Страница 13 из 15
– Так это, Осколушка, ты не серчай на меня старого. Ну, за прошлое… Не со злобы я…
– Было бы на что сердиться! Забудь, дед! – Оскол, было, шагнул дальше, но Билюд опять остановил его.
– Молочка-то возьми!
– Ну что ж, не откажусь, коль от доброго сердца…
– Ты это, Осколушка… – замялся Билюд.
– Ну, чего ещё?
– Возьми в свою дружину племяша моего. Без отца он рос, один он у матери. Трудно им, помогаю, как могу… Люди говорят, что удачливый ты в бою и воин умелый. Не пропадёт он с тобой…
– Это не от меня зависит, а от того, как он меч в руке держит.
–Так нет меча-то, да и учить его некому было. Мне что ли? Какой из меня учитель?! – жалостливо произнёс Билюд.
– Ладно, пусть утром приходит. И мечом научим владеть, было бы желание, – промолвил Оскол, отворяя калитку.
У крыльца, переминаясь с ноги на ногу, его ждал Желыба.
– А ты чего не спишь?
– Так тебя жду.
– Рюрик где?
– С вечера ко сну отошёл.
– Он спит, а ты нет. Ложись спать!
– Я бы лёг, да там к тебе пришли, Оскол, и ждут…
– Утром что ли нельзя было прийти?! – недовольно пробурчал Оскол. – Кто ждёт-то?
– Так эти, кто с нами вместе с данами сражался.
Открыв дверь в комнату, Оскол увидел сидевших за столом Корлина, Траскона и незнакомого юношу.
* * *
Князь Яромир глядел на стоявшего перед ним Остромысла:
– Выжил, значит? А мне весть пришла, что утонул ты в море.
– Брешут, князь.
– Брешут? – переспросил Яромир. – Ну-ну… Ты чего пришёл?
– Пришёл я спросить у тебя: как же так получилось, что даны с острова не уплыли? Ты же говорил, что все их воины ушли в набег на фризов?
– Значит, обманули меня купцы, ладью которых мы переняли в море, – вздохнул князь. – Брата жалко. Хотел я его помощником в делах своих сделать, для этого и просил с собой взять – опыта воинского набраться. А видишь, как вышло!
После этих слов князь ударил ладонями себе по коленям:
– Ты садись! Чего стоишь, в ногах правды нет.
Остромысл присел на лавку перед князем, а Яромир продолжил:
– Почему с братом на данов так мало русичей пошло? Не знаешь? Почему обижаются на меня бывшие воины моего отца? Что не приблизил я их к себе?.. Да, не приблизил. А почему?.. А я скажу.
Князь встал и начал ходить по комнате, нервно размахивая руками:
– Разленились воины моего отца Руса. Тяжело им стало задницу с печки поднимать. Видишь ли – добра им хватает, сытые стали… А то, что даны стали безбоязненно на море хозяйничать, а?.. А то, что мурманы на своих ладьях тоже озоровать стали, и купцы наши с опаской стали в путь отправляться. Так торговля зачахнуть может. Откуда серебро брать будем? Ни во что нас, руян, не ставят.
Яромир опять сел на лавку и потёр ладонями лицо:
– Хотел я этим походом брата с русичами взбодрить, ан не получилось. Вообще сникли, не надо им ничего, а сиднем сидеть нельзя! Бодричи нет-нет да и укусят вильцев, а там, за ними франки – сколько народа под себя подмяли! Об славян немного обожглись, но это пока. Я думаю, что не прекратят они эти помыслы свои. Остановить их надо, а кто остановит? Славомир у них в заточении, Цедраг – не лучше. Все помнят, что его отца не очень бодричи любили, а эта нелюбовь и на него перекинется. Все князья бодричей с франками душа в душу жили. Вот и получается, что кроме нас – руян и вильцев, франков остановить некому. А для этого сила нужна, мощь всех воинов. А русичи, видите ли, приморились, устали… А мне без них со всеми не сладить.
– Перед явной угрозой, князь, поднимутся.
– Успокаиваешь? – вскинул голову Яромир. – Ждать, пока она явной будет? На корню её изжигать надо, на корню… А как это сделать?
– Ну, я думаю, что покою им давать точно не надо: ни данам, ни мурманам, ни франкам…
Князь впервые улыбнулся:
– Хорошо, что хоть ты меня понимаешь! И хорошо, что боги помогли тебе выжить! Помощь мне твоя очень нужна будет. Ты не мог бы мурманов немного приструнить? А то полабские торговые люди теперь в путь только на нескольких ладьях собираются, а иначе никак. Нападают мурманы на одиноких. Ты со своей дружиной посопровождал бы их, а я в помощь дам две ладьи с воинами.
– Так нет у меня больше дружины, князь. Ни дружины, ни дома – ничего нет. Если бы Вратибор не пострадал!.. А так для всех я был зачинщиком похода на данов, мне и ответ держать пришлось. Теперь я гол как сокол!
– Так что же ты делать будешь? – нахмурился Яромир.
– Думаю, к Осколу податься. Семья моя у него. Да и дружина его не такая сытая, как русичи. А раз не сытая, так обязательно в набег соберутся, а я уж после этого как-нибудь и поднимусь – заимею серебро.
– Да, дружина… – закивал головой князь. – К Рюрику, значит. Подрастает волчонок. Уже и зубы показывает. Видишь, – ухмыльнулся Яромир, – уже и дружина появилась. Вот теперь и думай, чтобы у них раздрай в умах не наступил, чтобы их помыслы на пользу руянам направить.
Князь внимательно оглядел Остромысла, а затем встал, подошёл к украшенному узорами сундуку и достал из него мешочек:
– Вот серебро, возьми! Ладью на него приобретёшь. Будет ладья – соберёшь и людей под свою руку. Ты воин знатный. К тебе люди потянутся… Хорошо, иди к Рюрику. Только помоги мне! Будь у него моими ушами и моим оком. Как бы супротив моей власти чего не замыслили!
Остромысл посмотрел на мешочек с серебром, а затем, не пошевелившись, перевёл взгляд на князя.
– Надеюсь Рюрика, как заматереет, на франков науськать, – продолжил Яромир. – Только бы в зверя не превратился раньше времени. Как бы его ручным сделать и послушным моей воле?
Остромысл протянул руку и забрал серебро:
– А ты, князь, жени его на своей племяннице Красимире – дочери Вратибора. Чай, не чужая она тебе… Вместо отца ты ей теперь.
– Так она же ещё в годы не вошла!
– Я же не предлагаю сейчас. Через три года ей тринадцать вёсен исполнится, и Рюрик возмужает. Как раз самое то…
Князь хмыкнул и криво усмехнулся:
– Дело говоришь. Не зря тебя Остромыслом кличут.
Покинув Яромира, Остромысл подошёл к своему бывшему дому. Едва скрипнув калиткой, от крыльца он услышал окрик:
– Ну, кто там ещё шляется?
Остромысл узнал голос Желыбы:
– Ты чего как домовой по ночам шастаешь? Не спится?..
– Остромысл, ты?.. Выплыл?
– Как видишь. Так ты чего не спишь-то? И с мечом… Чего опасаешься?
– Так ведь гости у Оскола. Мало ли чего…
– Когда мне служил, меня так не охранял.
– К тебе, Остромысл, чужие не приходили, а здесь – бодричи!
– Бодричи? А семья моя где: жена, дети?
– Да где ж им быть?! В доме спят. Оскол ведь с Рюриком только две комнаты и заняли.
– Не обижал их, значит, Оскол! Ладно, иди, спи! Я здесь – ничего не случится.
Подойдя к двери, за которой слышались голоса, Остромысл услышал сзади шорох и заметил мелькнувшую тень. Он усмехнулся – все-таки не послушался его Желыба, и решительно открыл дверь.
Перед Осколом стоял Остромысл – живой и здоровый.
– Остромысл! Выплыл всё-таки? Герой! – бросился к нему Оскол и, обняв, повёл к столу.
– Не меня благодари, а вот его князя, – Остромысл направил свой взгляд на Траскона, садясь за стол. – Вернулись они и подобрали меня в море. Вовремя вернулись. Хоть твой бочонок, Оскол, и помогал мне держаться на воде, но уже застывать я начал.
– Не мой он князь больше, – хмуро сказал Траскон, уткнувшись взглядом в стол.
– Чего так? – Остромысл буквально сверлил его взглядом. – Ты же с ним к франкам направился.
– Ушёл я от него. Не дело бодричам под франков ложиться. Не по нраву это мне.
Остромысл повернулся к молодому парню:
– А это кто?
– Это Тыра – сын моего друга, с которым вместе не один ушат пота пролили и воевали не раз, – ответил Корлин, и Остромысл опять перевёл свой проницательный взгляд на Траскона да так, что тот возмутился:
– Что ты так на меня смотришь? Не веришь?
– А ты посуди сам! – Остромысл полез за пазуху, вытащил кошель и со звоном бросил его на стол. – Вот это серебро дал мне князь Цедраг, чтобы я убил Рюрика.