Петербургский дракон

– Идея хорошая. Должность охранника нехитрая. Справится. Только вряд ли убийца туда полезет, – засомневался Булат. – Боюсь, мы его упустили. Как сквозь землю провалился!

– Я думаю иначе, – возразил Амадиус.

Он не знал, кто приказал убить дракона, не понимал причин убийства, но чувствовал, что этим дело не закончится. Амадиус пытался предугадать дальнейшие события и полагал, что именно в банке появится новая информация об Ароне. Забегая вперед, скажем, что советник оказался абсолютно прав, как, впрочем, и всегда.

Глава 4. Поиски камня

На следующий день лекарь Гордей Морган и хранитель Левон Гавран отправились на остров Прилета. Выехали затемно, по городу и Московскому шоссе промчались с ветерком, но по проселочным дорогам пробирались долго, мешали сильный туман и глубокие рытвины, заполненные грязной жижей. Несколько раз драконам пришлось выходить из машины и оттаскивать с пути обломки деревьев.

В условленном месте, в двадцати километрах от деревни Шапки, их уже ждал Аук. Вести были неутешительные. Ночью по этому району прошел разрушительный ураган, с ливнем и градом. Ручьи и речки переполнились, болото стало непроходимым. К острову Прилета путь был отрезан.

Никаких новых сведений о пропаже камня от Аука получить не удалось. Драконов это не удивило. Аук был славным лесовичком, но глупым и не способным к логическому мышлению. Обычно он, как и все подобные существа, выполнял роль помощника лешего по самым несложным и беззлобным делам. Таких лесовичков называли подлешниками.

Внешне Аук представлял собой низкорослое мохнатое чучело на козьих ножках с единственным безволосым участком – гладким, без ресниц и бровей, сизым лицом с курносым носом, мелкими, близко посаженными глазками и щербатым ртом. Ничего от него не добившись, драконы решили навестить местного лешего. Аук радостно побежал вперед, показывая дорогу.

В лесу было сыро, по-осеннему свежо и очень тихо, как часто случается после бури. Постепенно светлело, туман рассеивался, отступал, лес становился прозрачным, проглядывался глубже, хотя оставался все таким же неподвижным и сонным. Дождя не было, но с ветвей деревьев и остатков листвы на дождевики и лица драконов скатывались потоки крупных холодных капель, а пожухлая, но еще высокая трава, быстро вымочила штаны до колен. Кругом валялись обломанные сучья, попадались и поваленные стволы со свежей намокшей землей на вывороченных корнях.

Путники вошли в ельник, двигаться сразу стало труднее. Деревья становились выше и все плотнее прижимались друг к другу, мокрые ветки били по лицу, царапая колючими иголками.

Аук подошел к двум стоящим рядом, ствол в ствол, разлапистым высоким елям и что-то коротко прошептал, затем похлопал в ладоши. Стволы раздвинулись, и драконы вышли на небольшую ярко-зеленую полянку, покрытую мхом и вереском, с весело торчащими повсюду грибами и краснеющими островками брусники. Тут росли и боровики, и подосиновики, и рыжики – мечта, сказка для грибника. От сдвинувшихся с треском стволов к противоположной стороне полянки бежала тропинка. Там виднелась бревенчатая изба.

У поленницы, на длинной лавке, откинувшись назад и вытянув ноги, с понурым видом сидел лохматый, бородатый мужичок, одетый в тулупчик, вывернутый наизнанку, теплые ватные штаны и резиновые сапоги. Это был главный леший юго-восточных лесов Михаил Михайлович Московский, или, как его все звали, Мих-Мих, известный своей вспыльчивостью и строптивым нравом.

Он за ночь сильно устал и хотел спать. По календарю было семнадцатое октября, Ерофеев день. Согласно народным поверьям, в этот день леший проваливался под землю, где зимовал до весны, но перед расставанием с лесом злился и бесновался.

Никуда проваливаться Мих-Мих не собирался, но свято чтил традиции и каждый год на Ерофея-мученика поднимал бурю, ломал деревья и гонял зверье, что, надо сказать, было очень утомительно. Увидев подходящих драконов, леший, кряхтя, поднялся с лавки и развел в стороны руки.

– Рад, рад, гости дорогие, – просипел он. – Только прилег после тяжкой ночи, а Манька тут как тут. Орет, трещит о вас, – сварливо добавил он, показывая на сидящую на поленнице сороку.

– Видно, что потрудился ты на славу, устал, дров наломал много, но дело у нас срочное, – сказал Гордей, нисколько не удивившись недовольству лешего. – Смотрю, ты мои рекомендации соблюдаешь, не в лаптях, а в сапогах ходишь. Правильно, с твоим-то ревматизмом, – добавил он, улыбаясь.

– Ну да, ну да. В сапогах теплее. Дело ваше знаю. И про камень пропавший, и про дракона убитого. Плохие вести быстро доходят. Но ничем помочь не могу.

Мих-Мих хотел только одного, чтобы все от него отстали и дали спокойно поспать.

– Как же так? Камень ведь не иголка, он килограммов двести весит. Не может быть, чтобы в лесу никто ничего не слышал и не знал! – воскликнул Гордей.

– Это раньше я обо всем знал, – усталым с грустью голосом проговорил леший. – Помощников было много. Каких только в здешних местах лесных духов не обитало! За каждый трухлявый пень да густой ельник чуть не дрались. Не всех и брал-то. А теперь у меня один болотник на сто верст. Я уже его спрашивал, ничего не знает. Он сейчас на соседнем болоте обитает, там клюква растет, туда ягодники ходят, их можно попугать, заманить в топи непролазные, а если повезет, так и утопить. На вашем болоте только костяника растет. Кому она нужна? Место сырое, топкое, туда никто не ходит, сами ведь такое просили.

– Куда же духи лесные подевались? – еле сдерживая негодование, спросил Левон.

– Так кто куда разбежались. Лесной дух ведь чем питается – страхами и уважением, а сейчас люди детей одних в лес не пускают, ходят все больше компаниями. Идут с телефонами, там у них карта нарисована. Кнопки жмут, грибы сбивают, ягоду топчут. Лесов меньше, людей больше. Скоро не они, а мы их пугаться будем. Духи и разбежались. Некоторые в деревню подались, пристроились банниками да амбарниками. Там жизнь попроще и повеселее. А молодежь в город рванула, этих, как там их… не припомню названия… шумную нечисть изображают.

– Полтергейстов, – подсказал Гордей.

– Во-во. Тьфу, будь они неладны, – подтвердил леший.

– Мих-Мих, не юродствуй. Знаю, что не один ты в лесу. Помощники-то остались, – сказал Гордей.

– Помощники, говоришь. Есть у меня один малец, Остроухом кличут. У него можете спросить, но он если бы что знал, то уж давно прибежал бы и рассказал. Главный сплетник в лесу. Все, подлец, слышит, – проворчал леший и сплюнул.

– Так позови, – приказал Левон.

– Да чего его звать, вон сам бежит. Услышал, что о нем говорят, тут как тут. Во все дела встревает, хуже репейника, – леший с неприязнью указал на приближающегося к ним подлешника.

Остроух был росточком с Аука, схожий с ним ножками и ручками, но уши имел гигантские, как два больших лопуха. Между них из кучерявой шерсти выглядывали небольшие рожки, а из приоткрытого от бега и усердия рта торчали два острых клыка.

– Вызывал, хозяин? – с готовностью спросил Остроух.

– Да не успел еще, только подумал о тебе, – ехидно ответил леший.

Остроух, решив, что его похвалили, расплылся в улыбке, показав остальные остренькие зубки.

– Ты не лыбься, а расскажи, как камень с острова Прилета умыкнули, – строго приказал леший.

Остроух сразу сник, мордочку потупил, ручонками замахал, носом засопел:

– Не знаю.

Леший с видимым удовольствием дал ему под зад пинка, от которого подлешник закувыркался по поляне, а потом быстро побежал в лес, не оглядываясь и кулачками вытирая слезы.

– Вот тебе Остроух, не будь глух! – прокричал вдогонку Мих-Мих. – Ну, убедились, что тихо ваш камешек утащили, никто ничего не слышал и не знает? – сказал он драконам.

– А зверье лесное? Может, они что приметили? – не сдавался Гордей.

– Да откуда? Места глухие. Зверье там не живет. Одни комары да мошки. У них жизнь короткая, а память еще короче, – все больше раздражаясь, проворчал леший.