Красавец и чудовище

Истираль присел возле Ронины, подавая ей кружку с чаем. Свою он поставил на пол, стараясь не расплескать по лежаку. Самому же придется потом убирать. Как-то сложно стало сразу тянуть на себе все — и зелья для себя и для гномов, и колдовство, и опыты, и за мелким приглядывать да магичку откармливать… Теперь-то он прекрасно понял, как Ронина жила здесь в одиночку. Она просто вертелась целыми днями, хватаясь за все и сразу, разгребала завалы накопившихся дел, откладывала то, что казалось несущественным, и так изо дня в день. Вряд ли Ронина тут скучала, занимаясь весьма интересными опытами и исследованиями. А вот он к такой активности не привык, к тому же, раньше у Ронины под ногами не бегали дети. Повезло им, что они взяли одного Рая, а если бы стащили остальных из жалости или по еще какой причине? Башня бы встала вверх дном.

— У тебя каша осталась, — он достал тряпицу, заменившую платок, и аккуратно вытер Ронине лицо. Магичка только вздохнула.

— Вот так всегда. Сложно без магии. Раньше я об этом всем даже не думала, оно само делалось. И лицо вытиралось, и волосы убирались… — она расстроенно посмотрела на свои тонкие руки и обломанные ногти. После становления источника Ронина изрядно похудела, превратившись почти что в скелет, обтянутый кожей. И даже постоянная кормежка кашами положения пока не спасала, так как тело тратило все съеденное на регенерацию поврежденных внутренностей. И судя по пожелтевшей коже, первый и основной удар магии пришелся на печень. Ронина подозревала что-то такое, но не жаловалась, а молча старалась восстановиться. Без ошейника она бы уже превратилась в труп, а так еще ничего, жила.

— Ничего страшного, все нормально, — Истираль убрал тряпку и дождался, пока магичка напьется. Она попробовала чай, а после стала пить мелкими глотками, поскольку тот показался ей слишком горячим.

Пожалуй, что-то было в таком вот тихом и мирном существовании под одной крышей. Что-то… душевное, настоящее, неуловимо приятное. Эльф не знал, как это чувство общности назвать. Семья? Слишком банально, к тому же, еще неизвестно, на самом ли деле они образовали семью, поскольку тайна ошейников так и осталась неразгаданной. И хоть лич и обещал отыскать какие-то книги по старинным артефактам, но вряд ли мог что-то найти в том хаосе, в который превратились замки магов. Общиной их странное образование тоже не назвать. На школу оно тоже не тянуло — один ученик взрослый лоб и один совсем маленький ребенок, не умеющий говорить, но уже колдующий без всяких формул и знаний. Истираль и правда не знал, кем они теперь все друг другу приходились. Разве что в Рае он был уверен полностью — это его родной сын. А вот дальше мысли в голове стопорились, не давая возможности разобраться в сложившейся ситуации.

Он обнял магичку, заставив ее отставить ополовиненную кружку. Истираль решил, что пусть это образование называется семьей. Вот такой странной, ненастоящей, незаконной, неправильной и ненормальной. Семьей с искусственными чувствами и вовсе без чувств. Семьей без многочисленной родни и друзей. Семьей отверженных.

Ронина не стала ворчать на него за самоуправство, как делала по обыкновению. Она уткнулась носом в теплую шею эльфа, ощущая нечто странное и неправильное. Это чувство единения, какой-то душевной перестройки ее сбивало с толку. Она раньше и подумать не могла, что ее эльф — не просто какой-то мужик, живущий в соседней комнате и выполняющий ее приказы, а довольно красивый, молодой и вполне приятный на ощупь мужчина.

Истираль провел ладонью по ее черным волосам и легонько приподнял голову Ронины за подбородок. Магичка удивленно вскинулась, но не отстранилась, лишь завозилась, пытаясь устроиться поудобнее. Он наклонился к ней ближе и осторожно поцеловал, боясь слишком сильно придавить и без того измученное тело. Истираль старался все сделать бережно, зная, что Ронина сейчас держалась больше на упрямстве и чертовой матери, чем на физической и магической силе. Магичка пахла чаем и кашей, ее волосы норовили попасть ему в глаза, поскольку их больше не удерживали никакие магические аналоги заколок и шпилек, а еще она впервые обняла его, слабо и как-то неуверенно, но все же обняла, касаясь тонкими пальцами шеи и затылка.

Ронина впервые наслаждалась поцелуем. Настоящим, добровольным, правильным и чертовски нежным. Она не захотела вспоминать прошлое, попытавшееся было всколыхнуться в глубинах памяти, и отбросила все старое и негодное. Всего того просто не было больше для нее. Ни преподавателей-сластолюбцев, ни озабоченных учеников-аристократов, ни магистра, задирающего девушкам юбки в подсобках. Ничего этого больше для нее не существовало. Был лишь Истираль, свой, родной, какой-то болезненно-настоящий, словно бы ворвавшийся в мозг и душу, заставивший ее чувствовать что-то отличное от ненависти и раздражения. Слишком домашний, чтобы бегать за чужими юбками. Слишком ее собственный, чтобы сравнивать его с кем-то еще. Слишком добрый и понимающий. И немного глупый, но это с возрастом пройдет. У всех проходит. У кого-то за двадцать, а у кого-то за двести лет, но проходит…

Внезапно всколыхнулась охранка башни, заставив их разорвать объятья. Ронина недовольно поморщилась — что-то ломилось в башню, но ломилось не сквозь щиты, а по проложенной для него дороге… Она попыталась понять, что происходит и кто может нарушить их покой, как посреди зала стала формироваться чужая фигура. Низенькая для лича и слабая в магии по сравнению с выжившими магами.

Из-под стола взвизгнул Рай — впервые он попытался выдать какой-то осмысленный звук, а не просто хныкал или орал. А сама Ронина вдруг поняла, кто именно заглянул к ним на огонек. Наконец фигура сформировалась целиком, и посреди зала ошарашенно замер давешний дроу, сжимающий в руках небольшой кузнечный молоток. Он крепко зажмурился от слишком яркого для него дневного света, пусть и сильно приглушенного матовым расплавленным стеклом.

— Вот же черт! — Ронина медленно поднялась, опираясь на плечо Истираля. — Неужели гномы тебя обидели?

Дроу повернулся на звук ее голоса, но глаз не открывал, справедливо побаиваясь ослепнуть от слишком резкого перехода из тьмы в свет. А после хлопнулся на колени, не забыв положить рядом молоток.

— Добрая истинная тьма, — довольно заявил он, будто бы этого и добивался.

— А что случилось-то? — не выдержал Истираль. Наблюдать за тем, как унижается его мнимый соперник, было все же приятно, но в душе заскреблись кошки. А ведь этот дроу был совсем не такой, как рисовала в иллюзиях Ронина. Вместо ехидного гада перед ним стоял на коленях совершенно покорный сломленный парень.

— Мастер Колбут сказал, что я рукожоп, — отрапортовал темный, странно вытянувшись, будто бы собирался по-военному отдать честь и позабыл, что стоит на коленях. — Я ответил, что это он решил уменьшить количество небесного железа в заказанной секире, а потому моя магия плохо прижилась. Состав нарушен был, я-то тут при чем? Но мастер Колбут решил иначе и зарядил мне прутом по лбу, — эльф коснулся места удара, где почти незаметно на серой коже темнело пятно. То ли синяк, то ли полноценная гематома. — Ну вот оно и… сработало… Заклинание ваше.

Ронина поморщилась, но все же подошла к темному и положила руку на лоб. На самом деле удар был не сильным, но защита сочла, что это уже перебор. В итоге все вышло так, как вышло. Сама она лечить пострадавшего не смогла и развела руками.

— Истираль, если можешь, глянь ему голову, посмотри, все ли в порядке с мозгами… если что, залечи, — магичка дождалась, пока тот подойдет ближе и рывком подняла дроу с колен, заставляя встать нормально. Даже вытянувшись в полный рост, темный эльф с трудом доставал ей до плеча головой. А ведь Ронина была не слишком-то и высокой.