Табу на чувства

Я начинаю шипеть, как дикая кошка. Свет из окна бьет по глазам и они начинают слезиться.

— Баба Тома!

— Не бабтомкай, давай вставай! Неделю уже, как зомби живешь, посмотри на себя, — всплеснула руками женщина. — Ты себя в зеркало видела? Похудела еще больше! Что соседи скажут? Что я тебя голодом кормлю? Вставай!

Проворная бабулька отобрала у меня одеяло.

— Не хочу, — ответила я и повернулась на бок.

— Ника, до греха не доводи! А то возьму ремень и надаю по твоей заднице костлявой.

Я лишь фыркнула. Мне вообще все равно, что она там будет делать со мной. Я просто хочу тишины и спокойствия. У меня нет сил, я так уста…

Не успела я додумать мысль, как мою левую ягодицу обожгло огнем.

— Ай! — закричала я, подскакивая на диване.

Во все глаза уставилась на бабу Тому, которая в руках держала… Ремень!

— Вы что меня ударили? — спросила, до сих пор не веря в происходящее.

— Я тебя предупреждала, а теперь иди в душ и через десять минут жду на кухне, если тебя не будет — пеняй на себя. С этой минуты я буду тебя воспитывать, — с этими словами она ушла.

Я тупо пялилась на дверной проем, куда она вышла секунду назад и растирала ушибленную филейную часть. А ведь она не шутит! Ремень может показаться детской забавой, кто знает, что у нее на уме…

Титаническими усилиями воли заставила себя встать. Наверное и правда нужно приходить в себя, хватит депрессировать… Тем более Димка скоро приедет, я должна быть веселой, хоть и буду подыхать внутри. Сходила в душ и впервые за шесть дней посмотрела на себя в зеркало, едва не отшатнулась. На меня смотрела измученная незнакомка. Права баба Тома довела я себя. Под глазами синие круги, щеки впали, кости торчат еще сильнее… Эффект Касьяна Райхеля налицо, так сказать.

Каждый раз при мысли о мужчине сердце болезненно сжималось. Станет легче хоть когда — нибудь? Появится ли снова интерес к жизни? Или без него больше не будет красок в моем мире?

Постаралась выбросить весь негатив из головы и зашла в кухню.

— О, хоть немного на человека стала похожа, — отвесила комплимент баба Тома. — Давай за стол садись, я котлетки пожарила и пюрешку сделала.

Я не хотела. Аппетита не было совершенно. Но отказать не могла, знала, что именно для меня бабушка старалась, на кухне возилась.

— Спасибо, умираю от голода, — соврала и глазом не моргнув.

Пока ковырялась вилкой в тарелке без особого энтузиазма, баба Тома рассказывала последние новости.

— Никуся, давай кушай, — строго сказала женщина.

— Баб Том, что — то не хочется…

— Ты это прекращая. Думаешь, Касьян твой один на белом свете? Знаешь еще сколько таких будет? Если этот козел заставляет тебя плакать, то не пара он тебе, поняла меня?

Я лишь кивнула, потому что голосу своему не доверяла… Потому что Касьян — не козел и я хочу, чтобы он был единственным…

— Ты умница и красавица у меня, — бабушка подсела ко мне и обняла, а я не выдержала и позорно разревелась.

Она гладила меня по волосам, по спине, пыталась утешить. А мне так больно и горько было.

— Тише — тише, внучка. Всем больно было… Всем козлы встречались, слышишь? Всем было больно… Но нужно жить дальше. Говорят же, что жизнь — это движение. Вот и ты шевели задницей, плюнь и дальше живи не оглядываясь.

— Мне кажется… Кажется, я никогда так не смогу. Любого буду с ним сравнивать…

— Старше станешь и поймешь, что до твоих личных стандартов и не дотягивал он. Ох, если я его встречу, то обязательно с кочергой познакомлю! Ты глянь, ирод, дитя до чего довел! Я его…

И баба Тома так заковыристо начала выражаться, что я не удержалась и начала хихикать.

— Вот, уже смеяться начала, — баба Тома стерла слезы с моих щек. — Все будет хорошо, Вероничка.

Я обняла старушку, не знаю, чтобы без нее делала… Она наш ангел — хранитель.

— Так, хватит нежничать, а то и я расплачусь, а я этого не делала с двадцатого века! Иди давай в магазин сходи и купи пирожных моих любимых, а я пока чайник поставлю.

Я быстро надела на себя джинсы и свитер, на улице уже прохладно, скоро совсем похолодает.

— И хлеба купи! — крикнула баба Тома.

— Хорошо, если что — то еще вспомните — позвоните.

Я шла в магазин, впервые за неделю вышла из дома. Было тяжело, скажу честно. Мне хотелось вернуться в кровать, снова накрыться одеялом и жалеть саму себя. Но баба Тома права, нужно двигаться вперед. У меня есть цель и я ее добьюсь. Мне есть ради кого жить…

Я зашла в магазин и поздоровалась с продавщицей. Машка была на пару лет старше меня.

— Давно тебя не видела, Ника, — произнесла девушка, пока я думала, что купить.

— Работала, поздно приходила домой, — отозвалась я.

— Да? А мне сказали, что ты с Касьяном теперь…

Я резко подняла голову и холодно посмотрела на продавщицу.

— Глупости говорят. Я работала у него в ресторане.

— Понятно, — стушевалась Машка. Она — то думала, что я ей расскажу что — то интересное, чтобы она могла и дальше сплетничать.

Я как раз рассчитывалась, когда в магазин пришел новый покупатель. На двери звякнул колокольчик, я обернулась и не смогла скрыть отвращения. На пороге стоял Павел. Мужчина улыбнулся своими пожелтевшими губами, я отвернулась.

— Слышь, а че ты с дядей не здороваешься? Зазналась? — услышала голос «дяди» совсем близко.

Я проигнорировала его.

— Спасибо, Маш. Удачного вечера, — сказала я.

Развернулась и вышла из магазина. Прочь от этого урода! Видеть его не могу, вот кто настоящий козел.

Услышала позади себя шаги и ускорилась.

— Слышь, лялька, подожди, — сказал Паша, я не остановилась.

А в следующее мгновение он схватил меня за руку, а затем отпихнул к стене дома, нависая надо мной…

Паша нависает надо мной. Мне противно от его запаха от его близости и страшно. Он пугает меня. Стараюсь не выдавать этого, но он гадко ухмыляется. Понял.

— Отойди от меня, — говорю ровно, а саму трясет всю.

— Ну — ну, я же поговорить, — кладет руки по обе стороны от моего головы.

Стараюсь дышать спокойно и не оглядываться по сторонам. На улице светло, что он мне сделает? Просто запугивает, урод. Есть такая категория людей, которые кайф получают, когда другим страшно.

— А ты чего такая дерзкая, лялька? Я тебя зову, ты морозишься.

— Значит, не хочу разговаривать? Ты мне кто, чтобы я с тобой здоровалась и любезничала?

— Дерзкая сучка, — громко смеется, а глаза злые. — Мы же родственники, разве можно так?

— Родственники? — в этот раз смеюсь я. — Ты мне — никто, как и твоя жена.

— Я по — хорошему к тебе, лялька, а ты в ответ что?

— Знаешь, я вообще не хочу, чтобы ты со мной общался. Отойди, — предпринимаю еще одну попытку отодвинуть козла.

Он стоит на месте, придвигает вплотную свои бедра, а у меня к горлу подкатывает тошнота.

— Не рыпайся, видишь, что со мной делаешь? — трется об меня промежностью.

Меня передергивает от отвращения. Я поднимаю руку и бью мужчину по лицу. С удовольствием наблюдаю, как на его щеке расползается уродливое красное пятно. Бью ладонными в грудь, чтобы ушел.

Паша внезапно хватает меня рукой за шею, да так сильно, что дышать становится больно. Воздух со свистом втягиваю в легкие, цепляюсь в его руку, царапаю до крови, пытаюсь оторвать от себя, чтобы дышать нормально, пакет с продуктами падает у ног. Меня накрывает паника, воздуха не хватает, из глаз начинают течь слезы.

Урод никак не реагирует. Наклоняет свое лицо близко и начинает слизывать слезы с моего лица. Я пытаюсь закричать, но не могу. Боже, он что… Хочет меня убить?

— А теперь слушай сюда, шмара. Позвонишь своему богатому еб*рю и скажешь, чтобы еще сто штук дал. Кивни, если поняла, — кровь шумит в ушах, я ничего не слышу, только вижу, как его губы шевелятся, пытаюсь по ним читать.

— Вот умница, — ухмыляется и отпускает шею.

Я делаю спасительный вдох, а легкие начинает раздирать от кашля. Я сгибаюсь пополам, давлюсь кашлем, хриплю. Слезы катятся из глаз, зло их стираю.