Лобная местность

В камере «восемь-пять» в основном сидели те, кто по долгу службы обязан был стоять на страже закона, но не справился с такой миссией и закон этот преступил.

Запах в ментовской камере ничем не отличается от ароматов в хате уголовников. И в «цветной» каждый новый сиделец должен был пройти процедуру прописки.

– Салам алейкум, очконавт, – ответил мэру из-за большого стола-общака мощный бритый амбал на вид лет 30, со шрамом над верхней губой. – Как звать тебя, дядя? Какая статья?

За столом в центре камеры сидели двое – здоровенный детина и такого же крепкого телосложения, но постарше, заключенный, похожий на восставшего в голливудском кино раба Спартака в исполнении Кирка Дугласа.

Поразиться величию мышц амбала и «Спартака» было нетрудно. Они сидели за столом в семейных трусах. Эти двое, в общем-то, были «семьей» в этой камере, общаясь друг с другом чаще, чем с остальными арестантами. Проще говоря, они были кореша. Но Несмышляев об этом еще не знал.

Оба арестанта поочередно швыркали что-то горячее из одной алюминиевой кружки, пристально рассматривая гостя. Воронежская карамель «Рачки-добрячки» была важным дополнением к их чаепитию. Спартак и амбал бережно освобождали конфеты от фантиков…

– Ты что, не слышишь, дядя? – повторил здоровяк. – Так протри окуляры и настрой локаторы…

– Несмышляев Иван Петрович, мэр города Л., статья 285 УК, часть вторая, – негромко ответил первоход и невольно поправил очки на переносице.

Едва он представился, как остальные обитатели камеры зашушукались по углам, а воровскому авторитету по кличке Ромашка, смотрящему за СИЗО, уже полетела «малява» – записка из хаты «восемь-пять» с простым вопросом: «Как принять мэра города Л.?».

И менты, оказавшись за решеткой, чтят законы тюрьмы, подчиняясь авторитетному уголовнику.

Для связи с другими хатами в СИЗО есть несколько способов. Например, через арестанта-баландёра, который по время завтрака, обеда или ужина может передать «маляву» нужному адресату втихаря от конвойного. А можно воспользоваться дорогой по воздуху – посредством натянутых между окнами камер веревочек. Веревки эти были сделаны из вязанных шмоток. Например, из шерстяных свитеров. По такой дороге арестанты тянут от камеры к камере не только «малявы», но и «груза» – сигареты там, чай или даже таблетки. Малявы по воздуху в этом СИЗО были самой скорой почтой…

– А чего так тихо себя несешь по жизни, дядя мэр? – переспросил Несмышляева громила со шрамом над верхней губой и оскалился. – С такой статьей не грех иметь запас на черный день, чтобы с хорошими людями поделиться.

– Делиться мне нечем, чужого не брал. Я честный человек, – начал оправдываться мэр.

– Это ты следователю расскажешь. Еще ляпни, что ты Робин Гуд. Только Робин Гуд не стал бы мэром. Поделись лучше с электоратом основными тезисами своей предвыборной программы, – заржал амбал. – За что тебе дело шьют, дядя?

Мэр рассказал, в чем его подозревает следователь Чеботарев. О трансформаторной будке за пять миллионов рублей, «отсутствующей в наличии», о бронзовых памятниках писателю Чехову и сказочному герою Иванушке-дурачку, которые он намеревался установить в городском парке. Умолчал только о том, что отказался добровольно уйти в отставку со своего поста по указанию губернатора. Но этот отказ к делу не пришьешь и говорить о нем Несмышляев не хотел.

Развлечений у сидельцев немного, и рассказ нового сокамерника о себе – почти как в театре побывать…

– Ну ты в натуре дурачок, если твои паханы тебя под тюрьму подвести хотят. Чужой ты, стало быть, теперь своей родне, – здоровяк многозначительно поднял вверх указательный палец, а после паузы неожиданно для мэра добавил, – а пинждак у тебя хороший и штиблеты что надо, и человек ты, говоришь, честный. Значит, по доброте душевной сможешь лепень мне одолжить. Не насовсем, а только в суд сгонять…

– Отставить, Чечен! – вдруг резко одернул любопытного здоровяка его сотрапезник «Спартак». – Пусть воздух свободы выдохнет слегонца, и нам, гляди, свободней станет чуть дышать.

Амбал сделал недовольное лицо, как ребенок, которого лишили сладкого, но замолчал. По реакции своего кореша он понял, что ответ тюремного авторитета на «запрос» о мэре получен. И ответ этот вполне нейтральный. Значит, с мэра, как с гада, спрашивать не время.

– Я Валера Качин – старшой по хате, а Чечен тут ребровой, – как офицер на плацу отчеканил «Спартак», обращаясь к Несмышляеву.

– Как понять – ребровой? – удивился мэр.

– Просто, – усмехнулся Качин. – Помогает порядок наводить по рёбрам… Разные же быки и носороги заезжают с воли на тюрьму понты колотить. А мне беспредел ни к чему.

Мэр кивнул.

– А спать будешь здесь, – старший по хате и указал первоходу на свободную нижнюю шконку. – Выше – Чечен, а я над вами – на третьем этаже с видом на солнце.

Когда неофит тюремной жизни расправил на железной шконке матрас и собрался прилечь, Качин провел короткий инструктаж: «Слушай сюда и запоминай. Когда в хате кушают – нельзя бежать на парашу, после параши руки обязательно мой, без разрешения в хате ничего не брать. Начнешь косарезить, твое место будет под шконкой. Ну и лишнего не базарь».

– Спасибо, Валерий, – сказал мэр. – Я еще спросить хотел…

– Отставить. Вместо «спасибо» – «благодарю». И не «спрашивать», а «интересоваться». Понял, Иванушка-дурачок? – быстро проговорил старший по камере.

– Я попросил бы вас, тебя, Валерий, обойтись без уголовных кличек, – попробовал возмутиться мэр. – Я Иван Петрович, можно просто – Иван.

– Это на воле ты будешь Иван Петрович. Я тоже тут – Валера Качок, а не товарищ старший лейтенант внутренних войск Валерий Евгеньевич Качин…

– А правда, что в тюрьме насилуют? – очень тихо уже не спросил, а поинтересовался мэр у Качка.

– Да кому ты нужен со своей жопой, – жестко ответил старший по хате. – Всё. Спать пора.

Свет в хате «восемь-пять» горит круглые сутки. С непривычки не уснешь. Не до сна было мэру города Л.

Чтобы быстрее уснуть, Несмышляев начал считать про себя: «Три на шесть – размер камеры, то есть хаты. Итого – 18 квадратных метров. На этой жилплощади разместились 12 железных кроватей, то есть, шконок – по шесть вдоль каждой длинной стены, а еще в камере стол-общак и туалет, то есть параша и умывальник с зеркальцем, он же благодарка. Верховодят здесь Чечен Качок, который назвал меня Иванушка-дурачок. А что я ему сделал плохого? И сколько времени я проведу в этом обществе за решеткой?»

Не найдя ответ на последний вопрос, мозг мэра-арестанта переключился на режим сна.

Сон был многослойный, как тортик «Молочная девочка».

Несмышляеву приснился его рабочий кабинет на третьем этаже городской администрации и сосредоточенное лицо секретарши Зинаиды. Во сне она пыталась приручить импортную кофемашину, чтоб та поделилась капучино, а неугомонная пресс-секретарь администрации Глаша Стожкова требовала у мэра приобрести корову голландской породы.

На резонный вопрос мэра: зачем пресс-службе голландская корова, Глаша закатывала глаза: «Ну как же вы не понимаете, Иван Петрович, конечно же, для повышения производительности труда сотрудников пресс-службы. Надо непременно идти в ногу со временем, Иван Петрович, ведь если корове приладить седло, то по количеству новостей на нашем сайте мы сможем конкурировать даже с мировыми информагентствами!»

Несмышляев во сне прибавил ходу, чтобы избавиться от общества назойливой и лупоглазой Глаши, а та протяжно выла ему вслед: «Мууу». Стремительно уходя от ее преследования, мэр открыл дверь первого попавшегося кабинета и оказался на совещании у губернатора области.

– А вот и вы, Иван Петрович, – без радости в голосе и душевной теплоты приветствовал мэра губернатор Сергей Андреевич Секиров. – Жители вашего города постоянно жалуются на неисправности лифта в одном из многоквартирных домов.

Мэр, привычно потупив глаза, начал тихо оправдываться: «Управляющая компания не единожды проводила работы по устранению залива шахты лифта, но затем, предположительно, возникли проблемы с электрикой, но сейчас уже, кажется, все в порядке, остается только мониторить и не допускать повторения ситуации».