Девяносто третий

– Мне сначала меньше платили.

– Твой шеф непрактичный.

– Кто сказал?

– Пышкин так говорит. Но вообще по-доброму к нему относится.

– А к тебе?

Подвох не удался. Марина посмотрела вдаль сквозь собеседника и по-прежнему ровно ответила:

– У нас отношения чисто служебные.

«Чили с Аргентиной… Однако! Умеет коллега Пышкин договариваться, не поспоришь». Переваривая полученные сведения, Алексей вошел в главный подъезд огромного желтоватого дома на площади. Дом начинали строить в имперском стиле в конце сороковых, но после развенчания культа личности проект радикально упростили, борясь с архитектурными излишествами. Размах, невзирая на это, ощущался. В здание целиком влезали обе ветви областной власти, и не только они.

Выйдя из кабины лифта на шестом этаже, Алексей свернул в правое крыло. Минуя апартаменты губернатора, он покосился на двустворчатую дверь с табличкой. Поверх пластика блестела искусственная позолота. В коридоре с высоченным потолком было пусто и тихо. Глава региона, возможно, куда-то уехал или проводил совещание. В обоих случаях Алексею ничего не светило, ибо личный пресс-секретарь Якова Александровича, Маргарита Викторовна, безотлучно находилась при его особе. В любое другое время дозвониться ей в кабинет было практически невозможно.

Яков Александрович слыл народным губернатором, и это определение в целом соотносилось с его имиджем. Роста он был среднего, внешности неброской, изяществом манер не отличался. Во власть пришел без выборов, по указу президента. Зато именем народа клялся постоянно, даже позволяя себе ругать отдельных молодых министров правительства России. Если верить местным социологам, народу такой стиль руководства нравился. Впрочем, если верить им же, в последнее время губернаторский рейтинг застопорился. Клятвы клятвами, но обещанного улучшения жизни не происходило…

Алексей постучал и прислушался. За дверью кабинета раздался какой-то звук, будто тонко и противно вскрикнула неведомая птица. Алексей постучал еще раз и нажал на ручку. Дверь подалась.

– Войдите! – раздался раздраженный голос.

– Здравствуйте! – вежливо произнес Алексей, переступая порог.

Маргарита Викторовна, чудом застигнутая на рабочем месте, что-то буркнула в ответ.

– Газета «Народная трибуна». За постановлениями, – как всегда, лаконично отрекомендовался Алексей.

Преданная спутница губернатора сморщила ту половину лица, которая была ближе к нему.

– Постановления в приемной, – объявила она в своей особенной манере, точно хотела сказать: «Закрыто на учет», и недовольно передернула плечами.

Снова послышался звук, напоминавший голос вредной птицы.

Алексей изобразил полупоклон и, уже пятясь обратно, спросил:

– Не подскажете, пресс-конференция не планируется?

– Обо всём объявим заранее, не волнуйтесь, – четко и подчеркнуто членораздельно ответила хозяйка важного кабинета, как будто перед ней был ребенок или безнадежно больной.

Выполнив свою миссию, она развернулась в крутящемся кресле, тут же оказавшись к Алексею плечом и всем, что ниже плеча. Кресло под ней буквально взвизгнуло, и он наконец-то сообразил, что за звук раздавался из-за двери, а также после его появления внутри.

Информационная политика по-прежнему была в надежных руках. В приемной, перебрав стопку бумаг, Алексей обнаружил лишь пару документов, предназначенных его изданию. И те касались абсолютных пустяков. «Трибуна» была не в чести у Маргариты Викторовны, несмотря на тираж и популярность. Такой порядок вещей сложился до появления начинающего журналиста в редакции еженедельника. Почему, он доподлинно не знал, мог только догадываться.

Преференции от губернатора перепадали в основном «Привратнику», печатному органу городского Совета. Тот, едва родившись на свет, выступил в авангарде борцов за демократию. Народный губернатор помогал ему любыми доступными способами, еще когда сам был директором завода «Шарикоподшипник». Другим приоритетом главы исполнительной власти стало телевидение. Приняв бразды правления от предшественника, Яков Александрович тотчас облюбовал большую студию государственного канала, откуда методично воспитывал вверенный ему народ…

Мстительно ухмыльнувшись, Алексей прихватил с собой пару копий с надписями от руки «ТВ» и «Привратник». Речь в этих постановлениях тоже шла о чем-то не шибко значимом: кажется, о подготовке к фольклорному празднику и формировании межведомственной комиссии с непроизносимым названием. Но поступить так, а не иначе было для него делом принципа.

Дальше по коридору его встретили радушнее. Приемная и аппарат полномочного представителя президента занимали совсем мало места по сравнению с администрацией. Это не мешало разнообразной оппозиции, которая только водилась в городе, желать их обитателям всего наихудшего. Фигура полпреда сама по себе являлась раздражителем. До краха КПСС он преподавал в университете теоретическую физику и воплощал в себе полную противоположность народному губернатору.

Виктор Евсеевич роста был высокого, осанку имел спортивную, голос зычный, а манеры современные и раскованные. С населением он не заигрывал, напрасных обещаний старался избегать. Казалось, собственный рейтинг его ничуть не волновал, поскольку даже с народным губернатором он время от времени яростно дискутировал. Полпред полагал, что Яков Александрович увлекается популизмом. За такое мнение народный губернатор глядел на него волком.

Помощник полпреда Михаил Евгеньевич Зимин отправлял из приемной факс. При виде журналиста он слегка сконфузился.

– Прости, что одними обещаниями кормлю.

– Ничего, обещанного три года ждут, – пошутил Алексей.

Михаил Евгеньевич рассмеялся.

– На днях исправлюсь.

– Уже и не знаю, что думать, – укоризненно продолжал Алексей. – Мы под вашу статью место держим, самое лучшее.

– Неужто на первой полосе?

– Нет, на развороте.

– А на первую губернатора поставите?

– Учитывая нашу взаимную любовь, скорее, на последнюю. В раздел «Курьезы».

Помощник полпреда снова засмеялся, потеребил кончик носа.

– Имей в виду, твоему шефу моя статья может не понравиться.

– Почему?

– Он же патриот.

– А вы нет?

– Видишь ли, – Михаил Евгеньевич сделал паузу, подбирая слова, – мы по-разному понимаем патриотизм. У Станислава идеал России – в далеком прошлом. Самодержавие, православие, народность и тому подобное.

– Не настолько он дремучий человек.

– Пусть не настолько, но к этому неизбежно придет. А вот я в нашей героической истории почти не вижу светлых пятен. Чем гордиться? Вечной отсталостью? Грязью? Крепостным правом? Настоящей свободы здесь никогда не знали. Поэтому и коммунизм так легко утвердился.

– Теперь вы меня простите, – возразил Алексей. – Я всё-таки на историка учился. Как это свободы не знали? А Новгород и Псков? А казачество? А Сибирь, где крепостного права вообще не было? И что значит «коммунизм легко утвердился»? Добровольческая армия не в счет, как и всё Белое движение?

– У казачества, знаешь ли, свои понятия о свободе. Да и белые не очень с народом церемонились.

– По сравнению с красными? Скажите еще, в колхозы всех загнали бы.

– Такого не скажу. В советской деревне я после вуза поработал. Времена были уже другие, ни войны, ни революции, но впечатление осталось тяжкое.

– Только не обижайтесь, но, мне кажется, вы от идеальной схемы пляшете. Не вы лично, скорее демократы в целом, – поправился Алексей. – Но ситуация далеко не идеальная, наоборот, запущенная.

– «Будьте реалистами, требуйте невозможного!»6. Помнишь, чей девиз?

– Шестидесятников во Франции?

– Верно. Так вот, если не будем стремиться к идеалу, вообще ни черта не сдвинем. Сожрут нас, и косточки не хрустнут.

– Ой, не знаю…

– А я знаю, – помощник полпреда уже не улыбался. – Ко мне столько информации отовсюду стекается, что тебе и не снилось. Стоит нам оступиться по-крупному, о реформах в стране еще на семьдесят лет забудут.

6

Авторами фразы считают студентов Парижского университета Жана Дювиньо и Мишеля Лериса, активных участников беспорядков во французской столице в мае 1968 года. Итогом волнений стал политический закат президента Шарля де Голля. Есть также версия, что эти слова принадлежали писателю и философу Жану-Полю Сартру.