Страница 135 из 139
Заядлым футбольным болельщиком был Евгений Евтушенко. И главным его любимцем был Всеволод Бобров. Помимо широко известного стихотворения «Прорыв Боброва» у поэта был целый цикл, названный «Моя футболиада», в котором он неоднократно обращался к имени Боброва.
Об отношении поэта к футболисту многое говорят строки из стихотворения «Мои университеты»:
Есть в цикле и стихотворение «Сева»:
Елена Николаевна вспомнила памятный день рождения мужа: «1 декабря 1970 года. Сидим мы дома. На улице стужа. Уже и не надеялись, что кто-то забежит на огонёк. Вдруг — звонок. Точнее, не звонок, а трезвон сумасшедший. Открываю — в дверях Евгений Евтушенко. Все знают его авантажный стиль в одежде. И в ту пору его вкусы были теми же: громадное пальто с широченными отворотами на столь же широченных плечах, на голове огромный лисий треух. Это сейчас подобный “прикид” не редкость, а тогда...
В то время Евгений Александрович пребывал в опале. Во Франции вышла его автобиографическая книга, которая не слишком понравилась цензорам со Старой площади.
У него в такие периоды особый кураж просыпался. Сева с ним был знаком уже несколько лет, любил его и на опальный отсвет внимания не обращал, с удовольствием звал в гости.
А тут без приглашения обошлось. Евтушенко нагрянул сюрпризом. В этом самом, куражном настроении. Господи, сколько же своих стихов он тогда прочитал. И как! Постепенно кухня в маленький зрительный зал превратилась: пришёл Коля Рыбников с женой, старые Севины друзья. Яша Охотников — в своё время он был порученцем у Василия Сталина, затем учился, руководил базой спорттоваров. Так и сидели до глубокой ночи, слушали Евтушенко. А спустя несколько месяцев было опубликовано новое творение Жени — стихотворение о Боброве. То самое, где Сева с “носом, чуть картошкой”[1]...»
Евгений Евтушенко — человек творческий — мыслил образами, создавал в своём воображении живописные сюжеты, которые якобы имели место в действительности. При этом ничтоже сумняшеся выдавал их за реальные, охотно делился со своими слушателями.
Футбол поэт любил, не единожды по итогам крупнейших мировых турниров, где сборная Советского Союза в очередной раз терпела фиаско, выступал в еженедельнике «Футбол-хоккей» с аналитическими статьями, пытаясь пробиться к истине. Но, конечно же, проще было оперировать назидательными примерами из славного прошлого, где Евгений Александрович мог дать волю фантазии.
В «Футболиаде» он писал: «Бобров мне рассказывал, как после триумфального турне в Англии он оказался в обыкновенной, а не показательной русской деревне.
Местное начальство встретило его с помпой, и целая вереница машин въехала в деревню, распугивая непривычных к такому нашествию кур.
Бобров вспоминал: “Было много тостов. Сначала, конечно, за Родину. Потом за советский спорт. Потом за меня. Приятно, конечно... А напротив сидели деревенские бабки — все в морщинах, земля под ногтями. За них тостов никто не поднимал. А я подумал — чем же я их лучше? Если бы не они, не хлеб их, ни футбола, ни меня самого не было бы...”»
Елена Николаевна рассказывала о Леониде Осиповиче Утёсове: «Дружба Севы с ним завязалась через седьмые руки. Но малокровной от этого не была. Даже разница в возрасте не сказывалась на отношениях наших семей. А ведь Лёдик — так звали Утёсова близкие — был старше Севы на 27 лет.
Познакомились мы кружным путём. Одним из самых закадычных друзей Всеволода Михайловича был Евгений Казаков. В прошлом — тоже спортсмен, баскетболист. После большого спорта Женя работал в ансамбле песни и пляски Александрова. А женат был на сестре Тони Ревельс, известной танцовщицы, которую в паре с Новицким должны помнить многие. После смерти сестры и жены Утёсова именно Тоня стала ему самым близким человеком, а потом второй женой Леонида Осиповича.
Каким он остался в памяти? Энергичным, азартным человеком, не знающим преград. Но как это часто бывает, в обычной жизни, особенно в старости, Лёдик был иным: беззащитным, требующим постоянной заботы человеком. Говорят, что дружба должна на чём-то зиждиться. Людей связывает пережитое, общие интересы и работа, детство. Что могло связывать столь разных людей, как Сева и Лёдик? Думаю, талантливость. Ощущение своей исключительности, в хорошем смысле слова, влекло этих мужчин друг к другу. И они друг друга стоили».
Владимир Пахомов свидетельствовал: «Если Бобров приходил в бильярдную Дома кино, то присутствовавшие, и те, кто играл, и те, кто “болел”, почтительно расступались. Один из игравших, ни слова не говоря, отдавал Всеволоду свой кий и тем самым очередной тур прекращался. Некоторые киношные знаменитости считали за честь проиграть Боброву, а он играл, особенно левой рукой, блестяще...
В 70-м году Всеволод познакомился с космонавтами, бывал у них в гостях в Звёздном городке. Особенно пришёлся ему по душе дважды Герой Советского Союза Борис Волынов».
Знаменитый штангист Юрий Власов, который не один год именовался самым сильным человеком планеты, как-то сказал о Боброве: «Имя его, бесспорно, было самым популярным. Ни Мария Исакова, ни Григорий Новак при всей своей необычайной всесоюзной знаменитости не могли сравниться с ошеломляющей популярностью Всеволода Боброва во вторую половину сороковых и во все пятидесятые. Великий из великих спортсменов».
Всеволода Михайловича Боброва не стало 1 июля 1979 года. Он скончался от острой сердечной недостаточности в военном госпитале им. А. А. Вишневского в Красногорске. Ему было 56 лет.
Елена Боброва рассказывала: «Уезжал ранним утром с дачи на тренировку в ЦСКА, за ним приехал солдатик...
Сева бил по воротам, разминал голкипера. Говорит новенькому массажисту: “Что-то в ноге сильно кольнуло, в самом низу...” — “Ложитесь, Всеволод Михайлович, я вам ногу помассирую”. А это тромб! Вот и размассировал.
Когда Севу привезли в больницу, пульс зашкаливал. Все вокруг успокаивали: “Не страшно, это игровое. Сейчас отдохнёт — и всё пройдёт...” А тромб шёл наверх. В пять утра Севе стало лучше. Подозвал женщину-врача: “Поправлюсь, приглашу вас на дачу”.
Через некоторое время опять потерял сознание — и больше в себя не приходил.
Врачи говорили, что состояние плохое, но они “борются и есть надежда”. Решились мне позвонить в восемь утра, а умер Сева без двадцати час... Я до трёх ночи сидела в фойе красногорского госпиталя, они не знали, как сообщить...
Я ничего не понимала. Чтоб Сева — и умер? Что угодно, но только не это. Аритмия у мужа была, но мы боролись. Как-то не придавали этому значения...»
Бобров попал в госпиталь в пятницу, а умер в воскресенье. Как водится, в выходные многие врачи отсутствовали. Смерть наступила от закупорки лёгочной артерии тромбом. Объяснялось так: тромбоэмболия иногда может проходить бессимптомно и диагностируется уже после гибели больного. Понимающие в медицине люди считали, что всей возможной квалифицированной помощи больному не оказали.
Елена Боброва имела претензии и к Олегу Белаковскому. За то, что он отправил Боброва в Красногорск, а не в госпиталь им. Н. Н. Бурденко: «В тот же день, когда случилось несчастье с Севой, то же самое произошло с Иваном Кожедубом. Пошёл тромб. Его моментально привезли в Бурденко, уложили на операционный стол и удалили часть аорты. Прожил больше десяти лет».
1
В действительности стихотворение Евгения Евтушенко «Прорыв Боброва» было опубликовано в еженедельнике «Футбол-хоккей» 28 сентября 1969 года в № 39.