Страница 14 из 18
Но это случится не раньше, чем Солнце высушит пять миль воды над нами. А пока – здесь Мрак. Мрак и Холод. Мрак, и Холод, и Тишина. И Покой. Пусть будет так. Мы так хотим.
Дно – самое лучшее и самое страшное место на Земле. Здесь правит сама Смерть. Вглядитесь, все устлано бренными останками цветущей некогда жизни. Биллионы и биллионы существ обрели здесь свой последний приют. Тишина… Гробница Мира. Вы говорите: «Нет! Ничто не может существовать Здесь», а мы отвечаем: «Мы. Ваши предки миллион лет назад тоже выкарабкались на берег, преодолев огромную толщу вод, так что мешает нам?.. ждите нас, мы идем…»
А потом сразу вступаешь ты и говоришь о неизбежности столкновения двух Разумов. Затем я – о возможности взаимопонимания, и все такое прочее. Как идейка?
– Если честно, то я мало что понял: что, для чего, зачем?
– Мне представляется это как передача из серии «Камо грядеши».
– Конечно, можно попробовать. Но… Ты хочешь показать картину новой жизни на примере завораживающих кельтских мифов?
– Приблизительно…
– Это ужасно, Фил. Говорить об этом в таком тоне? Не знаю. Давай лучше попробуем подготовить документальный материал. Вот тогда, я думаю, будет что-то.
– Может, ты и прав. Но, пока у нас нет материалов на передачу, я бы на твоем месте так не пренебрегала моей идеей. Впрочем, кажется, за фактами дело не станет. – Филлис неожиданно замолчала. – Иногда мне очень страшно, Майк. Так хочется, чтобы они убрались отсюда, и побыстрее.
Я мысленно согласился с ней, но к тому, что произошло дальше, не был готов никто.
Фаза вторая
Мы выехали рано утром. Машина была загружена еще с вечера, и, выпив по чашечке кофе, мы быстро тронулись в путь. Я посмотрел на часы.
– Пять минут шестого. У нас еще есть пару часов, пока дороги запрудят автомобили.
Нам предстояла неблизкая дорога, что-то около трехсот миль до небольшого коттеджа в Корнуэлле близ Константайна, некогда приобретенного Филлис на скромное наследство тетушки Хелен.
Я, конечно, предпочел бы дом где-нибудь в окрестностях Лондона, но Филлис, по ей одной ведомой причине, была непреклонна.
Коттедж Роз – так назывался наш скромный пятикомнатный домик из серого камня – расположен на юго-восточном склоне холма, поросшего вереском, розовый цвет которого и дал название коттеджу.
Это невысокий дом, с крышей почти до самой земли в чисто корнуэллском стиле, с фасадом, выходящим на Хелфорд-Ривер, так что ночью всегда видны огни маяка на мысе Лизард, а днем открывается изумительный вид на изрезанное побережье Фалмутского залива. А если вы отойдете ярдов на сто от подветренной стороны холма, то вдалеке за Маунтским заливом различите острова Силли, за которыми – Атлантика.
Если же вам захочется прогуляться в Фалмут – пожалуйста – семь миль, за покупками в Хелстон – ради бога – девять. И уж, коль скоро вы добрались до Корнуэлла, то понимаете, что не зря преодолели почти триста миль.
Мы использовали коттедж как временное пристанище – закинув в котомку накопившиеся заказы, идеи, задумки, мы вырывались недели на четыре, чтобы разгрести весь этот скарб, поработать извилинами, постучать на пишущей машинке в тишине благостного уединения. Отдохнувшие и посвежевшие мы возвращались в Лондон: бегали по магазинам, поддерживали нужные и ненужные связи, работали, наконец! Вся эта суета продолжалась до тех пор, пока из глубины души не вырывался крик отчаяния, и тогда, наскоро покидав вещи в автомобиль, мы трогались в путь.
В то утро я нещадно гнал машину. Филлис мирно спала на моем плече, пока я не разбудил ее.
– Йовил, дорогая. Самое время перекусить.
Я оставил Филлис приходить в себя после сладкого сна, а сам пошел купить свежие газеты.
…Мы сидели за столиком, уплетали кашу и просматривали прессу.
В передовицах сообщалось о кораблекрушении, но поскольку корабль был японским, я подумал, что газетам, видимо, просто нечего больше печатать. Из голого любопытства я прочитал заметку под фотографией: «Японский лайнер «Яцухиро», курсировавший между Нагасаки и Амбоном, затонул при невыясненных обстоятельствах. Из семисот с лишним человек, находившихся на борту корабля, в живых осталось пять».
Странное дело, но меня не покидает ощущение, что мы тут, на Западе, слишком экспрессивны, а они – на Востоке – чересчур инертны. Так, например, если в Японии обрушится мост, сойдет с рельсов поезд или, как сейчас, затонет судно – это не вызовет таких эмоций, как случись нечто подобное у нас. Я не осуждаю японцев, но тем не менее это так.
– Посмотри, – вдруг сказала Филлис.
– В чем дело?
Она ткнула пальцем в газету. «Гибель японского лайнера у Молуккских островов» – гласило название. Точно такое же коротенькое сообщение, только вместо фотографии – схема района кораблекрушения.
– Тебе не кажется, что корабль затонул где-то совсем рядом с нашей старой знакомой – впадиной Минданао?
– Действительно, неподалеку.
Я внимательно ознакомился с сообщением. «Смерть в тишине обрушилась на спящий лайнер… Бедные дети… несчастные матери…» – Ну конечно, без этого нельзя! – «…вопили от ужаса… Обезумевшие женщины в ночных сорочках выскакивали из своих кают… Бедные матери с огромными от ужаса глазами, подхватив самое драгоценное в жизни – детей…» и так далее, и тому подобное. Если отбросить всех этих женщин и детей, вставленных корреспондентом лондонской редакции, дабы выжать слезу у читателей, то вся заметка выглядела настолько беспомощной, что я вначале поразился, почему две столь авторитетные газеты предоставили событию первые полосы, но затем понял, что скрывалось за всеми этими дутыми страстями: «Яцухиро» непостижимо и загадочно, без всяких видимых причин, внезапно, как камень, пошел на дно.
Позже я раздобыл копию сообщения агентства и увидел, что оно в своей неприкрашенной лаконичности куда более тревожно и драматично, чем все эти рассуждения о «ночных рубашках»: «Причина не выяснена, море спокойное, повреждений не было. Корабль погрузился в воду менее чем за одну минуту без явных следов аварии. Взрыва не наблюдалось»… Так что в ту ночь не было ни криков, ни воплей. У японцев едва хватило времени продрать глаза, и вряд ли они успели сообразить спросонок, что произошло. Их почти мгновенно поглотила вода: никаких криков – одни пузыри, когда двадцатитысячетонный стальной гроб взял курс на дно.
Я поднял глаза на Филлис. Она задумчиво смотрела на меня, опершись подбородком на ладони.
– Неужели это то самое, Майк, так скоро?
Я замялся.
– Трудно сказать, тут столько надуманного… и я не могу судить… Подождем до завтра. Думаю, из «Таймс» мы узнаем, что случилось на самом деле. А может, и нет…
Дальше мы уже ехали куда медленнее и остановились один только раз в Дартмуте – на ленч.
Наконец, к середине дня, ужасно уставшие, мы добрались до места. И хоть я не забыл позвонить в Лондон, чтобы попросить прислать все вырезки о кораблекрушении, мне уже казалось, что трагедия на другом конце света столь же далека от маленького серого домика в Корнуэлле, как гибель «Титаника».
На следующий день «Таймс» сообщила о происшествии, но как-то уж очень вяло и осторожно, очевидно, в редакции и сами разводили руками. Совсем иного характера были вырезки, присланные нам с Ай-би-си: фактов – нуль, зато куча комментариев. «Покрыта тайной гибель японского лайнера «Яцухиро», ушедшего в вечность в ночь на понедельник у южных Филиппин, унесшего с собой более семисот жизней. Со времен загадки «Марии Целесты» мир еще не знал столь таинственного происшествия». «Создается впечатление, что лайнер «Яцухиро» займет достойное место в длинном списке неразгаданных тайн моря. Тайна шхуны «Мария Целеста», которая была обнаружена дрейфующей у…» «Рассказы пяти оставшихся в живых японских моряков только сгущают мрак, окружающий судьбу судна «Яцухиро». Почему оно затонуло? Как это случилось? Почему столь внезапно? Неужели мы так никогда и не найдем ответа на эти вопросы, как не нашли ответа на вопросы, связанные с «Марией Целестой»? «Даже в наш век, в век науки, море продолжает ставить нас в тупик. Гибель “Яцухиро” – очередная неразрешимая загадка в истории мореплавания. Как и знаменитая «Мария Целеста»…»