Страница 4 из 7
Оказывается, Саша был виден только ей.
Все равно пришлось сказать, иначе ее стали бы искать с милицией.
Оказалось, что маститый руководитель, тот, что проживет очень долго, должен был срочно увезти свою жену и им купили билеты на тот же поезд, что и Туся.
Саша расстроился, что она не услышит законченную пьесу, а ведь уже приехал режиссер из московского театра, готовый ее ставить. Но не решился ей дать прочитать. А вдруг не понравится?!
Последнюю ночь провели грустно, но с пониманием неизбежной разлуки. Было терпимо. Потом станет нестерпимо.
Рано утром троих «семинаристов» увезли на легковой машине в Симферополь.
Таня старалась весело покивать всем остающимся. И переключиться на будущее, но в будущем было очень скучно.
В голове бился кусок фразы из монолога Нины Заречной – очень короткий: «И потянутся дни…»
Они потянулись уныло.
Потом пришла телеграмма, за которую расписался муж, и сказал – тебе из Питера с киностудии.
Написана была одна фраза, полная лабуда, но Туся четко прочитала в этой законспирированной строчке «Приглашаем на переговоры по поводу сценария о молодежи на Ленфильм редактор Василек» – что ей надо срочно мчаться в Питер, срочно увидеться с Сашей, чтобы срочно поговорить… О чем?.. Какое это имеет значение.
Они только начинали очень долгий адский путь друг к другу, пройти по которому без ущерба, боли, муки, обид невозможно. Но если уж идешь – надо идти до конца.
Никогда еще Туся не была столь общественно активна. Фиктивный вызов на «Ленфильм» был сомнителен, потому что надо было покупать билет самой. И она поняла, что надо организовать коллективный выезд в город Петра, а заодно и гостиницу. Сделала. Вывезла большую группу молодых драматургов на встречу с аналогичной группой ленинградских авторов. За счет молодежной секции Союза писателей. Не слабо.
И все было у всех на глазах. И не скрыться, не спрятаться.
Улучили момент, когда все пошли культмассово в театр – и встретились в гостинице. Это опять напоминало оперу, только голосов не было. Только шептали.
Приняли решение расстаться навсегда.
Таких решений будет много. И нервы будут сдавать то у одного, то у другого.
Теперь по интернету: Аида, то Дон Карлос, то Норма – постоянно пели, страдали, убивали друг друга и предавали своих близких. И платили за это жизнями – своими и чужими.
Накал был такой же.
За каждым из них стояли судьбы, слезы, страдания.
Если бы у Туси были таланты к оперному пению, она не закрывала бы рта – пела бы и по-итальянски, и по-немецки, и по-французски.
А плакала по-русски.
Прощались в пошлом вокзальном ресторане под пошлую песенку модной певицы.
А больно было по-настоящему.
Официантка принесла заказ и заметила как бы про себя: «Нервные клетки, между прочим, не восстанавливаются!»
Это был его город, его территория, и он здесь царил. Его знали по телевизионным передачам. Его узнавали в метро. На него показывали пальцем.
Она даже не ожидала такой популярности.
Она любила Питер, но она была здесь чужой. И сразу хотела домой.
У нее в этом городе был неприятный инцидент в самом начале ее семейной жизни с мужем – они только что поженились сразу после института. Она приехала в Питер раньше на дневном поезде и ждала его в самом начале Невского у метро «Площадь Восстания» – в синтетической короткой шубке, в лыжной шапочке и с сумкой через плечо. А он опаздывал. Темнело. Вокруг стали толкаться и глазеть на нее неприятные личности. Тогда Туся поискала глазами милиционера и обратилась к нему за защитой. Он не понял, что она хочет, она не поняла, почему он не понял. Запахло неприятной сценой. Около милиционера она ощутила не только незащищенность, но и чувство, которое испытывает рабыня на невольничьем рынке. Было похоже, что ее приняли за кого-то другого. Но, к счастью, подошел муж, и они сразу ушли.
Саша храбро проводил ее до вагона. Дохнуло дивным запахом топящихся печек и замерзших клозетов. Вагон был плацкартный, но зато почти весь заполнен своими.
Вот так они и ездили все советские годы по городам и весям любимой родины и понятия не имели ни о каких заграницах.
– Не входи, – сказала она, не пуская в вагон.
Он стоял на платформе. И вдруг посмотрел на часы – ему казалось – незаметно. Она поняла: ему надо бежать. Помахала, показала глазами – мол, давай!
Отвернулась, собираясь войти в душный натопленный плацкарт и неожиданно возле проводницы с флажком в руке, стоящей возле еще распахнутой двери, в зеркальном стекле этой двери увидела крупный план, как в кино, растерянного человека – Сашу.
И вот через это немытое стекло они попрощались – навсегда.
До чего же безнадежное слово!
Как правильно по-английски: «never say never»?
Никогда не говори никогда!
…Уже через две недели в Москве Саша стоял с повинным видом в переулке и ждал Тусю.
Со своим мужем Туська быстро разобралась. И порхала, свободная, в ожидании Саши.
Но Саша был по уши погружен в семью, и у Туси роились страшные мысли, что все зря.
И вот настал его день рождения. Саша уже перешел на московское телевидение и ждал окончания отпуска, чтобы начать полноценно работать.
Его жена еще оставалась в Питере.
А тут Александру сорок. Придумали встретиться и пойти куда-нибудь отметить.
Он снимал квартиру очень далеко, и она однажды у него была и запомнила, где это находится. Попутно он рассказал, как он вышел выносить мусор и захлопнулась дверь его квартиры на втором этаже. И он легко взобрался с перил на козырек над подъездом, придерживаясь за водосточную трубу, а потом и на балкон.
Она решила повторить. Люди равнодушно скользнули взглядом по какой-то карабкающейся вверх женщине. Туся вошла в открытую дверь и придумала, как она его напугает. В однокомнатной квартире негде было спрятаться – но на кухне стоял диванчик, и она залегла там, представляя, что он сейчас войдет и как будет весело.
Время шло, но никто не заходил. Никаких мобильных телефонов тогда ни у кого не было. Она прошлась по квартире, прикидывая, куда его могло понести. Честно говоря, они еще плохо знали друг друга, просто безоговорочно доверяли и любили. Этой гарантии хватало.
Но легкая тревога, что с ним что-то могло случиться, легла на душу, и стало муторно.
Она вернулась на кухню и стала ждать.
Выйти из квартиры она не могла – замок не позволял. Сползать обратно по водосточной трубе не хватало духу.
Она долго лежала. Дневной свет погас. Где-то у соседей по радио играла музыка.
Она прошлась еще раз, все же обдумывая сползание по трубе. Но ее взгляд зацепила странная вещь – женская кофта элегантного вида. Вообще жена у Саши была очень модная и даже носила шляпку – это Туся заметила издали, при одном из прощаний «навсегда» в Юрмале.
И Туся поняла, что приехала жена, и они пошли отмечать, и, очевидно, Саше не удалось ее предупредить, да и как – при отсутствии связи?
И взыграло подлое женское: сейчас все и решим!
Пришлось еще основательно поваляться, слушая соседское радио.
Дверь открылась. Туся зарылась в диванные подушки и поняла, что скорее умрет, чем посмотрит на них.
– Повернитесь! Я хочу видеть ваше лицо! – с легким прибалтийским акцентом сказала жена.
Саши слышно не было. Хотя она знала, что он в комнате.
– Я хочу видеть ваше лицо! – уже с легкой угрозой повторила жена, и Туся подумала, что на ее месте не стала бы ничего просить, а вцепилась бы в волосы и разглядела без спросу.
Наступила пауза, и потом шаги. И потом хлопнула дверь, которую, к счастью, не заперли. И эта мысль очень четко прозвучала в Тусиной голове: могу уйти.
Тогда она оторвалась от диванных подушек, вышла на лестницу и, не торопясь, пошла по улице.