Всеволод Бобров

Старостин приехал в Тбилиси: “Где Федотов?” — “Да уже три дня его не видно”. Он — в гостиницу. Взломали дверь — Гриша лежит на полу. Вызвали врача, который поставил диагноз: “Грипп”. Обычный грипп. Взяли Федотова в поезд, положили на верхнюю полку, дали выпить, чтобы пропотел, ну, в общем, сделали всё, что делают в таких случаях. А это, оказывается, для него смертельно было. Грипп-то у него был вирусный. Он им, видимо, ещё в Москве заразился, когда я с детьми им болела, а Гриша за нами ухаживал.

Привезли, значит, его в Москву, завезли к нам на квартиру. Гриша-то мой чистюля был, сразу в ванну полез мыться. Стал раздеваться, а на теле у него, смотрю, какие-то пятна. Стала горло у него смотреть. А там — ужас — на горле, на языке лошадиные налёты. Я бегом за “неотложкой”. Пока она приехала, где-то через час, Гриша уже умер.

Меня потом к себе Гречко приглашал, говорил, что надо было снимать его с поезда в Ростове, делать операцию там, отрезать лёгкое — оно всё уже было поражено. Но всё равно мало вероятности оставалось, чтобы Гриша дальше жил, уж больно большая у него была мышечная масса, одно лёгкое бы не вытянуло.

Мой младший брат был на вскрытии, видел его сердце. Огромное такое, говорят, такому бы сердцу ещё сто лет работать...»

Нет оснований не доверять словам Валентины Ивановны. Но кое-что всё же вызывает сомнение. Николай Петрович Старостин оказался в Тбилиси не в поисках Федотова. Он приехал вместе со «Спартаком», которому предстояло провести два матча чемпионата страны. «Спартак» в те годы был на подъёме. В 1956-м он стал чемпионом, и хотя через год опустился на третью строчку в таблице, в 1958-м вернул себе чемпионское звание. С какой бы стати Старостин стал искать замену Николаю Гуляеву? Тем более в лице Федотова, который был вторым тренером армейцев.

Равно как не представляется логичным, что Федотова собирались назначить старшим тренером в своей команде, учитывая его поведенческие особенности. Да и телеграмма о снятии с должности второго тренера свидетельствует об обратном. Более того, армейские руководители уже давно уговаривали вернуться к родным пенатам Бориса Андреевича Аркадьева.

Уход из жизни Григория Федотова сильной болью отозвался в сердцах соратников и любителей футбола.

Николай Старостин вспоминал: «Федотов прожил всего сорок один год. За месяц до внезапной кончины московские болельщики видели последний незабываемый федотовский гол. Он забил его в игре ветеранов в Лужниках. Мяч, посланный могучим ударом, смачно влетел под верхнюю штангу».

В книге о Всеволоде Боброве нельзя пройти мимо ещё одного эпизода, связанного со смертью Григория Федотова.

Известие о его безвременной кончине послужило поводом для негативного высказывания о Боброве со стороны великого композитора Дмитрия Шостаковича, искреннего футбольного болельщика с большим стажем.

«К сожалению, покойный был несколько аполитичен, в отличие от продолжающего жить В. Боброва. Не могу я забыть, как он (Бобров) обозвал тов. Башашкина титовским прихвостнем, когда, из-за ошибки тов. Башашкина, югославы забили гол в наши ворота на Олимпиаде в Хельсинки в 1952 году», — писал Шостакович 10 декабря 1957 года своему другу Исааку Гликману.

«Спортивная общественность до сих пор высоко оценивает этот патриотический порыв В. Боброва, — продолжал композитор. — Но, к сожалению, покойный Федотов лишь забивал голы. Поэтому о его смерти сообщила лишь специальная пресса (“Советский спорт”). В. Бобров благополучно здравствует и занимает высокое положение: он тренер и политрук футбольной команды. Башашкин ещё с 1952 года уволен. Он был лишь хорошим центром защиты. Но политически подкован был недостаточно хорошо. Зато Бобров хорошо подкован. А покойный Федотов лишь забивал голы, занятие, как известно, аполитичное».

Это письмо было опубликовано в 1993 году в книге «Письма к другу. Дмитрий Шостакович — Исааку Гликману». Книга содержит 288 писем Шостаковича, написанных в 1941—1974 годах. Многолетний близкий друг Шостаковича профессор Ленинградской консерватории Гликман в своём комментарии к приведённому выше письму называет Боброва «мракобесом», а его высказывание о партнёре — «провокаторской выходкой».

Скажем сразу: того, в чём Шостакович обвиняет Боброва, по нашему мнению, не могло быть в принципе. И дело не в том, что нет ни одного свидетельства, будто Бобров публично или в частном разговоре бросил своему товарищу по команде — не важно, Башашкину или кому-то другому — обвинения с политическим ярлыком. Главное — органическая невозможность совершения подобного поступка таким человеком, каким был Бобров.

Мы убеждены, что Дмитрий Дмитриевич поверил неизвестно откуда возникшему слуху и принял его близко к сердцу — такие случаи нередко происходили в ту пору в художественной и музыкальной среде.

Что касается спортивной судьбы Анатолия Башашкина, то за пять лет, прошедших с 1952 года, он стал заслуженным мастером спорта, олимпийским чемпионом, чемпионом страны и обладателем Кубка СССР, капитаном команды ЦДСА. В некрологе Григория Федотова, опубликованном в газете «Красная звезда» 11 декабря, подписи Башашкина и Боброва стояли рядом.

Остановиться на этом эпизоде автор книги решил исключительно из-за авторитета и репутации Дмитрия Шостаковича, в противном случае это безосновательное обвинение, на наш взгляд, не было бы достойно упоминания.

Борис Аркадьев в том сезоне привёл столичный «Локомотив» к победе в розыгрыше Кубка СССР. Тем не менее Борис Андреевич согласился сменить клубные цвета. Вот как он объяснял своё решение покинуть «Локомотив»: «Не видел перспективы в отношении комплектования команды. Мы достигли многого, но мне хотелось добраться до самых вершин, а, как мне казалось, перспектива роста у того ансамбля была уже исчерпана. Самое мучительное было для меня, после того как я решил вернуться в ЦДСА, — это прийти в Министерство путей сообщения и сказать об этом».

Дочь Бориса Аркадьева Светлана Борисовна в интервью «Футбольной правде» рассказывала: «Ему казалось, что он мог уберечь Федотова от преждевременной смерти. Часто вспоминал о случившемся. В конце сезона 1957 года было известно, правда, ещё немногим, что Аркадьев из “Локомотива” возвращается в ЦДСА. Вторым тренером он собирался пригласить Федотова.

В ноябре, кажется, в Тбилиси они оказались вместе: проходил там какой-то турнир. Но папа о предстоящей работе Григорию Ивановичу не сказал. Решил отложить разговор до Москвы. А Федотов и в Тбилиси, и в поезде по дороге домой сильно пил. И спустя несколько дней, вернувшись в Москву, скончался.

Раньше папе с этим федотовским пороком удавалось справляться. Он очень жалел, что не поговорил с Федотовым в Тбилиси. Был уверен, что перспектива вместе тренировать ЦДСА помогла бы Григорию Ивановичу взять себя в руки. Для папы это было тяжёлое воспоминание».

В истории, изложенной далёким от футбола человеком, чем объясняются некоторые фактологические и смысловые погрешности, важны не они, а факт беспокойства Бориса Андреевича о судьбе своего ученика. Можно предположить, как был бы он счастлив, если бы в тренерском штабе присутствовали оба его лучших воспитанника. Но жизнь распорядилась иначе...

Возрождённая в 1954 году команда ЦДСА практически сразу вернулась в число сильнейших. В первый сезон она заняла шестое место, а затем дважды подряд становилась бронзовым призёром. В те годы в центре внимания была дуэль московских «Динамо» и «Спартака», которые, сменяя друг друга, завоёвывали чемпионское звание, и турнирные достижения армейцев широко не комментировались.

В поисках откликов на игру армейцев устами футболистов того состава автор наткнулся на интервью наставника команды Григория Пинаичева в книге «Московский футбол», в котором тот поведал Константину Есенину: «Я работал рука об руку с Григорием Ивановичем Федотовым. У нас было очень хорошее, продуктивное сотрудничество. Мы были с ним очень дружны, а в коллективе всегда была атмосфера дружбы и товарищества.