Жизнь после игры

Серебряный дракон занимался самым обычным для мальчишки делом — тихо, осторожно и почти не дыша намазывал одежды золотых драконов суперклеем, добавляя при этом какие-то свои заклинания. Выглядело это смешно, посему перед тем как оттаскать мелочь за уши, я сохранила несколько снимков такого процесса. А потом громко поинтересовалась:

— И что это мы тут делаем?

Шеат выронил оранжевую рубашку и затравленно оглянулся. А я, не давая ему возможности сбежать, одной рукой сгребла испорченные шмотки, а другой крепко сцапала дракона за плечо. Я, конечно, понимаю, что он золотых на генетическом уровне не жалует, но конкретно эти парни персонально Шеата не трогали и вообще, в данный момент им было глубочайше насрать на весь мир. Да и ублажавшей их обоих эльфийке тоже.

Я создала золотым копию их одежек и утащила дракона домой разбираться. Впихнула его в ванную, вбросила все испорченное тряпье в большой таз, туда же плюхнула созданную уже горячую воду и дала мелкому в руки мыло.

— Стирай!

— Они же… это магический клей, он не отстирывается водой! — запричитал Шеат, строя умильную моську. Но номер не прошел.

— Мне пофиг. Стирай, — я почти макнула его головой в тазик. — Ты это будешь стирать до тех пор, пока либо не отстираешь полностью, либо не начнешь думать головой.

Насколько я уже поняла, лупить Шеата было бесполезно. Если силовые методы с обычными детьми прокатывали, то взрослый, много раз перерожденный дракон, прошедший через море пыток, относился к порке с философским спокойствием. И однажды заявил Шеврину, что раз все его считают ребенком, то он и будет себя вести как ребенок. И ладно бы там игрался радиоуправляемым самолетиком или рисовал на переборках в коридорах. Да хоть бы и слово «хуй» в туалете на кафеле написал, это бы ему простилось.

Но Шеат делал порой достаточно мерзкие вещи. Я молчу о той самой леске, через которую я навернулась и предстала позорищем для послов из другой вселенной. Но сколько всего он сделал другим? Сколько подставил подножек, сколько дискредитировал других существ? Чего стоила только Лимма, пропавшая вчера на целый день, потому что эта мелкая зараза подставила ей на кухне подножку, да еще и толкнула? Драконидка закономерно приземлилась мордой в чан с тестом, а повара, не разбираясь, засадили ее ликвидировать ущерб с помощью чистки картошки вручную, решив, что раз уж пирогов не будет, так хоть картошку пожарят.

А теперь история с суперклеем. Шеат молча тер в горячей воде загубленные тряпки, поскольку от смеси клея, порошка, мыла и воды одежды золотых превратились в какую-то паклю. Он шмыгал носом, делал обиженную моську, умильную моську, просительную моську, строил мне глазки, пытался договариваться и обещать что-то типа: «А давай я больше никогда не буду шалить, честно-честно». При этом взгляд у него был слишком красноречивый, чтобы я понимала: это «никогда больше» продлится ровно до завтрашнего утра. И продолжала стоять над душой.

Через три часа стирки (воду я ему благоразумно подогревала) дракон перестал паясничать и, похоже, действительно устал. Неожиданно серьезным голосом он выдал уже более взрослую фразу:

— Я все понял. Не скажу, что больше не буду, но… мазать клеем одежду не буду точно.

— И что же ты понял? — спросила я, складывая руки на груди и глядя на это серебристое недоразумение. Шеат уже достаточно спокойно отставил таз, отдышался и вылил все настиранное в утилизатор.

— Я понял, что перегнул палку, — выдохнул он, стараясь на меня не смотреть.

— Отлично, не прошло и полдня, — я зевнула и отошла от двери, позволяя Шеату выйти. — Надеюсь, подобное не повторится, иначе ты вручную будешь перестирывать весь гардероб семьи.

Серебряный вздрогнул от такой перспективы и тихо спросил:

— За что ты так?

— За все хорошее. За леску, через которую я упала, за Лимму, которая вчера едва разогнула пальцы, уж на что она не человек, за Шеврина, которому ты мотаешь нервы вместо того, чтобы хотя бы не мешать… И за всех остальных, которым, я уверена, тоже досталось. Только они молчат и ничего никому не рассказывают.

Я вздохнула и обняла мелкого, выводя его в коридор.

— Шеат, ты умный взрослый дракон. Да, в детском теле, но что случилось, то случилось. И ради всех богов и сверхов, будь ты взрослым драконом. Мне иногда кажется, что тебя подменили… что ты не тот… каким был когда-то… до смерти.

— У меня никогда не было нормального детства, — пожаловался он, упираясь головой мне в живот. — Всегда был какой-то кошмар. И я решил — пусть детство будет хоть сейчас.

— Вот именно, детство, а не издевательство над другими. Они тебя действительно любят и молчат. Мы все тебя любим, хватит уже вести себя как полный даун.

— Хорошо, — серебряный поднял голову и потерся щекой о мой бок. — Я постараюсь, но могу не сдержаться…

— Если я еще где-нибудь найду клей, то он будет у тебя в заднице, — честно пообещала я и слегка подпихнула малого в спину, отправляя вперед.

— Больше никакого клея! — пакостная ухмылка дракона говорила мне о том, что да, клея больше не будет. Но он прекрасно найдет другой способ досадить нам. Надеюсь, не настолько противно, как до этого.

Я уважаю детство и юность. Это прекрасный возраст, которого я была лишена, как и вся наша раса в целом. И нет ничего удивительного, что я могу чего-то не понять, что ясно как белый день ребенку или подростку. Но я еще в состоянии отличить шутку и прикол от форменного издевательства.

И глядя вслед уходящему на кухню мелкому, я искренне надеюсь, что он тоже скоро научится разделять добрые и откровенно жестокие приколы.

========== Часть 17 ==========

Сидеть в кучке рядом с Шеврином и мелкими драконятами и сверхами было как-то… приятно. Чувство полнейшего уюта и покоя вернулось ко мне и наполнило истосковавшуюся душу. Шеврин перестал рычать и гырчать на меня по поводу и без. Теперь он просто расслабленно сидел на полу, поджав ноги по турецки и баловался с Иссой, в шутку грызя ее за ухо. Юркая дракошка пыталась цапнуть то там, то сям дракона смерти, неизменно проигрывала, но взамен получала порцию щекотки, периодически хихикая и дрыгая ногами.

Шеврин действительно хороший отец. Каким бы себя суровым он не показывал, как бы не хорохорился и какую бы страшную моську не делал, я все равно знаю, что в душе он добрый и ласковый. Просто не все в эту душу допускаются и не все имеют право видеть великого воина и наставника возюкающимся на полу.

Ко мне прибился младший белый сверх, умильно тыкаясь мордашкой в ладони. Кто научил его такой дурости, я не знаю, но могу догадаться.

— Заин, ну ты же нормальный парень, зачем изображаешь кота?

— Ага, — не в тему ответил малой и снова сунулся мне в руки. Пришлось брать его целиком и садить на колени.

Эдакая детская терапия получалась. Что мне нравилось у сверхов — выглядящий как годовалый ребенок малой был вполне самостоятельным и не доставлял того вороха хлопот, который обязательно будет с человеческим ребенком. Впрочем, у сверхов свои заморочки. Вот сейчас эта мелочь прилепила мне на руку здоровую лично созданную бабочку, очень сильно щекочущую кожу своими лапками.

Я стряхнула ее, и бабочка взметнулась вверх, метя прямо в лампу. Куда ж еще…

Тишина, тепло и уют были какими-то странными. Мне было подозрительно слишком комфортно. Слишком уютно. Слишком приятно. И это действительно настораживало. Что-то явно не так. Домашний Шеврин в удобном костюме, больше похожем на спортивный, довольно притихшая мелочь. Ну не считать же особой шалостью то, что Заин взялся обсасывать ближайшую к себе пуговицу с моей кофты. Причем после него пуговица из белой пластиковой стала перламутровой. Настоящей, как из раковины моллюска.

И это уютное состояние было похоже на милый кокон гусеницы, в котором она защищена от внешнего мира. Внезапно я поняла, что этот кокон слишком уж истончился. Чересчур ненадежен. А ощущение напряжения в груди вдруг усилилось. Снаружи не происходило ничего, но внутри как будто все переворачивалось.