Десять

— Ты ведь сам настаивал на этой школе! — вскинулась Юля.

— Было актуально на тот момент, сейчас — нет. Парень смышлёный, не спортсмен. Его все любят, конечно, никто его не отчислит за мои заслуги, но мужчине нужны свои. Победы Ким достигнет на другом поприще.

— Ты ему это сказал? — Юля в ужасе посмотрела на Симона.

— Он взрослый парень, должен реально смотреть на вещи. Я всегда знал, что стану тем, кем стал, Ким себя в спорте не видит. К тому же, откровенно говоря, учился я всегда дерьмово, хулиганил, для меня спорт в любом случае был выходом, но это вариант не для Кима. Я — это я, Ким другой. Пора ему это признать, начать, наконец, слушать свою мать, — развёл руками Симон.

— И как он? Что ответил? — вздохнула совершенно растерянная Юля. Для неё Ким был ребёнком, а не «мужчиной, которому необходимы собственные заслуги».

— Сказал: «Ладно, подумаю».

— И всё?

— Чего ты ожидала, Юль? Парню не хватает общения со сверстниками. Дом вдали от города, ты его одного не пускаешь никуда, и только поэтому он хочет в интернат. Плавание совершенно не причем. Он сам это прекрасно понимает, но друзья ему необходимы.

Через пару часов, когда стол был заставлен мисками, тарелками, ёмкостями со снедью, Симон не выдержал тишины, которая последовала за коротким разговором по поводу Кима. Устал от нервных и одновременно размеренных движений бывшей жены.

— Может, ты перестанешь мельтешить, расскажешь, что случилось? — одернул он Юлю.

— Ничего, — огрызнулась та.

— Врать мне не надо. Я с тобой не один год прожил, к добру ты столько не готовишь. Роту голодных новобранцев на ужин позвала?

— Ничего не случилось, — угрюмо повторила Юля.

— А есть ли у тебя водочка, дорогая моя? — вдруг вопросил Симон. — Сил нет, как надоели французишки с их винишком, коньяком из сухих сортов винограда. Отрава, честное слово! Хочется водочки с селёдочкой, с отварной картошечкой, укропчиком, солёным огурчиком… О-о-о…

— Есть! — Юля рассмеялась впервые за всё то время, пока маленький, совершенно особенный пациент находился в её отделении.

— Составишь компанию?

— А давай! — махнула рукой Юля, довольно улыбнувшись.

Пять минут передышки перед завтрашним днём, бессонной ночью. Перед липким страхом, бесконечно снедающим чувством вины. Крошечная слабость в череде покрытых мраком дней.

Через час раскрасневшиеся щеки Юли красноречиво указывали, что выпила она больше, чем рассчитывала. Координация не нарушена, как и речь, но подавляемые эмоции давали о себе знать. Вдруг начали прорываться наружу, проступали то слезами, то истеричным смехом.

— Бумажки, которые ты перечитываешь каждые пять минут, того пацана? — спросил Симон, ткнув пальцев в распечатку.

Между делом, где-то после второй рюмки, Юля рассказала о сложном пациенте, об осложнениях, с которыми они пока справляются. Пока. Но это тупик, из которого практически нет выхода — это не лабиринт, а глухая стена бюрократии, протоколов, хронической нехватки средств.

— Да, — кивнула Юля.

— Всё настолько плохо? — Симон нахмурился. Он прожил не один год с Юлей, наблюдал её становление, знал истории многих пациентов, видел победы и поражения…

— Просто неожиданно… и… — стушевалась Юля.

— Юль… что-то я не помню у тебя такого эмоционального вовлечения. Ты хорошо себя чувствуешь? Адель говорила, ты сильно болела. Может, тебе стоит подумать об отпуске? Хочешь, приезжай ко мне, места хватит.

— Антон сын Юры, — выпалила Юля.

Всё-таки она выпила лишнего, попросту не смогла сдержать эмоций, а Симон… Симон был тем, кому просто довериться.

— Какого Юры? — нахмурился Симон.

— Того Юры. — Юля выделила «того» так, что даже глупый понял бы, а Симон глуп не был.

— Ты до сих пор с ним, что ли? — Симон уставился тёмными глазами на бывшую жену, слегка нахмурился, почти мгновенно поменял выражение лица на благодушно-заинтересованное. — Он вроде женат был, развёлся?

— Нет, не развёлся… — Юля отвела взгляд, «и не разведётся», — хотелось ей добавить, но она промолчала. — Наверное, не с ним… я не знаю.

— Лихо тебя, маленький, — тряхнул головой Симон. — И всё же, в чём трудность-то?

— Я боюсь, жалею, я не могу его лечить… а тут ещё и эта дрянь!

— Почему ты не можешь его лечить? — Симон склонил в голову вбок, внимательно оглядел Юлю с ног до головы и обратно, словно угадывал какую-то загадку.

— Потому что я спала с его женатым отцом! — почти выкрикнула Юля.

— Че-е-его?! — протянул Симон, округлив глаза. — Юльк, ты себя слышишь? Совсем сдурела? Давай по порядку. В твоем отделении есть условия для пацана?

— Есть.

— Может, он какой-то особенный, у него органы иначе устроены, кровь не такая? Синяя, например.

— Нет.

— Выходит, сколько я тебя помню, а помню я тебя с шестнадцати лет, — ты либо училась, либо работала, либо училась и работала одновременно. Я тебя в неделю полтора дня от силы видел все годы нашей совместной жизни. Ты защитила кандидатскую, одно название которой нормальный человек прочитать не сможет. Забила на меня, наш брак. У тебя сын растёт у бабушек и всерьёз считает, что в интернате ему лучше. И теперь, после стольких лет, ты рассказываешь, что не можешь лечить какого-то мелкого пацана?! — Симон говорил громко, смотрел прямо и не дождавшись ответа, продолжил: — Я тебе так скажу: перестань страдать херней. Спала ты с его отцом или нет — на скорость не влияет. Лови свои доли секунды и побеждай. Ты сейчас не стоишь на краю бассейна, ты уже в воде, тебя некому поймать, некому помочь, но дело в том, что ты точно видишь, куда тебе нужно плыть, ты знаешь, как тебе нужно это сделать, и ты это сделаешь.

— Как много слов, Симон! — вспыхнула Юля.

— Проще? Училась, знаешь, можешь — будь любезна своё «не могу» засунуть себе в одно место. Могла до этого, сможешь и сейчас. Ты уже лечишь, а легко тебе или тяжело — неважно. Важно, что ты уже это делаешь. И успешно, сама говорила.

— Да… до последних событий!

— Не нагнетай, лучше включай свои золотые мозги. Слёзы никому не нужны, усталость никого не интересует, высыпаешься ты или нет — никому не важно и уж точно не должно касаться мелкого.

Юлия вздохнула, внимательно посмотрела на Симона, молча налила себе, выпила одним махом, ещё раз налила и выпила, всё это под заинтересованным взглядом бывшего мужа.

— А знаешь, ты прав. Потом волосы на голове будем рвать… А сейчас… — Юля кокетливо улыбнулась, немного скованно, умение флиртовать забылось за давностью лет, да и было ли оно. — Не хочешь ли ты помочь не только словом, но и делом? — почти пропела Юля, накручивая на палец прядь.

— Чем именно? — Симон улыбнулся.

— Займись со мной сексом, что ли…

— Выпей ещё и не говори ерунды, — после минутной паузы ответил Симон.

— Нет? — удивилась Юля

— Естественно, нет, — спокойно повторил Симон.

— Не такая красивая, как раньше? — Юля смотрела на бывшего мужа с откровенным вызовом.

— Поражаюсь тебе, Юлька, — добродушно улыбнулся Симон. — Насколько же у тебя лабильные моральные принципы и гибкая совесть. Кто ты, женщина? Что ты сделала с девочкой, которая до брака отказывалась грудь показать?

Симон продолжал улыбаться, как ни в чём ни бывало. Словно не было между ними разрушенного брака, Юлиной измены, сегодняшнего разговора. Не случались победы и поражения. Не было боли, радости, любви — ничего не было.

— Выросла, — пожала плечами Юля и прищурилась, вызывающе поправляя декольте: — Точно нет?

— Нет, хоть и заманчиво. — взгляд Симона изменился, красноречиво потемнел, пробежался по светлому платью, тонкой талии, остановился на линии декольте, очертил контур губ… Оценивающе, раздевающее, нахально, так, как отвыкла Юля. — Красивая ты, маленький.

— Что, о собственном нравственном облике печёшься? — усмехнулась Юля, уже приняв отказ. Нет, значит, нет.

— Не пострадал бы мой нравственный облик. Я несвободен, — заявил Симон, откусывая с хрустом солёный огурец.