Полюбить Дракона

Хитрая Ирментруда вползла в тронный зал. На ней было какие-то темное, невнятное вдовье платье, и покрывало укрывало волосы, но Эвану она показалась прекраснее и желаннее всех. Загорелся на руке огнем застарелый шрам, который оставили ее острые зубы.

Ирина прятала глаза, словно самая покорная и смирная Ирментруда, и Эван с трудом удержал себя на месте, на троне, хотя ему хотелось кинуться к ней, обнять ее, стиснуть, прижать к своему сердцу.

— Зачем ты явилась, женщина? — нарочито суровым голосом произнес Эван, и Ирина подняла на него взгляд.

— Я пришла к тебе, князь, — ответила она смиренно. — Разве ты не скучал обо мне, разве ты не хотел этого? Я вот скучала и помнила о тебе каждый миг…

— Ложь! — выкрикнул Эван, и это слово радостной дрожью пробежало по телу Дианы.

«Конечно, ложь, — думала она, разглядывая гладенькое личико соперницы. — Посмотри на ее сладкую, лживую ухмылку, посмотри в ее глаза, которые похожи на пуговицы! Скучала она каждый миг?!»

— Скучала? — удивленно произнесла Диана. — А мне вот… видения показали, что ты с удовольствием кувыркаешься в объятьях Звездного. Я даже знаю, как его зовут. Его имя тут каждый знает, думаю. Андреас — так его зовут. И ты легла под него не потому, что он тебя принудил. Нет. Ты хотела этого. Именно этого самца. Так о какой тоске по князю ты говоришь?

Ирина подняла глаза.

На ее лице застыла все та же покорная, умиротворенная улыбка, а глаза сверкали хитро, жестко.

— Ты же знаешь, что драконы не спрашивают согласия самок, — ядовито произнесла она, глядя прямо в лицо Дианы. — Они — господа, они — повелители, они просто берут свое, когда им хочется. Можно сопротивляться, но скоро силы иссякнут, а дракон полон мощи, как бездонный колодец. Он все равно победит и возьмет свое. И разве можно под ним не испытать блаженства? Разве можно не испытать страсти в его объятьях? Это же мужчина; только мужчина может сделать женщину счастливой, — пела Ирина нежным голоском, с придыханием. Надо же, как старается! Какие дифирамбы выводит! — Но даже когда мне было очень хорошо, я вспоминала, что может быть лучше. Только в объятьях князя — лучше. Поэтому я пришла к нему.

«Ты посмотри, какая подлиза! — потрясенно подумала Диана. — Теперь ясно, почему Эван к ней так тянется! У нее язык без костей, и как она льстить умеет! Не о подарках говорит и не о нарядах, а о нем, нахваливая его, как фанатик — бога! Конечно, среди прочих рыбешек она выгодно выделяется! Где ж так врать научилась?! Я-то видела, как она Андреаса окрутила… Андрея. Тогда еще — моего Андрея».

Воспоминание больно ранило ее сердце, прожгло разум. Не вынеся этой льстивой, гадкой, гладкой лжи, Диана, подобрав юбки, рванула со ступеней вниз, к стоящей у подножия трона Эвана Ирине.

Подойдя к ней близко-близко, крепко сжимая посох, она заглянула в ее притворяющиеся, бессовестные, прочные глаза и зашептала так, чтобы слышала ее одна Ирина, горячо, будто ее душа горела:

— Не думай, что ты сможешь обмануть меня хоть на миг! Я тебя знаю; я помню все. Я не забыла, как ты, забавы ради, отняла у меня Андрея. Я знаю, что ничего не значила для него, но ты!.. ты нарочно его соблазнила, чтобы причинить мне боль и посмотреть, как я буду корчиться, потеряв любимого. Тебе это доставляет удовольствие, да?

Ирина смотрела на соперницу, усмехаясь. Ресницы дрожали от сдерживаемого смеха над ее глазами.

— О, да, — прошептала она так откровенно и так страстно, что казалось — от черного яда, сочившегося из ее слов, воздух жжется. — Мне очень понравилось смотреть, как ты корчишься. Такая юная, такая невинная… оставленная любимым ради банальной похоти… Мне очень понравилось чувствовать себя сильнее тебя. Сильнее твоих чувств, сильнее твоих жертв, сильнее твоей молодости и чистоты. Мне нравилось чувствовать, что ты не нужна. Что ты никто. Что нет в тебе ничего особенного. И я сделаю это еще раз; понравился тебе князь Эван? Я чувствую, что понравился. Но я поклялась, что всех мужчин, что обратят на тебя внимание, я заберу себе. Не позволю им тебя любить. Ни единому.

— За что?

Диана могла задать только этот вопрос, потрясенная лютой ненавистью, сквозившей в голосе Ирины.

— Просто потому, — отвечает та, — что мне так хочется. Потому что я так могу сделать. Потому что ты чувствуешь боль. Я нашла себе игрушку, и играть буду по своему вкусу. Буду мучить, буду трепать, буду кусать и терзать, пока мне не надоест, пока рот мой не насытится твоей кровь. Я отниму у тебя все дорогое тебе и испорчу. Я каждый твой вздох превращу в боль. Эван мне не нужен, тут ты права; самки не умеют любить! Но он — мой, и моим он останется навсегда! И я ему не позволю испытать счастье с тобой.

— Ты никогда не станешь для Эвана дорогой и особенной, — в тон ей ответила Диана, хотя внутри нее все дрожало, и слезы были готовы хлынуть рекой. — У таких, как ты, не родятся драконы. Только ущербные Звездные. Потому что ты сама, наверное, рождена от Звездного колдуна. Кровь дурная, холодная и прогнившая, как у мертвой рыбы.

Эти слова, словно точная стрела, нашли незащищенное место в душе Ирины. Та с рявканьем кинулась на Диану, но та выставила вперед черный посох, и коварная драконица отшатнулась в страхе.

— Что, узнаешь палку, которая намяла тебе бока? — усмехнулась Диана, увидев в глазах соперницы страх. — Подожди же, она еще не раз распишет тебе спину, если сунешься ко мне.

— Где ты взяла ее?! — выдохнула Ирина, переведя дух.

— Великая старуха мне отдала этот посох, — ответила Диана язвительно. — И меня признала хозяйкой дома, а не тебя. Тебя дух матери драконов велел гнать взашей, и я тебя прогоню!

От зависти и злости у Ирины перекосилось лицо.

Она считала себя уникальной; самой умной из самок, самой достойной, не рыбой, но равной драконам. Жестокая? Что ж, мир полон жестокости. И мать князей знала это как никто другой.

Но то, что дух старухи не счел ее, Ирину, достойной звания хозяйки дома, пребольно ударило по ее самолюбию. Драконицу даже затрясло от завистливой ярости, что не она признана лучшей.

— Я докажу, — шипела она, стискивая кулаки, — докажу, что она ошиблась, отдав тебе посох! Кто такая ты? Без году неделя, в тебе только-то и есть примечательного, что гладкая кожа! А меня Эван любит!

От драконов не укрылось, что самки яростно спорят о чем-то и вот-вот сцепятся, и уже сцепились бы, если б не посох, которым Диана отгораживалась от Ирины.

— Хватит, — рявкнул Эван, прекращая их тихую грызню. — В конце концов, вас всего двое против целого гарема, который не так давно уплыл в море. Моего внимания хватит на вас обеих.

Диана обернулась к князю. На губах ее мелькала насмешливая улыбка.

— О, нет, князь, — ответила она, качая головой. — Ты думаешь, все так просто? Так я усложню тебе жизнь. Я не пущу тебя в свою постель, если ты коснешься этой ядовитой гадины. Ты думаешь, что можно ласкать двух женщин одинаково, и тебя все устроит? Так вот это не устроит меня! Ты отдал меня своему брату, едва услышав о своей прежней любви? Что ж, я, хоть и с болью, твой выбор принимаю и уважаю. Но в ваших отношениях я не желаю быть, — Диана запнулась, — десертом после основного блюда. Желаешь испить моей любви? Тебе придется выбирать. Я не хочу быть костылем при инвалиде, — она яростно мотнула головой, указывая на Ирину, — и давать тебе то, чего дать не может она. Я жива, я думаю и чувствую, и мне будет противно касаться тебя, князь, после нее. Чувствовать на тебе ее запах. Так что тебе придется выбирать, я или она.

От этих слов на лице Эвана выписалось такое удивление, что было ясно — он и слова не может произнести. Лео позади его трона деликатно прятал насмешливую улыбку.

— Он уже выбрал! — выкрикнула Ирина истерично. — Меня!

— Пусть сам скажет, — грубо пресекла ее Диана. — Здесь князь он, а не ты. Решает он, а не твоя язык. Но если ты, Эван, выберешь ее — что же, это твой выбор, твое решение. Я останусь с Леонардом и не потревожу тебя больше, не напомню о себе.