Страница 3 из 48
Потратился, конечно. Почти четверть накоплений выложил за рассаду, да зато уж не за так. Хорошие личинки, сочные, уже визжать начали. Посмотрел на них Бубоч, подумал, в затылке почесал и решил завтра паргоронскую ежевику вокруг оранжереи посадить. Она, конечно, постоянно лезть будет и внутрь, побеги давать. Но можно все соляным кругом оградить… хотя не, тогда и самому трудно ходить будет. Соль — она, зараза, только в жратве хороша, а стоит ее просыпать, так и хер пройдешь потом. Ровно стена встает неодолимая.
Один раз вот Сатулла солонку прямо напротив входа в кухню опрокинула, так и все. Пройти не получается. Сама выйти не может, Геся войти не может, орут обе бабы голосом. Бубоч прибежал, старший сын прибежал, еще два сына прибежали, дочь прибежала, и все тоже орут.
Ох и поколотил потом Бубоч Сатуллу. И Гесю тоже. Чтобы не орала зря, дура. Не на нее же сыпанули.
Вот как раз и Геся пришла, личинок подкармливать. Посмотрел на это Бубоч, подумал и велел:
— А принеси-ка соль, насыпем тут, шоб соседи личинок не воровали и масты не шастали.
— А сами как ходить будем? — уперла руки в бока тупая баба.
— А мы дорожку оставим.
— А соседи дорожку не найдут?
Бубоч не любил такие моменты, когда баба права, а он нет. Но наказывать за такое не стал, потому что был храком справедливым и Бгобоязненным. Посопел только недовольно и пошел мясную гору проверять.
Вокруг нее сыновья возились. Старший, второй и третий. Сидели полукругом, отрезали ломти, посыпали солью и жрали.
Прохлаждаются. Не работают. Это Бубоча рассердило, потому что не любил он, когда другие не работают.
— Только жрете да срете! — попенял он сыновьям. — Лучше б пошли к соседу, через плетень перелезли, да его мясную гору объедали. Она у него и жирнее.
— У соседа паргоронский пес! — проныл третий сын.
— Еще и трусы. В кого такие? У нас прабабка с гохерримом жахалась, а вы у меня трусы. Не, кончилась на вас гохерримская кровь, ни капли не дошло.
— Это чёита не дошло? — поднялся на ноги старший сын.
Они как-то недобро окружили отца, и Бубоч подумал, что зря он так близко к ним подошел. Один против трех он и не сдюжит.
Но их, к счастью, трое. Втроем им драться не с руки, потому что наделы не дробятся. Убьют отца — так придется и друг друга убивать, хозяин-то один только может быть. Разве только договорятся, что старшему достанется, а младшие в услужении у него будут, но зачем младшим быть в услужении у старшего? Еще и хутор ослабнет, соседи полезут.
А гхьетшедарии в свары храков не лезут. Они баре добрые, им главное, чтоб земля в хороших руках была, чтоб работали на ней, да все подати исправно платили. Пока недоимок нет, гхьетшедарий на тебя и не взглянет.
Сыновья тоже поняли, что если отца просто побить, то он озлится и потом их по одному поколотит. А если убить — то придется и друг друга убивать, а это еще неизвестно, кто из них самый сильный. Так что они посопели-посопели и пошли работать.
А Бубоч уселся возле мясной горы и тоже себе ломоть отрезал. Хорошая это зверя — мясная гора. Подкормку ей закладывай вовремя, она и растет себе. И не убежит никуда, и не цапнет, и не украдет никто. Разве что кульминат если мимо пройдет, так он мясную гору может целиком слопать, но если кульминат мимо пройдет, так он и хутор раздавить может, и Бубоча ненароком убить. Дед его именно так и помер, если покойному отцу верить.
А мясо вкусное, хоть и бездуховное. Ни косточек, ни жилочек. У мясной горы скелета нет, кожи нет, нервов нет, даже мозгов нет. Растет просто из земли такая груда чистого мяса, зреет на подкормке. От оной привкус зависит, свойства всякие питательные. Вон как Бубоч в книжке прочитал — витамины, минералы. Для здоровья полезно.
Да, надо ж раковин купить. И вообще на рынок сходить. Давно хотел, все откладывал. Жены вторую неделю пилят — сходи да сходи, ерунды принеси, дряни всякой нам купи.
Бабы-дуры, что с них взять.
Так что пошел Бубоч сначала честно обедать, потому что ломоть мяса с солью — это и не обед вовсе, а перекус, а настоящий обед — он дома, его жена приготовит. Сыновья, вон, уже дома, сидят за столом и галдят, рагу с мавошем наворачивают.
На обед было то же самое, что на завтрак. Мавош, мясо, тушеные овощи. Храки — это вам не баре, которым все изыски подавай, травки всякие ароматные, фруктики… ой, фруктиков бы… Не, храку если мясо с мавошем есть — то и хорошо, то и сытно.
— На рынок пойду, — сказал Бубоч, отодвигая плошку. — Фруктов куплю. И для хозяйства всякого. Где моя торба?
Сыновья оживились. Фрукты на внешней стороне Чаши почти не растут, тут солнца нет. Ежевика только паргоронская, да исгодын.
А вот на внутренней, говорят, какие хочешь тебе фрукты спеют под вечным солнцем. И паргоронские, и иномирные. Баре много всякого натащили из закромочных земель.
— Может, клубники мне, клубники? — подольстилась Сатулла, подавая мужу торбу.
— Посмотрим, — степенно сказал Бубоч, проверяя чарность.
Он специально медлил, важно сидел, пока остальные подлащивались да унижались. Приятно это, Бубоч такое любил. А кто не любит-то?
Геся только подлащиваться не стала. Вытерла руки полотенцем и велела:
— Ножей купи. И перца айчапного.
— Ножей-то зачем? — насторожился Бубоч.
Не любил он, когда жены про ножи говорили.
Геся вместо ответа показала свой нож. Был тот совсем тонок, лезвие аж просвечивало, а зачарование совсем выветрилось.
Конечно, лет пятьдесят уж служит, тут даже харгаллова работа истощится.
— Ладно, куплю ножей, — вздохнул Бубоч.
— И ткани купи, — велела Геся. — Для Сагит надо, на наряды.
— Это чёита?.. Пусть сама на ткани заработает.
— Да как она заработает, дура-демон, если ты ее на поденщину не пускаешь?! — уперла руки в бока Геся.
Бубоч насупился. Ну да, не пускал он Сагит на поденщину. И жен не пускал, и сыновей, и дочерей. Поденщина — дело невыгодное, за нее платят только тому, кто работает. Пойдет дочь работать, так денег заработает, и все себе оставит, а Бубочу ничего.
А вот если она дома работает, то все ему, а ей ничего.