Страница 18 из 103
Глава 4
— Аскольд! — громко крикнул я и, увидев, как в горницу влетел запыхавшийся отрок, сказал, — Позови воеводу Грома.
— Сполню, княже, — низко поклонился он и умчался. Видимо, еще себе и ветром помогал, вон как занавеси всколыхнулись.
Откинувшись в кресле, я бездумно смотрел в потолок, щуря уставшие глаза. Уже неделю кряду приходил ко мне в ночном мраке один и тот же тяжкий сон, от которого я пробуждался с задавленным криком, с колотящимся сердцем и в холодном поту, а опосля лежал до рассвета, таращась во тьму воспаленным взором, боясь вновь смежить веки… Меня перестали радовать и вкусная еда, и крепкое вино, и тепло женского тела. Последняя, кто делил со мной ложе, с воплями ужаса убежала из горницы и долго ещё тряслась от страха при виде меня. Какие уж тут утехи?!
А по палатам уже поползли перешептывания, что со мной не все в порядке, и недруги, правда, пока еще несмело, но начали поднимать головы.
Мой дар — или мое проклятье, за которое меня называли Вещим — приносил больше тревоги, чем успокоения. Обрушиваясь на меня в недобрый час могучими волнами, он нёс знания о далеком будущем, являя пред моим внутренним взором образы странных мест, людей и событий. И с каждым годом сны становились все тревожней, пока не превратились в изматывающие и душу, и тело кошмары. Будто некая сила подталкивала меня к принятию какого-то решения, но какого- я понять не мог, по крайней мере, до сегодняшнего дня.
То, что привиделось мне этой ночью, окончательно расставило все по своим местам, дало понимание грядущего, что создавалось уже сейчас. И мне необходимо было поделиться всем со старым другом, чьему потомку, к слову, предстоит сыграть в предстоящих событиях главную роль.
— Звал, княже?
В горницу едва ли не боком втиснулся богатырь огромного роста, чей размах плеч вполне мог поспорить с медвежьими. Правда, обычно мишка при виде воеводы сразу бросался наутёк. Хоть медведь и царь лесной, но чувства самосохранения у него все ж не отнять…
Однако ж, стоило признать, если увидеть лицо Демида Грома, расплывшееся в улыбке, вряд ли кому-то в голову пришло бы, что перед ним само воплощение воинской удали, боевого духа. Девки-то, вон, обычно только от его взгляда начинали мелко трястись в коленях, да мечтательно закатывать глаза. О его похождениях ходило не меньше легенд, чем о его битвах. Пусть Демид и уверял, что это враки, но я-то знал точно, что их еще и приуменьшают. Любвеобильность всех мужчин из рода Грома уже давно стала притчей во языцех.
Правда, в лицо им это высказать дураков не находилось. Более сотни витязей и волхвов, прошедших суровую воинскую и магическую науку, выставлял на поле брани этот славный род. И горе было тем, на кого падал взгляд свирепого в битве воеводы. Порой достаточно было лишь услышать его имя — и враги спешно покидали поле, бросая впопыхах и драгоценную утварь, и весь полон. Через его голубые глаза, казалось, смотрело на мир живых само небо, которому они поклонялись, называя себя то его повелителями, то детьми.
Страшные в битве, но бесконечно добрые в миру, выходцы из рода Грома давно снискали себе популярность средь всех прочих родов. И многие почитали за честь отдать за сыновей неба своих дочерей. А вот девки их настолько обнаглели, что сами выбирали себе мужей, не уходя в другой род, а приводя их в свой. Это ломало все устои и традиции, и злобно шептались по углам замшелые старики, с ненавистью глядя на своевольных воинов. Шептались, но не решались выразить своё недовольство прямо. Ибо бывало, вспыхивали чистой яростью голубые глаза Громичей, а после не оставалось от обидчиков даже пепла. Но такое случалось редко, потому как им было глубоко плевать на злые рожи старейшин родов, у которых из-под носа уводили сильнейших юношей. Что ни говори, а небо-то гораздо выше мелкой злобы насекомых, копошащихся на земле. Но слава бунтарей за ними закрепилась крепко.
Сейчас глаза Демида выражали легкую усталость и любопытство. Совсем недавно мы вернулись из похода на хазар, полностью очистив восточные земли от кровопийц, десятилетиями собиравших дань с покоренных народов.
Еще пять лет назад крупный отряд руссов во главе с братом моим, Романом, вышел в рейд по просторам Каспийского моря. Почти год они наводили ужас на прибрежные города и страны. Не трогали лишь Хазарский каганат, которому за невмешательство была обещана достойная доля в добыче. А более никто не осмеливался оказать руссам достойного сопротивления или нанести сколь — либо весомый ответный удар.
Вероломное нападение хазар, вопреки заключённому договору, произошло уже на обратной дороге. Воспользовавшись заминкой при волоке кораблей между Волгой и Доном, они нанесли неожиданный удар в спину. Был уничтожен практически весь возвращавшийся домой отряд. В этом походе и погиб брат. Голос разума едва удержал меня и моих соратников от немедленной атаки на подлых хазар. Всё нужно было свершить так, чтобы в веках шла слава об этой мести… Об этом предупреждал меня и мой дар.
Но, кроме требующей крови предателей мести, была и иная причина недавнего похода, о которой знали лишь единицы. Тревожные вести приходили из-за моря, все чаще печенеги, не боящиеся ни черта, ни бога, срывались с привычных пастбищ и откочевывали в сторону Руси. Все чаще волхвы чуяли угрозу, идущую с востока. Проникали на землю нашу люди в черных одеждах, неся слово своего бога, смущая при этом простой люд. Где-то их побивали камнями, а где-то, глядишь, и прислушивались к их речам. Призывали они отринуть старую веру и начать кланяться их богу, что не терпел рядом с собой никого. И страшными знамениями и небесными карами грозили они тем, кто не прислушивался к словам их.
Откуда они лезли, понять было сложно. На допросах молчали они, с улыбкой встречая палача. Но из глаз их, казалось, смотрела сама Тьма, и ее недовольства эти чёрные вороны страшились куда больше, чем огня Велеса.