Пораженец

Москву регулярно затапливало, река заливала Замоскворечье, низинные участки в Дорогомилове, Хамовниках и так далее. Побороть это можно было известным способом — построить в верховьях водохранилище и регулировать сток, но беда в том, что под воду при этом уходила заметная часть артельных угодий в Можайском уезде. Жилищное общество аккумулировало вокруг несколько больших владений (мы меняли неприбыльные поместья на квартиры в наших домах), кооператоры прикинули экономику, и Саша Кузнецов составил проект. В него вошли наши наработки, рекомендации ученых Петровской академии и советы кузякинских мужиков, из того самого, затеянного еще двенадцать лет тому назад первого колхоза.

Там же потихоньку складывалось и нечто вроде крестьянских Советов, решавших задачи вроде постройки школ, рекрутского набора, сбора налогов, а власть формальная, в виде старост и волостных правлений, фактически только визировала принятое в артелях решение. Принцип общей пользы крестьяне распробовали и драки деревня на деревню из-за передела покосов или там лесных угодий ушли в прошлое, во всяком случае, в образцово-показательном Можайском уезде, за которым был наш особый надзор. Нет, дрались, конечно, дрались, как без этого — но все больше ради удали молодецкой, стенками на Дмитриев день и Масленицу или в какой другой праздник, по уговору.

Наш проект предлагал комплексное решение — и перенос артелей с будущего водохранилища на новые земли, и строительство там агрогорода на основе новейших достижений науки и техники, и новая власть, и плотина с электростанцией. Но водохранилище накрывало и чужие земли — помещиков вроде фон Мекка, отруба, церкви, кладбища и так далее. А такую проблему без государственного участия нам было не вытянуть.

— И только представьте себе, Петр Аркадьевич, деревня будущего, с электричеством, с водопроводом, с новейшим производством, с базой для Сельхозакадемии, с техникой! Образец для всей России будет!

— Ну, предположим, государство поддержит этот проект, вы найдете земли для переселения, а что делать с теми, кто не пожелает переезжать?

— Когда строили Транссиб, государство нашло способы.

— У вас там мужицкая республика выйдет.

— Так Россия страна мужицкая, вот и покажем ей, какой новая жизнь… — я не договорил, потому как краем глаза увидел, что из-за Преображенской церкви, под грохот копыт несется пролетка.

Она круто свернула на набережную, с нее спрыгнули два седока: щуплый и высокий и, на ходу доставая пистолеты, кинулись в нашу сторону.

Мда, до дверей его подъезда оставалось уж немного…

Мозг удивительным образом охватил всю картину, резко, на глубину, в деталях:

Сухой стук, потом еще раз, с крестов взвилась стая галок.

Возле уха резко свистнуло, я машинально полез за оружием.

Адъютант зачем-то привстал в коляске.

Первый охранник одним плавным движением опустился на колено, второй широко расставил ноги и оба наводили тяжелые браунинги.

Заплясали веселые огоньки на срезах стволов, зазвенели по булыжникам гильзы.

Адъютант ступил на землю.

Бегущего к нам с вытянутой рукой высокого боевика будто толкнуло, он повалился на землю, нелепо разбросав ноги. Щуплый запнулся о них и кубарем полетел на мостовую.

Я тащил, тащил и тащил свой пистолет наружу.

Возчик на пролетке обернулся назад и поднял из-за облучка черный саквояж.

Адъютант судорожно скреб кобуру… “заколодило, случается и не у таких лопухов”…

Щуплый террорист хлопнулся мордой на скользкий булыжник, проехал по нему метра два, упущенный револьвер крутился и подпрыгивал на камнях.

Наконец-то адъютант расстегнул кобуру, а я вытащил ствол.

Охранники перенесли огонь на возчика — тот уронил саквояж на мостовую.

На месте пролетки вспух ослепительно яркий оранжевый шар.

Ударило по ушам, всех нас бросило на землю.

Сверху посыпались комья, каменная крошка и части пролетки.

Прямо перед носом премьера шлепнулось окровавленное человеческое предплечье в тлеющем рукаве.

Как-то сразу пропала резкость, стал слышен неумолчный ор галок.

Кучер Столыпина, держась за коляску, поднимался на четвереньки и раскрыв рот переводил взгляд с дымящейся воронки на нас и настороженных охранников, водивших стволами по сторонам.

Адъютант заполошно вскочил, кинулся к премьеру, высекая искры подковками сапог, звеня шпорами и путаясь в шашке и в полах шинели:

— Петр Аркадьевич, у вас кровь!

Столыпин приложил руку к рассеченной брови, глянул мутным взглядом на красные пятна на перчатке и пробормотал:

— Ничего, ничего, царапина, жене не говорить…

Возле обломков пролетки, метрах в тридцати от нас, лежала покореженная туша лошади, воняло порохом, гарью и почему-то свежей землей…

Твою мать, ведь могут решить, что это все подстроено, а я ведь вызвал охранников только для того, чтобы лишний раз капнуть на мозги премьеру…

На большой, обшитой досками двухэтажной даче Столыпина второй час шла суета.

Приезжали и уезжали врачи, полицейские, чиновники, фельдъегеря, какого-то черта пригнали караул из соседних лейб-гренадерских казарм и теперь в саду топорщили в небо винтовки солдаты в шинелях с синими петлицами. В комнатку на первом этаже, занятую жандармским следователем, поочередно дергали адъютанта, охранников и кучера.

Высокий террорист получил две пули, щуплый отделался ушибами, обоих уже повязали, перевязали и определили под стражу.

Приперлись пожарные, неясно только за каким хреном. Одно счастье, что газетчиков хозяин велел не допускать и они роились за оградой, на набережной.

На веранде первого этажа личный врач заканчивал накладывать пластырь на бровь Столыпина — рассечение было, пожалуй, самым большим успехом нападавших, все остальные отделались мелкими царапинами. Разве что придется списать пальто, посеченное в нескольких местах осколками булыжника, во всяком случае, в таком виде в приличное место не пустят.

Расторопные слуги, бросая в нашу сторону любопытные взгляды, быстро накрыли на столике чай и удалились, оставив нас в компании врача, который, впрочем, с удовлетворением оглядел дело рук своих и тоже откланялся, ему предстояло осматривать остальных

Тем не менее, в комнату постоянно кто-то заходил или заглядывал, пока хозяин не рявкнул и не приказал своему камердинеру встать у двери и никого не пускать.

— Коли у нас вдруг нашлось время, — поднес руку к брови премьер, но вовремя спохватился и отдернул ее, — расскажите о большой войне.

Только я раскрыл рот, как на веранду проник Крыжановский, заместитель Столыпина по министерству внутренних дел, прибывший за распоряжениями. Пока он почтительно слушал премьера, я вспоминал то, что нам было о нем известно.

Человек умный, но, скажем так, беспринципный. Он был автором множества “столыпинских” законов и указов, занимая при шефе должность вроде начальника штаба и мозгового центра, что позволяло ему обделывать свои делишки в тени фигуры Петра Аркадьевича. Загадочное свойство бюрократии в России — как толковый чиновник, так непременно нечист на руку.

Вон, чтобы далеко не ходить, второй зам Столыпина по МВД, Владимир Гурко, погорел на поставках с задранными ценами. Откат доказать не сумели, но навесили обвинение в нерадении и превышении власти, и уволили. Но человечек-то свой, папа целый фельдмаршал, не хрен собачий, уже через год высочайше помиловали, а через два и судимость сняли.

Или вот, недавнее дело московского градоначальника Рейнбота, генерал-майора Свиты. С одной стороны наладил работу полиции, закупил для нее недостающее оружие и даже велосипеды, обойдя при этом десять тысяч ограничений и предписаний, с другой создал систему получения взяток, да с таким размахом, что тоже пришлось назначать сенатскую комиссию, выпихивать с должности и отдавать под суд. Впрочем, судя по скорости процесса, дело просто спускают на тормозах, того и гляди, влепят стрррашное наказание в виде полугода под арестом, а там и вообще простят.