Грешник (ЛП)

Не было времени надеяться, что его молитвы высшим силам будут услышаны.

Отец повернулся к нему с желанием мести, в котором сплелись злость и безумие. Син держался на расстоянии карающего удара, который последует с быстротой сокола, атакующего лемминга. Перед тем как удар пришелся на его лицо, он вывернулся и отскочил. Отец съел наживку, рванув вперед и, покачнувшись, споткнулся — хмель все еще не выветрился из его головы, хотя попойка состоялась уже давно.

Син ударил отца по голени и отошел еще дальше. Потом криво ударил его по голове и снова отскочил назад.

Он знал, что достаточно сильно взбесил своего предка, и глаза отца вспыхнули красным светом, озаряя Сина обещанием скорой смерти.

И тогда Син побежал.

И он бежал быстро, но недостаточно.

Он не знал, куда направляется. Понимал лишь, что нужно увести чудовище подальше от той семьи, даже если это станет последним, что он сделает. Воистину, так и будет. Он умрет сегодня, но он надеялся, что женщина и ее семья сочтут его изломанное тело за предупреждение и защитят себя… наверное, это было лучшим решением. Его страдания кончатся, а молодая женщина будет если не в безопасности, то хотя бы цела, ведь жители деревни наверняка прогонят его отца?

Еще один повод для молитвы, хотя времени на обращение к Деве-Летописнце у него не было.

Глаза отца испускали красный свет, накрывая зловещим сиянием лес, деревья и кусты, тропу, на которой стоял Син, оленя, прогнанного с места… все окрашивалось в красный цвет, цвет крови, что скоро прольется.

Син перебирал тощими ногами так быстро, как только мог, и только мамонтоподобный вес отца позволил ему держаться на расстоянии. Да, судя по лошадиному дыханию и топоту казалось, словно дракон несется по земле, вместо того чтобы парить по воздуху. Но у отца, слава богам, не было крыльев.

Внезапно перед ним появилась опушка, полоса препятствий, выстроенная лесом, кончилась резко, и короткое мгновение Син не мог понять, куда он прибежал… но потом он узнал ландшафт. Это начало непаханных земель его отца, те, что он сдавал фермерам для выпаса лошадей, рогатого скота, коз и овец.

Впереди виделась конструкция из балок, предназначавшаяся для животных, и Син устремился в ту сторону, надеясь укрыться там от нападения. Приблизившись, он заметил стойку с сенными граблями возле одной из балок, поддерживающих крышу, и тогда произошло нечто странное. Ладони зачесались, а по телу прокатилась волна тепла, не связанная с недавним бегом. В уме сразу возникло понимание о том, что он сделает с потенциальным оружием, и оно шокировало Сина… но не по причине своей жестокости. Образы в голове были настолько четкими, словно это уже произошло.

Может, он и переживет эту ночь.

Позволяя инстинктам руководить им, Син уступил смертоносной цели, незнакомой стороне своей сущности, что скрывалась глубоко внутри. И результат такого подчинения оказался сверхъестественным. Он спрятался где-то внутри себя, буквально отделяясь от тела и наблюдая за происходящим скорее со стороны, нежели собственными глазами.

Все текло вокруг него подобно реке.

Быстрее перебирая своими тощими ногами, он отбежал на расстояние от своего отца, нацелившись на садовые инструменты. Маленькие ладошки обхватил изношенную, покрытую потом рукоять граблей, он расположил их вдоль своего тела, скрывая от взора отца, дожидаясь, пока он приблизиться.

Громогласный топот замедлился, когда Син застыл, и его отец дышал шумно и тяжело, как бешеный бык.

Син ждал приближения, громоподобного, сотрясающего землю приближения, и задышал также как и отец. Он опустил взгляд на руки, сжимавшие грабли, и, увидев на них красный цвет, удивился, когда успел пораниться…

Нет, это была не кровь. Это его глаза сияли красным светом, как и глаза отца.

Но времени подумать об этом не было.

Когда отец почти сократил дистанцию, мозг Сина просчитывал момент нападения, необходимый угол, сможет ли он поднять вес граблей, что казался пушинкой для его отца и тяжелым булыжником для него самого. Но тело знало ответы на эти вопросы, и у него были силы. Пока он раздумывал над «как» и «когда», его рука и торс внезапно и скоординированно начали действовать.

Замах был слишком точным и уверенным для него. И Син не знал, кто удивился больше — он или его отец. Отец повернул лицо, в неверии уставившись на острые пики, что надвигались на его голову.

У Сина оставалось мало сил, а грабли были тяжелыми. Однако зубья было не остановить. Прежде чем отец успел выставить руку или уклониться, металл глубоко вспахал красное, искаженное гневом лицо, пройдясь по виску, щеке и носу. В воздухе брызнула кровь.

Отец взревел от боли, грязная медвежья лапа поднялась к ободранной голове. А грабли под действием инерции дошли до земли, цепляясь в нее как хищная птица когтями.

Син дернул рукоять. Потянул изо всех сил, снова вскидывая орудие, налегая всем весом.

Он посмотрел на отца и застыл.

Отец выпрямился и опустил руки. Один его глаз вывалился наружу, свисая на кровавой нитке, глазное яблоко касалось скулы, а пустая глазница зияла черной дырой. Лицо исказилось от ужаса и жажды мести, рот с обнаженными зубами был широко распахнут, клыки полностью выступили из челюсти.

Грабли выскочили из земли, словно живые, вскинулись в хватке Сина, меняя местами зубья и тупое навершие рукояти.

Не осознавая себя, Син сделал выпад и воткнул деревянное древко в глазницу, прикладывая все силы в теле. Он с облегчением осознал, что орудие вошло как по маслу.

Еще один вопль боли вспорол ночную тишину, и его отец слепо потянулся руками к Сину, рукава грязной рубахи промелькнули в воздухе возле лица и головы Сина. Снова хватаясь за грабли, Син проскользнул между отцовских ног. Выскочив из-за его спины, он развернулся и, извернувшись, принял упор руками в землю и пнул отца ногами в спину.

Толчка хватило, чтобы отправить тушу в свободный полет, и его отец рухнул лицом на грабли, рукоять вошла так глубоко в его череп, что голова накренилась вбок.

Отец полетел наземь мертвым грузом, а взгляд Сина устремился к ножу на широком кожаном ремне. Пока зверь был ошеломлен ранением, Син рванул вперед и вытащил лезвие из чехла. Рукоять была чересчур большой для его ладони, поэтому пришлось ухватиться двумя руками. Вскинув кинжал, Син всадил его в толстую кожу отца. Тот, медленно извиваясь, казалось, совсем не заметил удара.

Тогда Син увидел камень. Плоский. Широкий. Размером с его грудную клетку.

Он был слишком тяжелым для него. Но страх вкупе с яростью придал ему сил. Он поднял камень и опустил на рукоять, один раз… второй… третий.

Он вбил нож до самого эфеса.

Отшатнувшись, Син рухнул на твердый участок земли, вытоптанный копытами. Он дышал так тяжело, что болело горло, а взгляд помутился. Когда он поднял руки, чтобы протереть глаза, то осознал, что плачет…

Отец со стоном перекатился и попытался встать, как призрак восставший из могилы, только в его случае из плоти и крови, все еще способный нанести серьезный урон. Рана глаза была настолько страшной, что Сина затошнило при виде лившейся ручьем блестящей крови.

Когда показалось, что отец собирался встать и продолжить бой, стало очевидно, что алкоголь в крови не позволял ему ощутить боль от ранений. Или, может, душа, что руководила этим телом, была настолько злой и закаленной.

Ужас охватил Сина, и он вскочил, собираясь убежать…

Спустя какое-то время, много позже, к Сину вернулось чувство осознанности. И это странно, ибо он не заметил, как оно покидало его.

Все, казалось, было словно в дымке, поэтому он протер глаза…

Резкая боль заставила его нахмуриться, и, моргнув, Син осознал, что сидит в луже, скрестив ноги. Прошел дождь?