Глубина

В таком случае она мертва. А отчет частного детектива говорил об обратном. И он должен быть правдив. Стед поставил на кон все, чтобы увидеть ее снова, в последний раз. В Америке.

Он отогнал эту мысль.

Кроме того, какова может быть связь между Элизой и слугой Асторов?

Нет, с мальчиком случилось нечто иное.

Врач Гуггенхайма настаивал, что с мальчиком случился приступ эпилепсии, последовавший за бредом, который, вероятно, начался раньше тем же днем, но Стед знал, как было на самом деле.

Приступ – один из самых распространенных признаков.

Стед ничуть не сомневался: на борту этого корабля скрывается демон. Пока они все собрались здесь, в каюте Стеда, пытаясь достучаться до духа, он ускользнул от них, нашел одинокого мальчика, заманил в укромное место, а затем запустил призрачные пальцы ребенку в грудь и принялся пробираться вверх, пока не задушил изнутри.

Мальчик умер, словно так ему и было предначертано судьбой.

А дух все еще среди них – дух, который чего-то жаждет, хотя можно лишь догадываться, что это может быть.

Глава десятая

Когда жена вернулась, Марк Флетчер уже час как лежал в постели, но не спал.

Вместо этого он думал о том, как зудят руки от желания взять колоду карт, о полной дыма комнате, о мгновенно опьяняющем риске. Он думал о числах, красных и черных, дразнящих предложением колоссального успеха или неудачи. О том, как бегут в Эпсоме и Ньюкасле лошади, сверкающие, грохочущие копытами. А еще были собачьи и петушиные бои в грязных лондонских переулках. В самые отчаянные дни он даже ставил на крысоловов в пабах на углу. Но от всего этого он отказался.

Отказался и от респектабельной, пусть и низкооплачиваемой должности адвоката, чтобы сейчас оказаться здесь и начать что-то новое – с ней. С Кэролайн.

Когда она выбежала из каюты, он ждал, что она вот-вот вернется, но затем минуты превратились в часы, а Кэролайн все не было. Марк не злился, правда – скорее, беспокоился, как будто кожа вдруг стала слишком тугой. Каким бы огромным ни был корабль, полный тысяч похожих на лабиринт коридоров, они все равно на нем застряли. Не прошло и дня с начала путешествия, а Марка уже тошнило от этой посудины, этого набитого и раздутого чудовища. Позолоченного, украшенного, избыточного во всех отношениях. Марк не привык к такой головокружительной роскоши. Он находил все это непристойным. Оскорблением почтенного величия океана, по которому они плыли.

Может, в этом-то все дело. Его восприятие было измотано до предела.

Когда Кэролайн наконец проскользнула в спальню, его охватило облегчение. Марк приподнялся на локтях, чтобы взглянуть ей в лицо.

– Где ты была? Я беспокоился… Боялся, что ты заблудилась в каком-нибудь бесконечном извилистом коридоре или…

– Я не собиралась уходить так надолго, – произнесла Кэролайн и сняла перчатки. Она начала раздеваться, но Марк заметил, что она ведет себя странно. Отрешенно. – Сегодня случилось ужасное. Мальчик-слуга Мэдди Астор умер.

«Какое тебе дело до слуги Асторов?» – хотел спросить Марк, но Кэролайн в этот момент выглядела такой отстраненной – как будто была не в каюте, а безвольно плыла в воде снаружи, готовая вот-вот ускользнуть в ночной туман, – что он не смог.

– Мальчик, который чуть не упал за борт? – уточнил Марк вместо этого. – Которого спас тот боксер?

Лицо Кэролайн оставалось отсутствующим, словно она увидела призрак.

– Наверное. У него случился какой-то приступ во сне. Позвали доктора, но… было уже поздно. Я… я его видела, Марк.

– Видела кого?

– Мальчика!

– Ребенок наверняка плохо себя чувствовал с самого утра, не понимал, где находится. Это бы все объяснило.

Сперва едва не упал в море, затем умер. Оба события, несомненно, связаны: слишком странно для простого совпадения.

Кэролайн вздохнула, натягивая в темноте шелковую ночную сорочку через голову, под взглядом Марка.

– Это было ужасно. Он же совсем маленький. И глаза у него были такие странные, затуманенные.

Ребенок умер. Марк почувствовал себя ведром, которое ухнуло в пустой колодец.

Мягкое, почти неощутимое покачивание корабля вдруг показалось ему слишком сильным. С тех пор, как у него появился собственный ребенок, Марк заметил, что стал более чувствителен к смертности – прежде он помнил о ней, но относился бесшабашно. Теперь она ему шептала, похлопывала по плечу, оттягивала внимание, когда все стихало.

– Мне жаль, – сказал Марк жене.

Он не знал, что имел в виду – их ссору, свое упрямство до того или то, что она столкнулась с таким ужасным происшествием одна, а его не было рядом, чтобы поддержать ее. Или то, что увиденное теперь никак не перестанет стоять у нее перед глазами.

Марк потянулся к ней, когда она подошла к постели; его обычно так влекло ее тело, но сейчас Кэролайн казалась ему чем-то мягким и хрупким, нуждающимся в защите.

– И мне, – прошептала она, когда его пальцы обхватили ее запястье.

Кэролайн села к нему спиной.

Марк провел пальцами по ее обнаженным лопаткам, столь четко очерченным и идеальным в лунном свете, льющемся из иллюминатора. Поцеловал тень во впадинке и ощутил, как Кэролайн вздрогнула.

– Мне жаль, – повторил он, щекоча шепотом ее кожу, поглаживая ее руку.

Марк притянул ее к себе, вдохнул запахи. Духи, которыми она всегда пользовалась, теперь смешались с соленым океанским воздухом. С сигарами. И еще кое с чем: с растительным ароматом с дымком, который Марк не мог определить, хотя он напоминал мужской одеколон.

Тело жены всегда вызывало у Марка голод, и сейчас еще больший, чем когда-либо. Впадинка на пояснице. Совершенство ее груди, которое наполняло его мальчишеским благоговением.

Этот властный мускус на ее коже, которого там не должно быть.

Марк начал целовать ее шею чуть ниже линии волос. Ему нравились ее волосы. Постепенно Кэролайн отозвалась на ласку, слегка выгнув спину и наклонив голову, а затем наконец повернулась и поцеловала его сама. Облегчение от ее возвращения сменилось внезапной острой жаждой – он должен был овладеть ею. Иначе она снова ускользнет, исчезнет навсегда. Он должен ее удержать, оставить ее у себя.

Она слегка ахнула, когда он схватил ее за бедра, задирая тоненькую ночную сорочку. Теперь Кэролайн сидела у него на коленях, ее ноги обхватывали его за пояс, но он перевернул ее на спину. Его захлестывала волна желания, овладевшего им. Ее бедра приподнялись, и теперь он держал ее запястья у нее над головой, и они оба стонали, дыхания не хватало, все это было слишком быстро, и она закричала – от боли или наслаждения? Марк вдруг понял, что не знает. В ее глазах стояли слезы. Он целовал ее щеки и двигался толчками внутри ее, пока не кончил с мощью, которая пронизала его дрожью.

– Ш-ш-ш, – прошептала Кэролайн дрожащим голосом. – Мы могли разбудить ребенка.

Марк все еще переводил дыхание. Ощутила ли она глубину пыла между ними или только он? Обычно он знал; обычно он чувствовал ее тело, то, как оно отзывалось на него. Но сегодня все было морем, темным, непостижимым, странным.

– Ребенок, – шептала Кэролайн.

– Она спит, – заверил ее Марк.

Однако Кэролайн перекатилась на бок и села.

– Марк, почему она не проснулась? Мы слишком шумели, мы…

Она была взбудоражена и еще не успокоилась. Марк знал, что она взволнована. Из-за мальчика, разумеется. Ужасное зрелище.

– Я проверю, как она, – сказал Марк, отчасти чтобы рассеять ее тревогу, отчасти чтобы выбраться из постели. Ему вдруг стало неуютно из-за Кэролайн, из-за того, что все как будто рушилось, спонтанно и необъяснимо, безо всякого предупреждения, – их брак, тонкие нити близости, которые, как Марк думал, держали их вместе. Что-то еще беспокоило Кэролайн этим вечером, помимо смерти мальчика.

Марк натянул пижамные штаны и вошел в смежную комнату. Там царила тишина. Не слышно было даже легкого сопения, которое он часто замечал в детской в Лондоне. Наклонившись над кроваткой Ундины, Марк увидел, что малышка каким-то образом забралась под одеялко. Его пронзило тревогой. Одеялко полностью закрывало ее лицо – нет, оно было у нее во рту, словно кляп.