Страница 5 из 8
…«Мир, в смысле социум, нужен миру.
Миру такому мир такой, значит, и нужен».
Особенно, правда, очевидным стало всегдашнее желание – сказать на весь белый свет… очевидное.
И опять – именно просто.
Особо насущным провозгласить… это самое насущное.
Что Мир Невидимый – всегда вокруг… и везде… и рядом…
Послушать – тут ведь прежде всего не церковность, а – реальность:
«…Иже везде сый и вся исполняяй…»
«…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
«…видимом же всем и невидимым».
Люди и буднично проговариваются: «Пришло мне в голову»; то есть – вот голова, а вот то, что в неё пришло, и значит – откуда-то!
Люди и сами изредка спохватываются: на поминках в одном доме в девятый день – на столе… взорвалось блюдо с винегретом!.. всех обрызгало!.. – А это хозяин той квартиры – бах кулаком… невидимый невидимым – из Невидимого Пространства!..
…Я же – и сам был там: в реанимации выходил из своего тела – видел своё тело со стороны, ощущая явно и ясно – и буднично, буднично! – себя самим собою.
Мама, в девятый свой день… ко мне приходила… из деревни – в город, в квартиру, в комнату, к кровати… обмахивала моё лицо, шевелила мои волосы…
…Без желания и готовности сию минуту сказать всё это и сказать запросто – тоскливо ходить по улице, как мучиться невразумительным и вычурным сном: никто вокруг не подымает глаза… не полюбуется даже облачком…
Зачастую теперь – всё смотрю и смотрю в окно…
На детей.
На их родителей.
На стариков.
Просто смотрю…
Смотрю просто.
…Я изменился, потому что – некому.
Судя по всему, больше – некому так меняться.
«Есть во мне уровни.
Какие-то.
Признания себе.
В чём?
В самом себе!
Так вот.
Самый крайний глубинный уровень.
Наверно, он.
Он мне говорит.
Все мои и теперешние… и всегдашние, вспомни-ка!.. заботы, мечты, возмущения есть и были только об одном.
Остаться самим собой.
Самим собой.
Остаться.
…Хотя это слово, «остаться», звучит как бы грустно».
Часть четвёртая
1
…Она на экран смотрела – хотя не смотрела: она смотрела на всё разом пространство, по крайней мере, города.
И не старалась так смотреть, а само по себе так смотрелось…
Она в этом пространстве, и глубоком, и доступном, видела – этого! этого! этого!..
С этим она целовалась… с этим спала… с этим ещё как спала!.. с этим просто обнималась…
Но со всеми – давно или очень давно.
И не то чтобы стыдно… и не то чтобы досадно… и не то чтобы скучно… и не то чтобы забавно…
А – все они, и этот, и тот, были какие-то… не главные.
Были все, да, мелкие.
…Впрочем, позвони сейчас хоть кто из них – она бы, наверно, полетела к нему!
Махнув на самое важное-то в себе.
Точнее – туда, просто туда…
Потому что, опять, язык не поворачивается проговорить: «к нему», «он»…
Кто он, в самом деле, такой!
…Было уже, что она, с подругой на пару, подавала в газету, в «службу знакомств».
Было уже, что с одним ходила на концерт, с другим на стадион… Само собой, с обоими… и не только с ними двумя… в кафе…
Потом, конечно, вечер превращался в ночь – или «у него»… или «у себя»…
Было уже и то, что и тот, и этот подолгу не звонили… а некоторые вообще никогда потом не позвонили…
Было уже и то, что она, сидя перед экраном… на диване, поджав ноги, спиной на подушке… вдруг плечами, грудью и бёдрами… начинала ощущать… скольжение по ним ладоней… ласково-грубых… незнакомо-умелых… Но – без касания, без прикосновения!..
Тогда она, стиснув зубы, ныла нутром…
Громко?.. Может быть…
И – текли слёзы.
Такие щедрые и такие горячие… что их даже становилось жалко…
И она – валилась лицом в диван.
…Ничего не думала.
Но само собой разумелось: эти её бёдра, эта её грудь… словно бы растворены во всём пространстве города… и – всем известны!.. и – всем доступны!..
И – никому не нужны…
Потом долго и трудно засыпала, сама не замечая когда.
Она не рассказывала об этом нытье и об этих слезах даже самой близкой своей подруге.
Но как бы само собой разумелось, что та и без того всё это знает.
Потому что… потому что…
Они не живут, что называется, по-настоящему, а – перемогают, пересиливают какую-то траурную страду.
Подруга прямо и просто говорила – словно бы о не видимом, но явном воздухе, – что она на ночь пьёт или таблетки, или коньяк.
…А она – сказала себе.
Нет! Так не может быть.
Ведь она молода и красива.
И квартира. И диплом. И работа.
И вокруг – целый город.
Она – сказала себе.
Призналась, наконец.
И призналась, что призналась.
Что она – ждёт.
Ждёт.
Вот её какое, по сути, состояние.
Вот её какое положение и расположение… на диване… и во всём городе.
И она, вечерами и ранними ночами, стала, сидя на диване истуканом, – смотреть.
Смотреть – не на экран.
Стала смотреть не только глазами, но – всем своим телом и, главное, каким-то… сгустком явным в своём теле… смотреть – во весь город разом и в целом.
Этот сгусток ощутимый тугой… и как бы самостоятельный… словно бы плавал по всему её телу… от лба до лобка… от корней волос на голове… до кончиков ногтей на ногах…
И она – забывалась…
Забывала – о своём обо всём теле.
Не думала, но само собой разумелось, что этот сгусток – есть она сама, есть – она.
Он-то, сгусток, – и ищет, он-то – и ждёт.
Да! Если так, что ему, сгустку, нужен не мужик, не ладони, не член.
А – серьёз.
«Серьёз»…
Иначе она – когда вдруг изобличала себя и откровенно спохватывалась – выразиться не умела.
…Так она сидела и даже уже днём такая ходила и ездила – может, месяц, может больше…
И она – сгусток тот в ней нащупал в пространстве города нечто особенное! – Как бы, однако, чужеродное этому всему городу… но зато – как бы удовлетворительно совместимое с нею, с настоящей…
Явно нащупала! – Будто бы сама же, своими руками и на своих глазах… уронила иголку в стог сена!..
…Однажды она вдруг вообразила… дикаря!.. человека того первобытного!..
И будто…он – её…
А как именно?..
Она стала грезить
Стонать…
2
Общаюсь теперь, волей-неволей заметил, почти только с женщинами.
Вот такое бы мне было дано – в испуганном отрочестве, во взбалмошной юности!..
Теперь – по возрасту моему?..
Тогда: по возрасту – чего во мне?..
…В моём стоянии теперешнем этот быт – символический, знаковый?
Даже больше – далее предположу.
Явясь в пространство ощутимое, я сам как вещество ощутимое, плод и младенец, – общался ведь, телесно-то, исключительно с матерью – с женщиной!
…То есть – я вернулся к истинному моему состоянию. – Кровному, естественному, природному.
3
«Будет женщина – будет жизнь.
Будут радость – будет мужчина.
…Что же это я?
Пишу от лица… женщины».
Часть пятая
1
Я – на корабле.
На – Корабле!
Ощущение – Корабля. Явное. Живое.
Корабля – одинокого.
И – одиночества на Корабле.
И – одиночество этого ощущения.
Человек как человек, чуть став человеком, был прежде всего – астроном!
Глаза…
Не было, может, ещё и колеса, ни даже зубила, но было уже – наблюдение, созерцание, анализ, схема и – признание Отцовства звёзд.
Глаза, они – и разведчики, и мечтатели!..