Привет, Маруся!

Недели через три после моего возвращения из Питера мы с папой, Аней, Олесей и Катей решили сходить в молодежное кафе и отпраздновать первую зарплату. Сенкевич уже устроилась секретарем-референтом в какую-то строительную фирму и тоже в конвертике получила денежку за добросовестно отработанную неделю. Папа идти в питейное учреждение категорически отказался, ибо что ему делать с молодыми. Однако мы с Анькой настояли: нечего сидеть дома и слезу вытирать, конечно, не так сказали, более нежно, но смысл был тот. Папа, подумав, согласился: путь затворника — путь в никуда, и составил нам компанию.

Батюшки, вот народу привалило, наверное, весь город решил отпраздновать мою первую прилетевшую зарплату. Вскоре показались музыканты, и началось безудержное воскресное веселье.

Папа не сходил с круга. Сначала его приглашали на танец мои подруги, потом подключились одинокие посетительницы этого кафе.

— Олег Иванович, да вы пользуетесь у женщин необыкновенной популярностью, — фыркнув, сказала Анька и снова, подхватив его за руку, повела на танцпол, отбив у пятидесятилетней старушки в романтичном розовом наряде.

Меня тоже ангажировал высокий красивый мужчина с проблесками благородной седины в волосах и голливудской улыбкой на лице, обычно таких мачо приглашают на съемки рекламы шампуня от перхоти, к примеру, с таким слоганом: «Head & Shoulderss. Танки грязи не боятся». Танцуя, он прижал меня к себе так, что, казалось, сейчас вылезет все, что я уже съела и даже больше. А потом его рука начала свое буйное шествие по моему левому бедру. Такая наглая рука. Пришлось применить контрмеры. Нет, я не обвинила его в сексуальных домогательствах, как это сделали любимые женщины Клинтона и Трампа, просто каблуком немного повертелась на левой ноге моего спутника, вспомнив слова Кутусова о любимом и всемогущем оружии.

— Дура неадекватная. Ты одна такая? — взвыл партнер, нагнувшись к пострадавшему ботинку.

— Нет, что вы, я не одна, у меня еще подруги есть, — и показала на Катю с Олесей, которые ловили ускользающие от них мидии, и на Аню, которая в танце похрапывала на папином плече.

В этот момент брюки моего визави сзади начали медленно расползаться по шву, и в прорези показались симпатичные розовые трусики в красных сердечках. Мужчина, почувствовав облегчение, очень сильно занервничал и, схватившись за расползшиеся, штанины, ни слова не говоря, спешно ретировался из зала. По дороге он сбил со своего стола вилку, ложку и нож, те, звякнув, оказались на керамогранитном полу. А не надо обижать беззащитных девушек, чтобы не прилетело божье негодование.

— Что случилось? — подскочил к нему официант, которого привлек звук упавших столовых предметов.

Господин буркнул себе под нос. Папа, наблюдавший эту картину, сквозь смех сказал:

— Ничего страшного, просто товарищ что-то съел. Надо записать в жалобную книгу.

Засмеялись все, кроме официанта. Промямлив, что книгу жалоб он найти не может, официант тут же ускакал в подсобку.

Через минуту в зале появился администратор и подошел к нашим столикам. И вновь прозвучал тот же вопрос: что случилось? Красивый мужчина с рекламы, зашедший в зал из раздевалки в длинной куртке, которая прикрывала пикантное недоразумение, что-то ему объяснил, но молодой человек так и не понял, в чем суть претензии. И вновь свои пять копеек вставил папа:

— Товарищ хотел сделать запись в жалобной книге. Ваш повар очень вкусно готовит!

— Я не понял: вы хотите поблагодарить повара?

Да, у сотрудников этого кафе напрочь отсутствует чувство юмора, пришлось снова объяснить администратору, что у нас нет претензий, эта была просто шутка, и повар здесь отменный.

Утром следующего дня я почувствовала себя очень плохо: открылась страшная рвота, мучили недомогание и слабость, наверное, божья кара зацепила и меня: зачем смеялась над чужим горем? «Все-таки надо было потребовать жалобную книгу. Вот сразу поняла, что мясо несвежее, какой-то странный от него шел запах. Зачем только ела?» Тяжело встав, я еле-еле на полусогнутых отправилась на работу. К вечеру в моей голове поселилась тревожная мысль: «А был ли мальчик? Может, дело совсем не в отравлении?» Ведь действительно, за всей этой кутерьмой событий я совершенно забыла о месячном цикле, почему-то не начавшемся вовремя. «Но это ни о чем не говорит, может, задержка из-за моих психов и нервозности?» — думала я. И все же решила сходить в соседнее гинекологическое отделение. Для собственного успокоения.

Ответ старенькой докторицы обескуражил:

— Ты беременна, деточка.

Мой словарный запас мигом вылетел в уши. Только и смогла промычать:

— Как?

— Ну, я думаю, тебе известно как. Раз забеременела. Что же ты так разволновалась? Одна? Без мужа?

Я не понимала смысл вопросов, на время утратив всякую способность к осмыслению и размышлению. В голове стучало одно: я беременна, я беременна. Но потом, найдя в себе силы, все же промямлила:

— Да.

— Ну, что ж, Земля не перевернется, Вселенная на части не разлетится. Родишь и воспитаешь сама.

— Я умру!

— Я сейчас помогу!

И, посмотрев друг на друга, мы засмеялись. Хорошо, когда врачи с чувством юмора.

***

Придя домой после смены, я застала на кухне мирно воркующих голубков — папу и Аню.

— Папа, почему ты меня в детстве не пристрелил из своего наградного пистолета?

— Ты быстро бегала. — Ну, кругом шутники! — Не лучше? — взволнованно спросил папа, вглядываясь в мое посеревшее и как будто осунувшееся лицо. То ли еще будет.

— Лучше теперь не будет. Я беременна. Надо было тебе раньше рассказать непутевой дочери о том, как появляются дети. Это твое отцовское упущение. А то: мы тебя в капусте нашли, мы тебя в капусте нашли.

— Это мой родительский прокол, — смеясь, согласился папа и бросился меня обнимать: — Но как же хорошо: у меня будет внук или внучка! Спасибо, Стасенька!

Пф-ф… Сердечное спасибо, Кутузов!

Глава 18

Если бы это был фильм, то наверняка сейчас бы появилась заставка: прошло шесть лет. И все бы сразу увидели повзрослевших героев, подросших детей. Да что там говорить, даже деревья фоном прошли бы иные: высокие, с мощными раскидистыми ветками. И обязательно бы на экране мелькали весенние пейзажи, видя которые, зритель бы непременно тихо умилялся: весна, обновление природы, оголение чувств.

Как, говорится, быстро кино крутится…

Вот и я постараюсь так же быстро и по возможности ярко изложить события, которые оставили след в памяти.

***

Первое время после осознания того факта, что беременна, я жила одним днем и не смотрела вперед: что там будет через несколько месяцев, потому что меня преследовало стойкое убеждение: ребенка я не выношу. Что угодно произойдет: всемирный потоп, ураган «Катрина», взрыв на АС, массовая утечка газа на химическом заводе…Но я так мечтала стать матерью. Так хотела, чтобы у меня был ребенок, только мой волнистый попугайчик, которому бы я могла отдать всю свою накопившуюся по самые уши любовь и нежность. Моя неожиданная беременность вообще — чудо, я знаю, о чем говорю.

На втором курсе у нас добавился новый учебный предмет — пропедевтика в хирургии. Вел курс пожилой дяденька, известный в городе хирург, но как преподаватель вре-ееедный! На одном из занятий ему очень захотелось именно на мне продемонстрировать методику пальпации «острого» живота. Я была бы не против, если не одно чудесное обстоятельство — моя беременность. В группе об этом обстоятельстве было известно только Катьке Голубевой и Олеське Иванцовой. Срок был еще небольшой, а с учетом того, что я всегда носила широкие штаны «кобальт» и свободные туники, никто ничего не замечал. Странно, но и токсикоз у меня был вечерами, а не утрами, как у многих. И вот захотелось дяденьке-хирургу, чтобы именно эта студентка Машкова оказалась на кушетке и оголила свой торс. Я заупрямилась: не пойду. Преподаватель тоже уперся: выходи и все. Разве можно уступить девчонке, которая по какой-то причине не желает играть роль больной. Вон сколько молодых накаченных торсов, выбор велик, но хирург от вредности привязался именно к моему немного беременному животу. Ну, шоу, да и только. Катька с Олеськой решили разыграть сценку, дабы отвлечь дядьку.