Потеря ориентации

– Дашь? Я не понимаю.

– Ха! Вот глупая, – развеселился Муха.

– Займёшься с нами любовью, – с удовольствием объяснил Олег.

Криков и негодующего возмущения за столь непристойным предложением не последовало. Уля хорошо соображала и ради своего любимого была готова на любые жертвы. Она смирилась, понуро повесив свою красивую голову, Уля словно собачка за живодёром пошла за двумя подонками.

Отымели Улю с особым цинизмом, о какой-то, хотя бы условной деликатности, и речи не шло. Боль, унижение и, как дополнительный бонус, заполнившее её, чуть не порвавшее, чувство липкого омерзения. Поздно ночью возвращаясь к себе в комнату, она чувствовала себя грязной, недостойной любви Кана и вообще хорошего отношения людей, знавших её.

На этом найдёныши не успокоились. На следующий день, Уля, ожидаемо на занятиях не появилась, чем они и воспользовались. Отозвали в сторону Кана и показали ему, как они развлекались с его ненаглядной Улей прошлой ночью. А так как она занималась сексом с ними хоть и нехотя, но вполне добровольно, у Кана случилось затмение мозгов. Он не запомнил, что ему говорили найдёныши и как они его затащили к себе в номер. Очнулся Кан, сидя в кресле напротив Олега, разместившегося на кровати. Муха безостановочно шарахался по комнате и что-то бормотал себе под нос.

– Не переживай ты так. Поверь все бабы такие. Твари продажные. Шлюхи дешёвые. Ну захотелось ей разнообразия, чего-то остренького. Ведь таких, как мы, на земле больше нет и не будет. Мы твои друзья, поэтому тебе и глаза на мир открыли. Пора взрослеть.

– Вы не понимаете! Такого просто быть не может! – прокричал, как прорыдал, Кан. Поверить трудно, но факты. И Кан не знал, что такое настоящая ложь и зачем она нужна. Он проиграл, даже не начав битву.

– Да расслабься ты, дружок. Чего на свете не бывает. В тихом омуте черти водятся, – подбавил бензина в огонь Муха. – Хочешь обо всём забыть? Прийти в норму?

– О чём ты? Такое не забывается, – угрюмо, недовольно пробурчал Кан.

– На вот, попробуй, – Олег бросил ему маленький пакет с белым порошком.

Ловко поймав его на лету, Кан спросил:

– Для чего это?

– Поверь, лучше этого на свете нет. Универсальный обезболиватель. Уравнитель. Усилитель творческой активности. Стиратель душевного негатива. С ним ты бог. Его действие примитивно и сверх эффективно! Возьми щепотку и вдохни в себя.

Терять Кану было нечего и он, не думая, вскрыл приятно зашуршавший пакет, ухватил пальцами щепотку порошка, поднёс её к свой правой ноздре и сделал глубокий вдох. Через секунду мир изменился, поменял свою полярность. Тревоги, страхи, сомнения, боль измены, отошли на второй план, растворились в море хлынувшего в него удовольствия. Господи, как же хорошо-то!

– Смотрю, друг, тебе похорошело. А? – подмигнув, сказал Муха. Подошёл и забрал у него пакетик.

– Что это?

– Пыльца с крыльев ангелов. Забудь, если всё объяснять, половина очарования момента потеряется.

– Да, вы правы. Это изумительно, – говоря, Кан поднял руку и внимательно рассматривал свою ладонь и пальцы, наслаждаясь проходящим сквозь их плоть солнечным светом, приобретшим привлекательный розовый цвет. Он видел мельчайшие капилляры, разноцветные радуги аур внутренних сосудов, по которым циркулировала его живая розовая кровь. Он завис на двадцать минут. Приятели оставили Кана на время в покое. Только, когда фаза кайфа перешла в желание непрерывного движения, общения, они продолжили разговор. Наркомарафон они замутили длинной в восемь часов, расстались с Каном лишь на следующие утро.

Дальше всё пошло, покатилось, как под гору катится снежный ком. Количество употребляющих самопальную дурь пришельцев росло день ото дня. Найдёныши предпочитали выбирать себе клиентов среди молодых творцов, которые ещё не определились со своим путём в искусстве, находились на грани выбора, мучились и страдали от этого. Олег и Муха через знакомых с действием волшебных препаратов студентов предлагали таким беззащитным дурачкам и дурочкам совершить скачок в будущее, увидеть свет. И действительно на первых порах многим такая терапия помогала. Они начинали творить не присущие им великолепные произведения искусства мрачного пророчества.

Вскоре мастера унивёрсума заметили, что у многих их учеников акцент их работ незаметно сместился в сторону негативного восприятия окружающей их действительности. В их картинах, фильмах, скульптурах, стихах всё чаще встречались красные и чёрные цвета. Мастера ничего не понимали, они выдвинули теорию о зарождении нового направления в искусстве, только не понимали, что послужило толчком. Взрослые в который раз проиграли детям.

Детишки, попробовавшие наркотик, не спешили рассказывать об этом своим друзьям, не говоря уже о мастерах. Клиентами найдёнышей могли становиться только студенты, кандидатуры которых были ими предварительно согласованы. Тайна охранялась свято. В унивёрсуме как бы образовались два сообщества студентов. Одно нормальное, классическое, светлое, устремлённое к звёздам и второе – сборище сомнамбул, живущих от дозы до дозы, подчинившие свой творческий процесс приёму наркотических средств, сделав его смыслом всей своей жизни, своим вдохновением.

Друзья отрывались на всю катушку. Устраивали вечеринки в стиле тяжёлого металла, где обезумевшие от наркотиков нежные создания идеального мира трясли своими одурманенными туманом кустарных стимуляторов головами, как заправские металлисты восьмидесятых годов двадцатого века. Олег и Муха стали их царями, владыками и беззастенчиво пользовались своей властью. В последнее время они даже стали уставать от обилия сексуальных связей, разнообразия ламповых девушек. Но в общем, секс, мордобой, подчинение наивных людей наступившего светлого будущего своей власти им никогда не надоедали.

Насилие похоже на пожар в степи, набрав однажды силу, будет бушевать до тех пор, пока не сожжёт всё на своём пути, превратив мечты в угли, а людей в бездушных, никого не жалеющих на своём пути прожорливых чумных насекомых. Найдёныши хотели обрюхатить своей чёрной болезнью весь мир. Весёленькие времена вернуться и перемены к худшему никому остановить не удастся.

В один прекрасный вечер полупьяные найдёныши сидели на парапете перед центральным корпусом, любуясь на заходящее в лиловую постель облаков солнце. Они только недавно научились варить пиво и теперь их руки сжимали пластиковые колбы с недавно сваренным янтарным, сильно мочегонным напитком. Они чувствовали себя счастливыми.

– Слушай, но ведь, в конце концов, всё выплывет наружу, – проговорил Муха.

– Ну и что? Меня это не пугает. Что мы такого страшного, в конце концов, сделали? Набили пару рож… никого не убили. Остальное все эти уроды совершали вполне осознанно и добровольно. Подумай сам, что нам такого могут сделать? Пожурят немного, скажут «ай яй яй», и всё. Здесь же все помешаны на свободе определения, ненасильственном воспитании и прочей гуманистической чепухе. Мы для них неандертальцы. Во всяком случае для высших мастеров точно. Мы же не по врождённой злобе, а по причине воздействия на нас неблагоприятной социальной среды не умеем себя правильно вести. Потерянные души. Хо. Поэтому нас просто надо тактично обучить, направить. Поверь, мы наведём шухер в этом сонном царстве. Заставим их повзрослеть.

– А что же будет дальше, Олег?

– Срань. Ну что ты ноешь? Долго и счастливо будем наслаждаться жизнью. Здесь же всё бесплатно, всё в кайф. Может устроим переворот, захватим власть. Хотя, возможно, не стоит и напрягаться. Мы и так, что хотим, то и делаем. Для нас с тобой наступил наш собственный индивидуальный коммунизм.

Много читаешь, умнее не станешь? (Хи Хи Хи)

Глава 1. Знакомство

– Отпустите его.

В словах мальчика десяти-двенадцати лет звучала неприкрытая угроза. Напротив него двое мальчишек, примерно его возраста, потешались над третьим. Самый старший из двух хулиганов, не по годам толстый, заплывший жиром боров, держал жертву за шиворот и протяжно рыгал ему в лицо – "Брэээээ!". – Его спутник, с длинными сальными волосами, второгодник, крепкий и ловкий, отвешивал мальчику пендели и при каждом раскате отрыжки своего приятеля ржал, изображая из себя второразрядного монстра из малобюджетного фильма ужасов. Услышав слова, адресованные к ним, хулиганы остановили свою жестокую игру, и, немного растерявшись от того, что кто-то смел им перечить в их родной школе, повернулись на голос, но жертву из рук не выпустили. Увидев того, кто отдал им приказ (слова, произнесённые с такой затаённой уверенной злобой, могли быть только приказом), они сразу погрустнели. Жирный, словно жалуясь, сказал: