Страница 6 из 15
Будучи девятилетним мальчиком, я, разумеется, не мог разобраться в особенностях политической и социальной жизни Ташкента и Туркестана в целом. В отличие от Симбирска в Туркестане не было дворянства, вздыхающего об ушедших днях крепостного права, и на развитии этой страны никак не сказывалось разорение крестьянства. Туркестан не знал абсурдной правительственной кампании против грамотности в сельских районах, пагубной политики изгнания детей «низшего сословия» из школ и гонений на любые проявления независимой мысли в университетах, печати и общественных учреждениях. Туркестан находился слишком далеко, чтобы стать полем деятельности для реакционных чиновников, которые пытались превратить многонациональную империю в царство Московское.
Как уже упоминалось, Ташкент был покорен в 1865 г. и стал столицей Туркестана. В 1867 г. генерал К.П. Кауфман, герой Кавказских войн, был назначен первым генерал-губернатором новозавоеванной страны. Будучи выдающимся администратором, после своей смерти в 1882 г. он вошел в историю Туркестана как преобразователь новых земель. При решении этой задачи он руководствовался Уставом по управлению Туркестаном, проект которого разработал Александр II. Этот устав обязан своим появлением самым просвещенным годам в правление Александра II, когда в России шли преобразования, соответствующие высочайшим идеалам личной свободы и равенства.
Российские владения в Средней Азии простирались от восточного побережья Каспийского моря до границ Персии, Китая и Афганистана. Дойдя до естественных пределов, российский «Drang nach Osten» остановился, после чего творческая энергия русских людей оказалась направлена на культурно-экономическое развитие края и насаждение цивилизации в отдаленных землях. Великобритания с подозрением наблюдала за русской экспансией в Азии. Исторические традиции тяжело умирают, и еще долгое время после того, как Россия завоевала свою долю Средней Азии, Великобритания продолжала видеть в русских опасных соперников. Впрочем, и те не слишком доверяли Англии. Продвижение русских войск к Кушке на афганской границе в 1880-е гг. едва не привело к англо-русской войне, а в мои школьные годы политика лорда Керзона вызывала достаточно серьезное беспокойство в военных кругах Ташкента, которое улеглось лишь после того, как англо-русская комиссия окончательно установила демаркационную линию на Памире.
На Западе широко бытует мнение, будто бы Россия в безжалостных попытках ассимилировать мусульманское население уничтожила великую среднеазиатскую цивилизацию. Я своими глазами видел результаты русского правления в Туркестане и считаю, что они лишь делают честь России. Когда мы прибыли в Туркестан, прошло всего 6 лет после экспедиции Скобелева в Геок-Тепе (1881 г.) с целью умиротворения этого туркменского оазиса в закаспийской пустыне и только 24 года после покорения самого Ташкента. Однако в течение всей подготовки к долгому путешествию из Симбирска мы ни разу не думали о месте нашего назначения как об «оккупированной» стране. Ташкент был для нас просто отдаленным уголком России. В действительности способность русских пришельцев сходиться с коренным населением, завоевывая его дружбу и уважение, просто поразительна. Одна и та же мирная русская жизнь шла и в Самаре на Волге, и рядом с могилой Тамерлана. В течение многих лет, проведенных в Туркестане, отец постоянно разъезжал по делам службы, и в качестве главного инспектора школ ему приходилось посещать самые изолированные районы, но он ни разу не брал с собой никакого оружия, кроме трости. За 20 лет он объездил весь Туркестан, главным образом в конном экипаже, и ни разу у него не было ни малейших конфликтов с местным населением. Успехи российской колониальной политики в Азии объясняются терпимостью к местному образу жизни. Конечно, и в Туркестане, как и в любой губернии Центральной России, находились невежественные чиновники-самодуры; вполне возможно, что они время от времени пытались вмешиваться в национальные традиции или религиозные обряды. Но местному населению с самого начала было ясно, что такие случаи – исключение, а не правило. Русские города росли и процветали бок о бок с туземными поселениями. Наряду с традиционной системой исламского образования открывались русские школы, доступные для всех, вне зависимости от национальности и вероисповедания. Местная судебная система, основанная на Коране, сосуществовала с открытым судопроизводством, принесенным в этот край русскими. На мусульманское население самое положительное впечатление производили железные дороги, банки, промышленные предприятия, развитие хлопководства и сельского хозяйства, ирригационные сооружения и прочие экономические достижения. Тридцать лет русского владычества вернули Туркестан – страну блестящей, но давно исчезнувшей цивилизации – к жизни и процветанию.
Для меня в Ташкенте продолжалась беззаботная, но ставшая более разнообразной и увлекательной жизнь. Многое изменилось в доме. Барьер между взрослыми и детьми рухнул. Наша няня больше не имела над нами власти. Мы, младшие, участвовали в жизни родителей и старших сестер. Французскую гувернантку сменила молодая русская девушка, которая была скорее подругой моих сестер, чем учителем. Моя комната находилась рядом с отцовским кабинетом, где он проводил большую часть времени. На службу он ходил редко, так как работал и принимал коллег и посетителей дома. С течением времени отец занимал все больше места в моей жизни. Его шаги, доносившиеся из кабинета, вселяли в меня уверенность, когда я ждал, чтобы он пришел и проверил мое домашнее задание. Отец очень интересовался моими сочинениями по русскому языку, беседовал со мной об истории и литературе и призывал меня выработать ясный и лаконичный стиль, частенько повторяя свое любимое изречение: «Non multa sed multum», что в примерном переводе означает «меньше слов, больше мыслей». Я очень часто прислушивался к разговорам взрослых, особенно к беседам моего отца с другими видными туркестанскими чиновниками, когда обсуждались важные вопросы. В первую очередь их всегда заботили интересы страны или государства в целом. Для них государство было живым организмом, и они ставили удовлетворение его потребностей превыше всех прочих соображений.
Мой отец нередко упоминал Сергея Юльевича Витте, к которому относился с большим почтением. Витте был настоящим, убежденным государственным деятелем и очень проницательным человеком, но ему с трудом удавалось отстаивать свои взгляды перед реакционными петербургскими чиновниками. Однажды во время визита в Ташкент Витте посетил моего отца. Его сердечные, учтивые манеры заставили отца впоследствии сказать: «Если бы все петербургские вельможи походили на Витте, Россия была бы совсем другой страной».
Не меньшее влияние на мое мировоззрение оказало другое происшествие. После заключения франко-русского союза (1892 г.) Лев Толстой в открытом письме выразил свое негодование этим событием. Для него, как и для всех прогрессивных русских людей, союз республики и самодержавия представлялся вопиющим нарушением принципов свободы и справедливости. Его резкий памфлет с суровыми нападками на Александра III не мог быть издан в России, но он тайно распространялся в мимеографических копиях, одна из которых дошла и до Ташкента. Из обрывков разговоров и прочих намеков за обеденным столом я понял, что мои родители после обеда собираются читать памфлет Толстого. У них в обычае было на час удаляться в кабинет матери, чтобы обсудить текущие дела или почитать друг другу вслух. После обеда нам, детям, полагалось расходиться по своим комнатам, но я тайком вернулся и спрятался за шторой. Затаив дыхание, я слушал обвиняющие слова Толстого, острые, как лезвие ножа. Не знаю, какими мнениями обменивались родители, так как поспешил удалиться, едва чтение закончилось. Однако по тому волнению, которое слышалось в голосе отца, и по некоторым замечаниям, сделанным им во время чтения, мне стало ясно, что отец в известной степени согласен с автором. Я был слишком молод, чтобы понять весь смысл толстовских обвинений, но чувствовал, что Россия попала в тиски какого-то ужасного недуга.