. На развилке двух улиц герой, нагнувшись в балетном «па» налево, поднатужился и поднимает железнодорожную стрелку, пытаясь ее переместить в нужную позицию. Его фуражка от старания съехала набок, тужурка почти трещит по швам. Скульптор правдоподобно отразил, что паренек очень старается. Несмотря на это, на лице у него написано, что он во всем виноват…
Пиратово «царство» лежало в скромных рамках декоративного искусства. Он поднимал невостребованную ныне тему декоративного оформления залов, кабинетов и коридоров бюджетных учреждений. Есть такая статья расходов – «капитальный ремонт» или «косметический ремонт».
Конечно, не собственноручно. У него работали небогатые и нераскрученные художники, выпивохи и раздолбаи, безобидные и честные творцы «прекрасного» среди «ужасного» мира. Полем их грез были детские садики, школы, больницы, санатории и крематории. Иногда и частные апартаменты, как описанная выше квартира Музыканта. Я подпала под очередную мобилизацию новых творческих сил на эту нескончаемую ниву. Как и всем, мне не хватало денег на обустройство квартиры – я с радостью впряглась.
В обязанность мою входило представительство – образование и знание предмета позволяли обихаживать будущих заказчиков, в основном крепких женщин-хозяйственниц, которых на мякине не проведешь. Но не это было основным – в результате от меня требовали дизайнерский проект помещения. Я сопротивлялась, так как понимала, что одними руками два дела не делаются, и то, что красками недостатки помещения не замажешь. Попытки доказать, что помещениям нужна перепланировка и просто качественные отделочные материалы, а не пейзажи, натюрморты и сцены из мультфильмов, пресекались Пиратом категорически: ведь художники – не строители, да и базы стройматериалов тогда еще не существовало. Всё везли из столицы или из-за границы. Это уже совсем другая статья расходов; да и дело происходило в докомпьютерную эпоху, без Интернета и нормальной логистики.
Итак, личное обаяние Пирата и его связи, «столичный» дизайнер и взвод свободных художников. Транспорт личный, видеомагнитофон переносной, проект на бумажке, масляные краски с рынка – и дело в шляпе!
В один из дней тусклой осени Пират загадочно произнес: «Есть заказ на лестницу и холл профилактория!»
Располагался объект недалеко, и это было мне на руку. Первый этаж жилого дома со своим входом: внутри тесные извилистые коридоры и железобетонная типовая лестница с хлипкими перилами. Под ней – огромный пожарный резервуар красного цвета – бочка литров на 500, классически овальной формы, около полутора метров высотой.
Я пришла в тихое замешательство – дизайна там быть не может – это проходное пространство, темное и узкое. Предложила решить задачу локальными цветами в духе русского авангарда – мне сказали: «Только нежные светлые тона и пейзажи, так как этот объект будет делать Витюня, а он – спец по березкам».
– Какие березки! – вспылила я.
– Белые, – из-за красной бочки вылез заспанный мутный бомж и невозмутимо добавил: – Надо бы «беленькой» тоже добавить…
Результат описать трудно, берусь возродить только процесс сдачи заказа.
В назначенный день должны были прибыть первые посетители медицинского учреждения, открыться двери, так сказать, трудящимся массам. Краска блестела местами подтеками – мы старательно прикрывали эти места своими фигурами. Персонал в белых халатиках рвался в закрытую пока дверь вестибюля. Наконец прибыла хозяйка, надушенная и праздничная. Пират принял позу скучающего мэтра, этакого Чарльза Байрона. Его артистическая натура сопротивлялась явному фарсу. Мы еще не видели результата, но мой проект в виде бежевых стен с орнаментом понизу из травки-ковыля и бочка, расписанная под греческую напольную вазу терракотово-белого периода, был утвержден и подписан «самой» с тремя восклицательными знаками.
Наконец открылись двупольные фанерные двери, и все ахнули…
Степь-ковыль превратилась в печальный и неровный погост средней полосы, травка «росла» на стенах размазанными пучками. Кое-где были любовно выписаны ромашки и васильки. Цвет трудно отразить даже словом «серо-буро-малиновый». Из-за бочки выглядывала чья-то нога без обуви. Нога лежащего человека. Воздух был пропитан сивушными маслами. Витюня спал, блаженно обнимая бочку. Она являлась миру короткой толстопузой «беременной» березой с дурным запахом, зато с человеком, навеки к ней припавшим. Все кинулись убирать живое тело, но оно присохло вместе с краской к этому чудовищу… При виде этого начальница упала в обморок. Хозяйку унесли в личный кабинет.
Я ее больше не видела.
Тут подтянулись и первые посетители профилактического заведения; Пират давно умчался за растворителем, однако «болезненные» посетители мужского пола уже сбегали за «беленькой», и влюбленный в березы художник, оросившись ею, благополучно отлип и уполз куда-то.
Надо ли говорить, что мы заработали на этом Объекте?
…Умирая от смеха, мы просили милостыню на трамвайной остановке вдвоем с Пиратом, пели жалостные песни.
Деньги собирали в мою черную бархатную шляпку.
Кроме памятника Стрелочнику удивляет туристов и другой объект. Памятник Пожарнику уже не в бронзе, он покрыт «серебрянкой», под слоем краски – бетонное основание. Пожарник пропорциональный, с ребенком на плече, удивительно похож на актера Леонида Куравлёва, но позади него изваяны такие клубы дыма, что даже Куравлёву не под силу потушить этот пожар!
Заседания кафедры проходили раз в месяц по расписанию. Вначале выступали согласно повестке дня: говорили по существу, то, что было оговорено заранее в кабинете заведующего. Он попал в этот коллектив недавно, приехал из соседней республики. В нем чувствовалась боязнь оступиться, что-то не учесть, кому-нибудь из начальства не услужить.
Приглашая меня на работу, он видел во мне верного вассала, который обязан поддерживать его точку зрения. «Кругом враги!» – заключал он при обсуждении каждой маломальской закавыки. Всякое мнение и высказывание он фиксировал в своем кондуите-ежедневнике, который носил везде с собой.