Страница 5 из 14
– Да нешто ж ты, Ивановна? А я стара, стала, слеповата, да еще под вечер, что та курица. Вот и не разглядела. Ты уж, Ивановна, не серчай на меня! – Она подозрительно осмотрела Милу, – А это ты, куда с сумкой, да ребятенком на ночь, глядя, собралась? – И в подслеповатых старушечьих глазах вспыхнул нездоровый интерес. Мила на несколько секунд задумалась. «Сказать ей, или не сказать? да эта ж бабка, что местная радиостанция! И чего скажешь ей по секрету – так она постарается, разнесет по всей околицу! А вот и скажу. Нечего мне свекровку выгораживать! Пускай ей бабы косточки малость помоют, да прополощут! Пускай ее немного совесть погрызет! Если она, конечно, у нее еще есть».
– Да вот, Николаевна, пришла попрощаться с родительским домом. Уезжаю я отсюда. Навсегда. Так что более с вами и не свидимся.
– А с чего это куда намылилась? – Бабка насторожилась еще больше. Чисто та гончая на охоте при виде пернатой дичи. А Мила пожала плечами:
– А что меня тут держит, в этой деревне то? Мамка да батька в могиле давно. А мужа девять дней назад схоронила. Да сегодня моя свекровка из дома выгнала.
– Как выгнала? – От изумления открыла рот бабка.
– Да вот так – сказала, чтобы я уходила, куда глаза глядят. Вот и ухожу. Может, в городе счастья попытаю! Бабка сняла очки, круглые, как колесики, рассеянно повертела их в руках. А потом засунула их обратно в карман. И удивленно прошамкала:
– Да что это на Люську нашло? Точно, на старости лет сдурела тетка! Куда ж ты только пойдешь? Поди, хоть у меня заночуй! А завтра, с самого утречка, и в город отправляйся.
– Нет – Отрицательно покачала головой Мила. – Если я решилась, то решилась. Прощайте, баба Женя! Да не поминайте меня лихом! Может, когда и свидимся! Земля-то наша круглая!
– Может, когда и свидимся – прошамкала в ответ бабка. И прытко, смешно подскакивая, заковыляла по деревенской улице, а потом исчезла за большой рябиной. А Мила опять поправила сумку, и направилась в сторону сереющего вдалеке шоссе, глотая по пути горькие, как степная полынь, слезы. А в голове ее роились, кружились мысли. «Вот так, четыре года назад у меня была и мама, и папа. Я училась в десятом классе, и мечтала поступить в швейной, чтобы научиться шить мягкие, пушистые игрушки. И дарить радость всем детям. А потом все в одночасье рухнуло. Что там случилось, ничего не знаю. Да и соседи ничего толком не рассказали. Только я уезжала в город, зная, что у меня есть мой дом, и моя семья. А вернулась к еще курившемуся пожарищу. Жаль, что послушалась я Саньку, да не уехала в город. Он не пустил, уговорил остаться у него. Как сейчас помню, как привел он меня к своей матери, тетке Лукии, известной своим склочным, злобным характером. Да и говорит: «Ежели, маманя, вы меня любите, то принимайте и мою жену!». Так и осталась я в их доме. А через семь месяцев родилась дочка. Слабенькая, недоношенная. Видать, что-то надорвала, таская сено для коровы, да чаны с кашей и помоями для свиней. С самого рождения невзлюбила свекровка мою девочку. Все грызла да попрекала мужа, что не его это дочка, мол. А нагулянная. Не бывают семимесячные дети! Нагуляла я Альку, и баста! Только не верил Санька, что это не его девочка. Он-то меня лучше всех тех противных баб, да сплетниц знал! Не верил, что это чужая дочка. А теперь и Саньки нет! Как-то жить дальше? Куда мне идти? Чего у кого добиваться? – и услышала, как ее кто-то зовет.
– Мила, Мила, стой! Да постой ты, погоди! И женщина, немного не доходя до шоссе, остановилась. Ее нагнала другая женщина. – Мила, Мила, да еле тебя догнала! Ох, ты и прыткая! – Отдышалась она.
– Тетя Маша? Как? Вы уже все знаете? – Она пристально смотрела на свою собеседницу.
– Знаю, милая, знаю. Сарафанное радио просветило. Уф, ты и заставила меня пробежаться! Можешь не рассказывать – все тетка Женька разболтала. Может, и к лучшему, что ты ушла от тех куркулей. Заездили б они тебя, укатали б, как сивку крутые горки. И уложили б молодую в могилу. А может, переночуешь у меня? Зачем тебе тот город? Я одна, и ты одна – поживи, сколько хочешь, в моей избе. Нам на троих места хватит.
– Нет, я не хочу жить здесь. Вы знаете мою очень свекровку. Эта кобыла и мне жизни не даст. Да и вам при случае насолит. Не полениться.
– Да, это верно! Что, что, а у Люська этого не отнять. Что не говори, а ехидная попалась бабенка. – Согласилась с ней тетка. – Может, в городе ты действительно сможешь устроиться. Ты девка башковитая, напористая, упрямая. И не тебе коров доить да свиней кормить! Поэтому не буду отговаривать – знаю тебя сызмальства. Все это впустую. Вот, возьми на дорожку, может, ребятенок есть захочет, да и ты проголодаешься сама. – С этими словами она быстро сунула узелок. И виновато, как бы извиняясь, добавила – тут пара картошек, молочко, сало да хлеб.
– Спасибо, вам, милая тетя Маша! Вы всегда мне помогали, чем могли! – Чуть слышно всхлипнула Мила.
– Всякий счастлив в меру своей способное и к счастью и своей потребности в счастье. Вернейшее средство не быть очень несчастным – не требовать большого счастья. Но, бывает, что счастье ездит в карете, а с умом идет пешком. Ты уж, как только устроишься, уж напиши, чтоб мое сердце успокоилось! Я Николе – Угоднику буду молиться. А он, защитник вдов да сирот, тебе уж точно поможет! Вот, возьми, я тебе иконку прихватила. – И тетка быстро вытащила из-за пазухи крохотную иконку – медальончик, размером с ноготок, не больше. – Вот она! Пускай тебя этот святой охраняет и защищает! – Она надела на Милу. Женское личико зарделось, как алая зоря, от смущения. И она, очень смутившись, проговорила:
– А я-то и молиться не умею. Тетя Маша удивленно вскинула брови:
– А чего там молиться? Да говори с ним своими словами, а он услышит. Главное, чтоб эти слова были с верой! И по вере твоей он тебе и поможет!
– Спасибо вам! – Женский голос дрогнул от скрытых слез.
– С Богом, милая, с Богом! Добиться воплощения своей судьбы – это обязанность человека. Все люди, пока они еще молоды, знают свою судьбу. И в этой жизни есть только одно: когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого! Понятно? Поэтому иди, милая. И пусть тебе Господь будет в помощь! Он тебе поможет! Долгие прощания – долгая печаль! Женщины остановились у самой околицы. Мила поцеловала ее сморщенную, сухонькую щеку. И зашагала дальше, в сторону городского шоссе. «Я решила для себя все! Я больше сюда точно не вернусь! – она давно миновала деревенскую околицу, и шла по шоссе.
– Мам, я есть хочу! – Заныла девочка. Мила остановилась, развязала узелок, и достала оттуда бутылочку с молоком. Девочка припала к горлышку, и выпила под охотку почти что половину. «Проголодалась малышка. И не удивительно – ела только с утра. И то всухомятку. То конфетку, то печеньице. Эх, жизнь сиротская – не господская!». – Подумала, убирая остатки молока в узелок. «Это на потом. Кто его знает, что дальше да будет!». А топом достало холодную картофелину, и дала Алинке.
– Ешь, малая! Малышка принялась с удовольствием ее уплетать. «Да, недаром говорят, что голод – самый лучший повар!». Погруженная в свои размышления, она не замечала, как мимо нее проносились машины. Она не пыталась даже их остановить. А люди мчались и мчались в сторону города. И никому не было дела до маленькой женской фигурки, которая брела по обочине дороги. Съев картофелину, девочка прижалась к материнскому плечу, такому родному и теплому. И крепко уснула. А Мила все шла и шла, погруженная в печальные думы. И не замечала, что солнце давно ушло за горизонт. И все небо расцвечено мелкой россыпью звезд. Со стороны реки потянуло неприятной сыростью. И она отмахнулась от назойливого комара, который зудел над ухом. И продолжала раздумывать, размышлять над своей судьбой. «Видно, я была слишком счастлива, что мое счастье кому-то сильно помешало! Чем я только занималась до замужества? Ходила в школу, училась. Помогала маме по хозяйству. А когда было время свободное – ходила на кружок, что вела моя первая учительница, да шила всяких там зайчиков – мишек! Мне так хотелось танцевать, но в нашей деревне не было учителя танцев. Все почему-то хотят жить в городе. И никому не нравится наша простая, незамысловатая, деревенская жизнь. Ну и Бог с теми танцами! Видно, не судьба было стать балериной. Но мне так нравилось дарить малышам радость! Хотелось, мечталось. Но все сгорело в огне. Все мои мечты рухнули. Сразу не поступила – а теперь и подавно. Кому я нужна с маленьким ребенком? Кому? Да куда я теперь пойду работать, не имея никакого образования? Ни специальности? Я ведь и школу-то не окончила. И что я только умею делать? Только полы мыть, двор мести, корову доить, свиней кормить да навоз убирать. А это делать много ума не нужно. Бери побольше да кидай подальше – и белов – то! ни уму, ним сердцу!». А темнота становилась все гуще и гуще. Пролетавшие по шоссе машины давным-давно разрезали ее светло-желтым сетом фар. Вдруг за ее спиной послышался резкий скрип тормозов, и в темноте отчетливо щелкнула дверная защелка. В темноте весеннего вечера раздался приятный мужской баритон: