Амнезия "Спес"

Тройной хлопок… вспоминаю о шлеме… поздно! Меня подбрасывает, шлем закрывается автоматически и сразу врубается фильтр, а я лечу вперед и клубы пламени, в которых барахтаюсь, слепят даже сквозь затемнение! Выдержит ли такое костюм Александра?!

Кто знает…

Глава 1

— Наш мир — Корабль. А Матерь Спес — хранительница его, — бормочет Крепыш Рон.

Учитель Боло благожелательно кивает на это и обращается ко мне:

— Зак Два Восемь, продолжай. Кто главная опора для нас, кто ведет экипаж в светлое будущее?

Я без запинки и гораздо более бойко, чем вальяжный Рон, отвечаю:

— Совет!

— Кто входит в Совет?

— Капитан, Навигатор, Инженер, Администратор, Майор, Аграрий и Архитектор — это высший офицерский состав Корабля.

— Правильно, — кивает учитель, — Ян Шесть Один, ответьте мне, кто в поддержании традиций и во избежание беспорядков бессменно занимает эти должности?

— Должность Капитана традиционно занимает член семьи Уиллис, должность Навигатора — член семьи Ирцевич… — начинает перебирать всем известные имена мой приятель.

Все это помню, как будто только что вышел из класса с последнего зачета.

Но осознаю, что здесь, в палате госпиталя, могу находиться уже не первый день, а все мои яркие воспоминания, возможно, имеют отношение даже не к вчерашнему дню, а, к примеру, к событиям недельной давности. Смотря, насколько сильно мне вдарили на выпускном экзамене.

Но главное, точно знаю, что я победил! Это важно — теперь отец, как сержант, под началом которого пятое звено хранов, сможет забрать меня к себе.

В голове, как камни острые ворочаются, а ребра ноют, но все же решаюсь, наконец, открыть глаза. Оттого, что лежу на спине, взгляд мой упирается в потолок. Там еле тлеет одна лампа и вся палата погружена в полумрак. Плохо — значит, сейчас ночь и отец придет ко мне не скоро.

Захотелось пить, но пошевелиться и оглядеться не могу, к голове и предплечьям прикреплены какие-то штуки.

Но зато от моих бесполезных потуг срабатывает какой-то датчик и принимается тихо пипикать. Да видно не только над головой — в палату сразу же влетает парень.

— Очнулся? Вот и хорошо, — с ходу констатирует он, и сразу же принимается отсоединять все трубочки все трубочки, — Я медбрат, нахожусь на посту у вашей палаты. Можешь звать меня Генри. Ты первый пришел в себя! Молодец! Сейчас я все уберу, и мы попробуем сначала сесть, а потом и встать, — тихо поясняет он мне, пока делает свое дело.

— Пить хочу, — первые слова получаются не очень.

— А, сейчас, — подхватывается Генри и помогает усесться.

Вода, что мне подает медбрат, прохладная и очень вкусная — то, о чем и мечталось. Я выдуваю стакан одним махом, но видно от жадности и спешки захлебываюсь и начинаю кашлять. Парень поддерживает меня и, посмеиваясь, приговаривает:

— Ну что ж ты так торопишься? Никто ж не отнимает. Я могу еще принести. Хочешь?

— Ага.

— Я был на вашем бое, видел, как ты дрался, — меж тем продолжает тихо говорить Генри, поправляя одеяло на мне, — ты, прям как взрослый солдат бился! Классно отработал!

А то! Меня же отец натаскивал, а не учитель Том, толстый лентяй, которой сам задницу лишний раз не поднимет. Приемы объясняет, сидя на скамье, а потом, если мы недопоняли и исполняем что-то не то, норовит нас еще и плетью достать. У такого тренера обычно вперед вырываются те ученики, что от природы посильней или потяжелей других оказываются, а совсем не самые ловкие и способные.

— Спасибо, — благодарю медбрата за похвалу, а заодно и за заботу, — сейчас ночь?

— Да нет, уже утро давно. Это в вашей палате так свет настроен, вы ж все под снотворным, чтоб лишний раз не дергались. Ты вот быстро переборол лекарство, это хорошо, обычно такое состояние при сильных повреждениях и до десяти дней длиться может.

Не хотелось бы. Все ж после окончания спецшколы целых две недели каникул дают и тратить их на бессознательное валяние в кровати не дело. Да и к отцу перебраться хочется побыстрей. Интересно, в какое из трех отделений своего звена он меня рекрутом определит?

— А я здесь, сколько провалялся? — спрашиваю у Генри.

— Да двух дней еще не прошло, как вас сюда доставили! Бои-то начались после обеда, а сейчас только утро второго дня, — весело отвечает он, — Говорю же, молодец! Сейчас вот пойду, доложу доктору Штерну, что ты очнулся, и будем переводить тебя в другую палату. А там и до выписки недолго. Гальюн, если что, по коридору направо, но сам лучше пока не ходи, дождись меня.

С тем он мне отсалютовал, как солдату, и вышел из палаты. А что? Я теперь и есть солдат — спецшколу закончил, с элетроарбалетом обращаться умею, дерусь тоже лучше многих, а значит, мне одна дорога — в храны!

В ожидании возвращения Генри я умащиваюсь поудобнее, все ж с момента, как меня хорошо отметелили в большой драке, не прошло и двух дней.

В покое и тишине мысли сами возвращаются к этому самому, второму дню, а именно, к главному его событию — выпускному бою.

А вспомнить — есть что!

Да хотя бы то, что это был мой первый поход в рубку Корабля! Так-то всех, кто обитает на нижнем уровне, туда обычно не допускают. Только если ты не обслуживающий персонал.

Но вот такой-то радости мне не надо! Даже за каждодневное пребывание в рубке! Греби там уборку всякую, подноси, кланяйся каждому встречному поперечному — не, не по мне это. А вот разок-другой там оказаться — можно. Особенно по достойному поводу.

А какой повод может быть достойней, чем настоящий бой?! И пусть мы пока бились всего лишь за звание рекрута, и лет-то нам всего по четырнадцать, но это же только начало!

Но в рубке мне, если честно, понравилось. Разница между нижней палубой и тем, что я увидел наверху — разительная, везде светлый пластик и металлизированная отделка, а не простой камень стен.

Свет распределен равномерно, даже в тех местах, где, кажется, не так-то часто и ходят. Не то, что у нас — лампы ставят так, чтобы лишнего электричества не жечь.

Да и столько растений в одном месте я еще не видел! Нет, вру. Видеть-то видел, на плантациях там — рядами, когда нас отправляли на отработку, в парке, куда всех детей в обязательном порядке выводят «живым» кислородом дышать и «жариться» под ультрафиолетовыми лампами. Но что б вот так, без великой необходимости, а просто для красоты, такого я, конечно, не наблюдал внизу, ни разу.

А уж арена меня и вовсе впечатлила!

Зал, огроменный настолько, что способен спорить размером с аграрными пещерами, заполнен светом, все вокруг белое и хромированное: закругленными рядами, уходящие вверх сидения, стены, потолок и даже пол. Только и остается удивляться, как такое не пачкается!

А там, где трибуны прерываются — образ Матери Спес! Я его видел только нарисованным на пластилистах, но это совсем не то, что глядеть на него — настоящий, с арены.

Во-первых, Матерь, она, понятно, женщина. А их я в своей жизни видел вообще редко.

Во-вторых, Спес — хранительница всего нашего экипажа, и благодать, что испытываешь при виде ее образа, наполняет сердце радостью, даже если с тобой ничего хорошего не случалось давненько.

Ну и, в-третьих, она очень красивая. Да, вот так. Просто — красивая. И смотреть на нее хочется бесконечно. Длинные волосы… нет, не желтые, а какого-то теплого искрящегося цвета — по-другому и не скажешь. Глаза голубые, но не как у Яна, обычные — блеклые, а яркие, сочные по цвету. А еще руки… пальчики такие тоненькие, что ими только цветы и держать. То есть, нечто легкое и такое же, не уступающее по красоте с виду.

Да, в общем-то, цветок Матерь и держит. Вот какой — не знаю. Я и в тех то, немногих, цветущих в парке, не разбираюсь. Нас, мальчиков, такому не учат.

А сама Благодатная Спес… говорят… когда-то снисходила до своих подопечных. Прямо вот тут, на арену, спускалась со своего изображения и танцевала.

Хотел бы я на это посмотреть… да, скорее всего, враки все это.