Страница 3 из 11
Тут в класс, глядя в пол, проскользнул Бенджи Нуньес и сел на место. Миссис Эйкман бросила на него неодобрительный взгляд и продолжила:
– И напишите пару страниц о вашем самом печальном воспоминании за минувшее лето.
Агнеса подняла руку.
– Извините, пожалуйста, – сказала она, – я просто хотела уточнить. Вы действительно сказали «самом печальном»?
– Да-да, именно так.
– А я лето провела просто замечательно! – вмешалась Миранда. – У нас роскошный загородный дом в штате Мэн, на берегу озера. Мы каждый день…
Миссис Эйкман изобразила громкий храп.
– Про счастливых людей читать никому не интересно! – сказала учительница. – Чтобы по-настоящему взволновать читателя, нужно вонзить кол себе в душу и свободно изливать свою боль. Скверные каникулы! Ужасный солнечный удар! Умерший родственник! Вот это тема для сочинения!
Ученики раскрыли тетрадки и принялись писать. Корделия всегда считала, что писатель из неё так себе, но на эту тему писать оказалось проще простого. Начала она с того, как родители сообщили ей, что они переезжают (тут она понаставила кучу восклицательных знаков, чтобы передать всё своё негодование и потрясение), а потом написала обо всех друзьях, которые остались у неё в Калифорнии. В последних фразах Корделия рассказала, как она проснулась в первое холодное утро в Нью-Гэмпшире и как расплакалась в подушку, осознав, что прежняя жизнь кончилась навсегда.
Дописав, Корделия закрыла тетрадку и стала ждать, пока её одноклассники закончат свои сочинения. И услышала, как двое мальчишек справа от неё шепчутся между собой.
– А я вчера дотронулся до двери чердака! – сказал один. Это был тот, что с красными кончиками волос. «Мэйсон», – вспомнила Корделия.
– Да ладно, – сказал второй, конопатый, с длинным, лошадиным лицом. – Вчера и школа-то была закрыта.
– Для учеников – закрыта, – ответил Мэйсон. – А учителя все были здесь, обустраивались в своих кабинетах. Так положено. И никто даже не заметил, как я пробрался на четвёртый этаж!
Второй мальчишка уважительно кивнул.
– И что, она правда горячая, как рассказывают?
– Прям жжётся! – Мэйсон ещё сильнее понизил голос. – И это ещё не всё! Я наклонился поближе к двери – а там треск такой, как будто костёр горит.
– Выдумываешь! – сказал второй мальчишка. В его голосе слышался страх.
– Сходи сам да проверь, если мне не веришь, – ответил Мэйсон.
– А вот возьму да и схожу!
– Да не сходишь ты. Побоишься, как и все остальные. И знаешь ещё что? В тот момент, когда я коснулся дверной ручки, я услышал жуткий вопль! Это был Элайджа Тени, это точно! Он всё ещё горит, через столько…
Тут миссис Эйкман цыкнула на них, и мальчишки сделали вид, будто пишут. «О чём это они?» – гадала Корделия. Нет, не то чтобы она поверила Мэйсону – он же явно пытался напустить страху на своего легковерного приятеля, – но всё равно ей сделалось любопытно, откуда взялась эта история.
«Что же там произошло, на этом чердаке?»
Через несколько минут миссис Эйкман объявила, что начинает вызывать желающих поделиться своим эссе с классом. Корделия съёжилась, от всей души надеясь, что учительница её не вызовет: ей вовсе не улыбалось делиться своими сокровенными мыслями с целым классом чужих людей. К счастью, добровольцев и без неё нашлось предостаточно. Миссис Эйкман вызвала мальчика по имени Грант Томпсон. Грант вышел к доске, выдержал паузу, откашлялся и начал читать.
Его эссе называлось «Лето, когда умерли все мои животные».
– Первым умер мой хомячок, – прочёл Грант трагическим тоном. – Но он был далеко не последним!
Питомцев у Гранта было много, и к четвёртым похоронам во дворе Корделия начала глазеть по сторонам. Именно поэтому она смотрела в нужную сторону, когда мимо открытой двери класса прошла женщина в хирургическом костюме. На лице у неё была одноразовая маска, и руки в перчатках она держала на весу, как будто только что продезинфицировала их перед операцией. Корделия вскинулась на своём месте и привлекла внимание сидевшей рядом Агнесы.
– Ты видела?! – шёпотом спросила Корделия, кивая в сторону двери.
– Кого? – спросила Агнеса.
Корделия принялась было объяснять, потом покачала головой: миссис Эйкман обернулась в их сторону, а ей не хотелось нарываться на неприятности в первый же день в школе. И потом, она уже успела придумать совершенно логичное объяснение странному виду той женщины: небось это учительница естествознания решила удивить учеников в первый учебный день. «Тут все такие странные!» – подумала Корделия и сникла. Она представила светлые коридоры школы Риджвуд, где учителя ходят в нормальной одежде и школьники пишут про самые лучшие воспоминания, а не про самые грустные…
Сейчас она тосковала по своей прежней жизни больше, чем когда бы то ни было.
3
Малыш под трибуной
День шёл своим чередом. Прочие учителя оказались довольно разношёрстными. Учительница художки, госпожа Перес, Корделии понравилась: она сама выглядела как старшеклассница и в конце урока раздала всем шоколадки и наклейки. Учительница естествознания, госпожа Пэйтел, тоже была молодая, но в остальном полная противоположность госпожи Перес: та беззаботная, эта сверхорганизованная, та снисходительная, эта требовательная. Но больше всего Корделии не понравилась миссис Мэйчен: старая карга, которая искренне ненавидела детей и выглядела так, словно ей уже лет десять как пора на пенсию. Миссис Мэйчен явно считала, что единственный способ выучить математику – это непрерывно корпеть над примерами, и по этому поводу дала на дом целую пачку распечаток с заданиями.
К седьмому уроку Корделия почувствовала, что больше не может. После безалаберной свободы летних каникул ей совершенно не сиделось за партой. Через десять минут после начала урока обществоведения Корделия отпросилась в туалет и сбежала из класса. Она прошла мимо канцелярии и побрела по неизвестному коридору куда глаза глядят, подслушивая на ходу обрывки разных уроков. Учителя спокойно объясняли, чем они будут заниматься и чего они ждут от учеников (кроме миссис Мэйчен, которая распекала перепуганного пятиклашку за то, что тот забыл разницу между числителем и знаменателем). После того, как она несколько раз свернула наугад, в коридорах сделалось очень тихо. «Похоже, у них тут куда больше места, чем требуется», – подумала Корделия и заглянула в окошечко на двери ближайшего класса. В центре тёмной комнаты стоял один-единственный стул.
Корделия попятилась.
Ещё несколько поворотов – и она очутилась в коротком коридорчике без дверей. Тупик. На дальней стене висела большая фотография. Корделия подошла поближе. На фотографии был седой чернокожий мужчина за чертёжным столом, в рубашке с закатанными рукавами. Мужчина, казалось, не замечал, что его фотографируют: он был полностью поглощён работой. Его глаза горели такой одержимостью, что Корделии сделалось немножко не по себе.
– Это единственное известное фото Элайджи Тени, – сказали у неё за спиной.
Корделия ахнула от неожиданности и развернулась. Она увидела перед собой высокую, элегантную женщину со светло-коричневой кожей, с пышными кучерявыми волосами, уложенными в высокую причёску.
– Извини, что напугала, – сказала она, протягивая руку. – Меня зовут доктор Рокени, я тут директор.
Корделия пожала протянутую руку. Пальцы у доктора Рокени были как у пианистки, длинные и изящные.
– Корделия Лю. Приятно познакомиться!
– Взаимно, – сказала доктор Рокени. – Раз уж представился такой случай, разреши поздравить тебя с поступлением в нашу школу. А то ведь мы до сих пор с тобой так и не познакомились, а жаль. Летом у нас было знакомство со школой для новых учеников, но ты, я так понимаю, не смогла выбраться.
– Да мы же и не собирались переезжать, – сказала Корделия. – Но тут папа потерял работу, и вот…
– И вся твоя жизнь полетела вверх тормашками, – сказала доктор Рокени с неподдельным сочувствием. – Это очень тяжело, Корделия. Уж я-то знаю. А вы откуда приехали?