Бегущая во сне

Девушка умылась, приподняв сиденье стула. Затем, аккуратно держась за стену и змеевик, пересела на унитаз. Каждый такой маневр давался ей непросто. Простые утренние процедуры занимали в три раза больше времени, чем раньше.

Многочисленные реабилитации, которые она прошла за последние три месяца после выписки из больницы, научили обходиться своими силами без посторонней помощи. Почти всегда, когда это возможно. У девушки была сильная мотивация научиться все делать самостоятельно в ее нынешнем положении — лишь бы мать не относилась к ней, как к беспомощному младенцу. Они теперь жили вместе, в маминой квартире, и частенько ссорились. Ее диагноз приковал ее не только к постели, но и к матери, от которой она с юных лет мечтала сбежать в самостоятельную жизнь.

Массажистка Татьяна уже ждала в спальне, когда Таша выкатилась из ванной на своем офисном стуле, уже одетая в спортивный костюм.

— Здравствуйте, Ташенька! Готовы к процедурам? Упражнения делаете, о которых мы говорили?

— Конечно, — без энтузиазма, как было раньше, пробормотала Таша. Она не обманывала массажистку, но знала, что делала все вполсилы. Последние две недели она больше спала, чем бодрствовала.

Татьяна принялась разминать мышцы ног своей пациентки, растягивать связки, помогала ей делать различные движения, большинство из которых давались девушке с болью.

— Терпите, милая. Только так мы вас поставим на ноги. Терпите!

— Я уже не верю в это. Я слышала, как врач говорил маме, что с моими травмами люди восстанавливаются полностью в одном случае из тысячи. Да в меня молния с большей вероятностью ударит, Тань! — тяжело дыша и всхлипывая, жаловалась Таша, жмурясь от боли.

— Все у вас в голове, Таша! Все в голове… Нужно верить. Вот увидите! Ну, а пока нужно разрабатывать суставы и мышцы, чтобы они не забывали, что такое движение. — Таня продолжала безжалостно мучить пациентку растяжками и стимулировать мышцы. Таша скулила от боли и покорно делала все, что от нее требовалась, но мысли ее были далеко. Она не верила в терапию и присутствовала на ней лишь физически, но не мысленно.

Когда занятие подошло к концу, в спальню вошла Вера и пригласила Татьяну на чай с булочками. Таша присоединиться к ним не пожелала, попросив завтрак в свою комнату.

Когда проводишь в постели большую часть суток, интерьер становится до тошноты изученным. Каждая мелочь, каждая деталь, изъян на стене, за который способно зацепиться зрение, мозолят глаз. Ты не хочешь на них смотреть, но глаза сами следуют от одной точки к другой, изучая их снова и снова.

Девушка взяла смартфон. По привычке зашла в профиль соцсети. Она так всегда делала раньше за завтраком: листала сторис, выкладывала свои фото, читала комментарии многочисленных поклонников. Теперь ее страничка пустовала. Выкладывать было нечего. Разве что изъяны на стене и диетические обеды. Зато у подруг и друзей жизнь била ключом. Бары, клубы, прогулки, универ, посиделки в студенческих кафешках, бурные выходные — теперь все это она видела лишь со стороны. А ведь раньше это была ее жизнь — роскошной Таши Малининой.

Автокатастрофа поделила жизнь девушки на до и после. До была счастливая Таша, дочь обеспеченных родителей (даже очень обеспеченных!), студентка престижного ВУЗа, живущая в свое удовольствие. Куча друзей, всегда шумная компания, вечеринки, уик-энды за границей, шопинг в свое удовольствие, перспективный жених (еще и жгучий красавчик!) Евгений Сарин — все это было таким привычным для нее. И все это в одночасье разбилось вдребезги вместе с дорогущей иномаркой, подаренной отцом на совершеннолетие. Счастье треснуло, и началась новая жизнь после. А между старым и новым зияла пропасть, обрыв, черная бездна, которую нельзя было ни перешагнуть, ни перепрыгнуть, разве что перелететь. Но разве человек может летать? Только во сне…

Таша больше не могла ходить из-за паралича обеих ног. Небольшая чувствительность сохранилась, но не полная. Она ощущала покалывания, жжение, если долго не меняла положение ног, чувствовала горячее и холод, немного ощущала сильные прикосновения. Но ходить она не могла.

Родители показывали ее множеству специалистов, возили в иностранные клиники, где она проходила по несколько курсов терапии. Нервную систему восстанавливали новейшими препаратами, пускали в ход современные методы психотерапии, мышцы разрабатывали с помощью специальных массажеров. Это было больно, тяжело и мучительно, но Таша делала все, что советовали врачи, а эффекта не было. Нервные связи ниже бедер не восстанавливались.

Девушке купили суперкрутое инвалидное кресло из облегченного сплава с кучей функций, на котором можно было даже спускаться и подниматься по ступенькам, но она отказывалась в него садиться. Для нее это значило бы признать то, что теперь она калека, инвалид, неполноценная, с физическим изъяном.

Привлекательной и красивой девушке это было чем-то сродни смерти. Она даже пыталась свести счеты с жизнью, когда осознала, наконец, что с ней произошло. Наглоталась снотворного, но мать вовремя заметила, что пузырек с лекарством пуст и вызвала скорую. Девушку откачали, но желания жить от этого не прибавилось.

Мать увезла ее к морю, чтобы отвлечь. Через месяц они вернулись, но Таша поняла, что за это время от нее еще больше отдалились друзья и жених, который всячески избегал встреч и все реже и реже звонил.

Мать не сводила с дочки глаз, окружила заботой и комфортом. Женщина могла это себе позволить. Хозяйка сети салонов красоты полностью отошла от дел, вверив все управляющей, и посвятила себя уходу за дочерью. Кроме того, помогал отец Таши — Мирослав Малинин, крупный бизнесмен и владелец нескольких мебельных фабрик «МалинКо». Но от того, что мать теперь нянчила ее, как малое дитя, не отходя ни на шаг, Таша еще больше впала в уныние, погрузилась в депрессию и апатию, потеряла веру в реабилитацию, тренажеры и врачей. Единственным удовольствием, которое осталось в ее жизни, были сны, потому что только во снах она могла ходить, бегать, танцевать, как и раньше. Поэтому она много спала, принимая антидепрессанты, которые прописал лечащий врач. Таблетки вызывали сонливость, что девушке было только на руку. Их ей теперь, правда, выдавала исключительно мать, опасаясь повторения попытки покончить с собой.

Стук в дверь прервал поток тягостных мыслей.

— Тук-тук! Привет, барсук! — послышался родной голос из-за двери.

— Входи, Ева!

В комнату вошел симпатичный парень двадцати пяти лет с короткими русыми волосами, в просторном свитере и модных брюках. Это был старший брат Таши — Евсей. Он злился, когда родные называли его Ева или еще чего хуже — Евушка, но прозвище настолько к нему прилипло, что так стали звать его и друзья.

— Привет, сестренка! — он подошел к кровати, присел на краешек постели рядом с Ташей и обнял ее.

— Мне тебя не хватало! Не уезжай так надолго!

— Что поделаешь, долг обязывает.

— Точнее, папа, да? — улыбнулась она.

— Радуйся, что ты не можешь ходить, Ташкент, а то и ты бы уже разбиралась во всех тонкостях мебельной фурнитуры, — Евсей никогда не переставал шутить над младшей сестрой, и в ответ на обидное ему «Ева» придумал для нее прозвище похлеще — Ташкент. Даже когда она потеряла возможность ходить, он умудрялся подшучивать и над этим ее положением. Но Ташу это вовсе не обижало — напротив, она не чувствовала жалости в его словах. Ненавистной жалости. Его издевки вызывали в ней чувство нормальности, как бы это глупо ни звучало. К тому же, она тоже частенько подкалывала его.

— Скажи, что не хочешь у него работать.

— Ты же знаешь папу. Он знает лучше, — ехидно исковеркал последнюю фразу Евсей и скорчил смешную гримасу на лице. Таша засмеялась. Ей даже непривычно стало от звука собственного смеха. Она это делала теперь так редко.

— Да, знаю, — ответила сочувственно Таша. Перечить отцу действительно было сложно. Особенно учитывая, что он обеспечивал все хотелки своих детей, без которых те не привыкли обходиться.