Двое

В другой день Катя бы разозлилась на старого ворчуна. Но сегодня она была готова расцеловать первого встречного, а уж этого, утонувшего в тюках с одеждой лысоватого бедолагу в треснутых очках, тем более. Это у него служба такая, надо поворчать, так хоть с людьми поговорит, а то тут со всеми этими сапогами и гимнастёрками с ума сойти можно. Конечно, ему со старшиной интересней потрепаться было бы, старшина все сплетни знает и баек разных неимоверное количество, но занят он, не может. «Дяденька, мне бы поскорее, а? А то на дежурство опоздаю. Вы уж оторвитесь на минуту, что там тридцать пар портянок отсчитать? А, минут десять подождать? Ну подожду, подожду, бегом успею к трём часам, вы только не нервничайте, а то со счёту собьётесь!»

Наконец Катя получила злосчастные портянки и помчалась в роту. Неслась как угорелая, лишь коротко остановилась на той полянке, где с Володей вот только что, нет, не только что, целую вечность назад целовалась! И сколько ещё ждать следующей встречи? Хочется прямо сейчас, сию минуту увидеть его лицо, провести ладонью по щеке с выбритыми островками юношеской нежной поросли, ощутить сладость его губ. Хочется, но…, не сейчас. Сейчас надо бежать, вдохнула глубоко того воздуха, того, которым вместе дышали, и снова полетела. Всего на минутку на смену опоздала, никто даже не заметил.

Глаша передала пост у рации, на телефон села совсем новенькая девчонка с мальчишеской стрижкой, три дня как поступила в часть. Приходилось ей помогать порой, но рация молчала, на передовой затишье, поэтому разрываться на два фронта не пришлось. Только помощник начштаба принёс срочную радиограмму. Зашифровала, передала, приём подтвердили – рутина. Где там Володя? Закончил, наверное, уже давно все дела с ротным. Да, точно, ротного она встретила, когда бежала на узел связи. Значит, уже свободен. Чего же не зайдёт? Знает ведь, что она на дежурстве. Хоть бы заглянул просто, хоть краешком глаза его увидеть, улыбнуться ему, увидеть, как он в ответ улыбнётся! Прошептать одними губами, чтоб никто не услышал. Что прошептать? Да какая разница! Что-нибудь.

– Чайкина! – голос вошедшего ротного прервал сладостные мысли.

– Я, товарищ капитан!

– Внимательнее на посту, а то ты там где-то в облаках витаешь.

– Я не витаю, я эфир слушаю, все диапазоны, молчание, тишина повсюду, как вообще всюду сегодня.

– Витаешь, витаешь, на лице написано. Давай, всё внимание, особое – на резервную частоту, ждём важные сообщения, – голос командира звучал серьёзнее обычного, в нём пробивались какие-то напряжённые нотки.

– Есть внимание, товарищ капитан!

– Уж не войне ли конец? – встряла новенькая. – Так тихо сегодня, может всё? Вчера вон целый день покоя не было, и наши, и немцы молотили – головы не поднять, а нынче почти как в театре. Неужто фрицы к своим гретхен надумали рвануть?

– Да где там, у нас тихо, а вообще обстановка напряжённая. Поэтому внимание должно быть удвоено, на рации особенно! Работайте, работайте, товарищи связистки, до конца войны ещё подождать придётся.

«Да, было бы здорово, если б действительно войне конец, – подумала Катя, крутя настройку частот, – вот прямо сегодня. Именно в этот день. В день, когда её целовал Володя, в первый раз в жизни её целовали, и это был Володя! Он ведь мне сделает предложение, свадьбу сыграем! Эх, всех девчонок позову! Скорей бы уж!» Из коридора, куда вышел ротный, послышались голоса. Комполка распекал кого-то, кажется, их командира. Тот в ответ только мямлил непонятно что. Так тихо, так робко, как провинившийся школьник перед директором. Слова долетали неясным шипением. «И чего им неймётся, то тому, то этому. Сегодня такой день, не стреляют почти, значит никто не погибает, люди живут, жизнь продолжается». Вновь появился ротный, красный как рак, да, хорошую получил взбучку.

– Чайкина!

– Я, товарищ капитан!

– Слушать только резервную! И вызывать!

– Есть, слушать только резервную и вызывать! – Какое-то мгновение Катя осмысливала приказ, и, осознав его последствия, спросила: – А как же связь?

– Ничего, разберёмся. За «Север» кого-нибудь посажу. Давай, действуй!

Ответа не требовалось, ротный уже выскочил из комнатушки. Катя переключила на второй диапазон и медленно покрутила шкалу, прислушалась, подождала, резервная частота молчала. «Вызывать так вызывать, – бубнила самой себе под нос Катя, – буду вызывать, пожалуйста». Она глянула на лист с сегодняшними кодовыми словами и, щёлкнув для проверки по мембране трубки, громко произнесла: «Река, Река, я Гора, я Гора, Река, Река, я Гора». Тишина, такая привычная в тот день, но почему-то уже такая пугающая, тишина широкой, полноводной рекой невидимыми волнами текла из аппарата. Резервная частота молчала.

Младший лейтенант Суровцев В.А.

Они приближались к мостику через канал. Узенькая дорожка с тележной колеёй, с двух сторон – поля, где чёрные, распаханные венграми ещё с осени, а где зеленеющие молодой порослью. После того, как миновали позицию гаубичной батареи за крошечным озерком – никого. Только стая ворон кружилась где-то впереди. Володя шёл вместе с разведчиком, гружёным коробкой с питанием. Второй оторвался метров на пятьдесят вперёд, это был их авангард. Если что – подаст знак. Но пока ничто не предвещало беды. Беды для их маленького отряда из трёх человек. А вот главная беда, скорее всего, уже случилась. Стал отчётливо слышен приглушенный расстоянием шум боя. Только не там, где он должен был быть: гремело в глубине обороны соседей, на юго-востоке, и с каждой минутой гремело всё чаще и сильнее. Немцы прорвали фронт, и фланг полка был, по всей видимости, оголён. Теперь Суровцев в полной мере осознавал серьёзность сложившегося положения. Надо было любой ценой разобраться в ситуации и предупредить штаб полка.

Передний боец поднялся на пригорок и вдруг быстро, почти мгновенно, пригнулся и залёг. Обернулся, Володя махнул ему, вижу. Спустя минуту он уже рассматривал в бинокль немецкий пост на мосту. Даже не пост, это была настоящая оборонительная позиция – две замаскированных на скорую руку лёгких пушки и до роты солдат. Понятно без слов, здесь за деревянным мостиком, способном выдержать лишь гужевые повозки, немцы выставили заслон, а сами двинулись дальше. Куда? Володя задумался на мгновение. «Прямо или до следующего моста? Там и техника пройти сможет. Пройдёт и ударит по нам, – понял он, – ударит по тылам дивизии и по штабам, по нашему штабу, ударит оттуда, откуда не ждут, и… что будет? А там Катя! И что с ней будет?»

Времени рассуждать не было. Прикрываясь пригорком, прошли вдоль канала метров двести. Суровцев развернул радиостанцию, быстро настроился на частоту:

– Гора, Гора, я Река. Как слышите меня? Гора! Гора! Как слышите меня, приём?

Ответ не заставил себя ждать.

– Река, Река, я Гора. Слышу вас хорошо, приём!

Володя аж вздрогнул, это был голос Кати. «Точно, она же как раз сейчас дежурит на рации. Молодец! Сразу откликнулась! Катя моя!»

– Гора, Гора. В квадрате 36 за мостом до роты немцев с двумя орудиями, приём.

Как хотелось сказать ей совсем другие слова, они сами лились из сердца, они заливали всё вокруг, но как? Рядом чужие люди, а слова только для Кати! И нельзя, нельзя рассусоливать, надо спешить, противник ждать не будет!

– Река, Река! Сообщение приняла. «В квадрате 36 за мостом до роты немцев с двумя орудиями». Приём.

– Гора, приём. Продолжаю выполнять задание. Конец связи.

Суровцев и двое разом посерьёзневших бойцов двинулись по тропинке в сотне метров от канала. С левой стороны ветер раскачивал крайние деревья тисовой рощи. С правой перед каналом раскинулся низкорослый кустарник. И там, и там они могли найти укрытие в случае чего. Как, впрочем, и враги. Каждую минуту их могли встретить огнём. Все напряжённо всматривались в окружающую их местность. Разведчики забыли свои обиды на командира полка, на этого юного лейтенанта, теперь уже никто не жаловался на тяжесть ноши, тащили её попеременно, никто не ворчал себе под нос, они просто выполняли задание, такое понятное и привычное для них. Бойцы разведвзвода были в разведке, только не со своим командиром, да фронт повернулся задом наперёд. Такие вот дела.