Тайная дипломатия

Курчатов и Александров. Крым. Будем искать. Найдем и отправим учиться к Иоффе.

А что с радием, сиречь, с ураном? А с ним пока подождем, но станем активно искать выходы на Бельгию. Кто там занимается добычей урана? Название компании не помню, но ничего страшного. Отыщем.

Я едва успел бросить в камин скомканные листочки, как ко мне явилась Светлана Николаевна – машинистка, исполнявшая еще и функцию моей секретарши. Не двадцатилетняя вертихвостка, а уже в годах – за сорок. В НКИД переведена из Сибири, где находилась на нелегальной работе, воевала против Колчака. Одна беда: оголтелая антисемитка, но таких у нас хватает.

– Олег Васильевич, у входа какой-то человек. Говорит, у него секретное дело к полпреду. Охрана проверила – оружия нет. На араба похож, но Лоран сказал, что это сефард. – При упоминании фамилии начальника охраны Светлана Николаевна слегка скривилась, но быстро взяла себя в руки и поинтересовалась: – А кто такой сефард?

– Восточный еврей, – ответил я, сам не враз вспомнив, кто это такие. Помогло, что соотнес с охранниками из Иностранного легиона. Они в Алжире служили, знают.

– А в чем разница с нашими жидами? – не унималась секретарша. Чего это она любознательность проявляет?

– А в том, что наши на нас похожи, а сефарды на турок или арабов.

Эх, турки или арабы обиделись бы на меня, но как еще объяснить, не знаю. Не пускаться же в историческое изыскание?

Спрашивать – что за дело, и что за человек – смысла нет. Значит, про свое дело он говорить не хочет, а иначе бы я знал. Скорее всего, либо отчаявшийся эмигрант мечтающий вернуться на родину, либо «изобретатель пороха». Обычно таких принимал Книгочеев или Кузьменко, а то и кто-то из секретарш, но раз дело секретное, то пусть зайдет.

В кабинет вошел рослый человек, смуглый, обросший черной бородой, в твидовом костюме и армейских башмаках. Приложив правую руку к сердцу, склонил голову в приветствии:

– Ас-саляму алейкум.

Ишь ты, как правильно говорит. У нас бы сказали салам-алейкум. Стало быть, отвечу ему в том же духе:

– Ва-аляйку с-салям.

Я благодушно указал посетителю на стул, а он расплылся в широченной улыбке. Сейчас бы написать – в белозубой, но нет, потому что вместо эмали во рту у гостя блестела сталь. Хорошая, медицинская. Вспомнился отчего-то Волк из мультика Гарри Бардина. Эх, грешно смеяться… И человек, вроде бы, не старый еще. Лет тридцать, не больше. Или нет, меньше. Ему же не больше двадцати пяти, просто борода и смуглость старят парня. Или он вообще мой ровесник. И не похож он на сефарда. Там типаж все-таки другой. Похоже, наш, местечковый, но почему поприветствовал по-арабски?

– С кем имею честь? – улыбнулся я и склонил голову.

– Вишневский Григорий, – представился «сефард», еще раз продемонстрировав мне медицинскую сталь.

– А по отчеству? – еще раз улыбнулся я.

– Александрович, – с некоторой заминкой ответил гость.

Все ясно. Имя с фамилией запомнил, а отчество вспомнил не враз. Бывает.

– А меня вы, наверное, знаете?

– Знаю, товарищ Кустов, знаю, – кивнул Вишневский. – Как говорят, наим мэод.

– Вот и хорошо, – кивнул я, делая вид, что пропускаю фразу на иврите.

Да, а почему вдруг иврит? Демонстрирует свою образованность? Типа, кто не знает иврита, тот не образован, кто не знает идиша, тот не еврей? А на хрена мне это? Я-то ни идиша, ни тем более, иврита не знаю, оно мне надо? Образованный человек не щеголяет своей образованностью.

– Вот, товарищ Кустов, у меня к вам приказ от товарища Дзержинского. – Вишневский полез во внутренний карман, вытащил оттуда сложенную вчетверо бумагу, развернул и придвинул мне.

Штемпель наличествовал, подпись Председателя ВЧК закреплена печатью, а текст гласил: «Приказываю тов. Кустову О.В. оказать всяческое содействие подателю сего приказа тов. Вишневскому Г.А. Ф. Дзержинский».

– Почти как у Дюма, – заметил я, аккуратно утаскивая приказ к себе и вкладывая его в папочку. Пояснил: – Для отчетности.

– Ага, – кивнул Вишневский, а потом поинтересовался: – А что там у Дюма-то?

– Записка кардинала для миледи, – любезно пояснил я.

– Все, что сделал предъявитель сего… и так далее, – продемонстрировал собственную начитанность посетитель.

– Что ж, товарищ Вишневский, раз Феликс Эдмундович отдал приказ, то я обязан его исполнить. Какое содействие, в чем? Слушаю вас внимательно.

Со всем вниманием я устремил взор на собеседника, пытаясь понять, что он сейчас попросит? Конспиративную квартиру или содействие во взрыве Национального собрания? Но посетитель хотел что-то более важное.

– А что тут непонятного? – пожал плечами Вишневский. – Мне поручено вывести из Франции деньги графа Игнатьева и доставить их в Москву.

– А я-то чем вам могу помочь? – всплеснул я руками. – Поручено вывозить – вывозите. У меня судно есть, зафрахтованное. С этим я помогу, а что еще?

– А деньги-то где?

– А деньги там, где и были – в банке, лежат на счетах Игнатьева, – ответил я с неким удивлением.

– Слушай, Кустов, а вернее, Аксенов… Ты приказ Феликса видел? Твое дело деньги у графа взять, мое – вывезти.

Вот теперь я уже твердо знал, кто передо мной. Если бы не начал догадываться, опешил бы от такой наглости. Но я только улыбнулся и демонстративно захлопал в ладоши, чем слегка озадачил посетителя.

– Знаешь, дорогой мой товарищ… – хмыкнул я. – Много я наглецов видел, но такого как ты – в первый раз. Как это у вас называется – хуцпа? В общем… валил бы ты отсюда на хер, Яков Григорьевич. Это ничего, что я на ты?

– А как ты догадался? – лязгнул медицинской сталью «сефард». – Мы же с тобой в Москве не пересекались. Я бы тебя запомнил. Или пересекались?

Я лишь пожал плечами. Мол, все возможно. На самом-то деле нет, не пересекались. Но как же мне объяснить, что читал я о тебе, товарищ Блюмкин? Едва ли не самый отчаянный авантюрист и мерзавец. Беда только, что на всех фотографиях ты отчего-то разный. И описания расходятся. Но все-таки, я тебя вычислил. Национальность, выбитые зубы – «встреча» с петлюровцами, восточные манеры – недавно находился в Иране. Не то кого-то свергал, не то наоборот, восстанавливал. Даже вставка на иврите тоже легла в «копилку». Образно говоря, закончивший школу грамоты косит под выпускника гимназии. А уж «приказ» с поддельной подписью Дзержинского – это вообще, прелесть. Председатель ВЧК отдает приказ сотруднику НКИД, руководителю торгпредства! Допускаю, захоти Феликс Эдмундович мне что-нибудь приказать, сделал бы это в иной форме. И подпись можно было получше подделать, а не «стеклить». Разрывы в написании невооруженным глазом заметны. Интересно, когда он с Андреевым ходил Мирбаха убивать, тоже стеклили? Авантюрист, наглец, но не профессиональный разведчик. Со временем, может, и выйдет толк, но не теперь. Я бы на его месте, показав приказ, немедленно кинул его в камин – мол, не стоит следы оставлять. И кстати, хотя и хвалят Блюмкина биографы, но сдается мне, что его успехи не от профессионализма, а от нахальства. И везения. По тем временам везения хватило очень надолго, аж до двадцать девятого года. Не был бы Блюмкин атеистом, сказал бы, что сильный у него ангел-хранитель.

– А что, не прокатило с Дзержинским? – без малейшего смущения спросил Блюмкин.

– А сам-то как считаешь?

Яша равнодушно повел плечами.

– Не везет мне с приказами Дзержинского, бывает.

– В следующий раз подпись научись правильно подделывать, – демонстративно зевнул я и кивнул на выход. – Блюмкин, я же тебе уже сказал – вали отсюда, пока я добрый.

– А не свалю, что ты мне сделаешь? – скривил стальной рот Блюмкин. – Полицию позовешь или охранников? Позовешь, так я им всем так и скажу, что чекист ты, а не дипломат. Я погорю, так и ты вместе со мной. Видел я твоих охранничков, не наши они, из контры. Ты знаешь, по чьему заданию я сюда прибыл? Так уж и быть, Аксенов, скажу. Прибыл я сюда по приказу товарища Зиновьева, за тобой присмотреть, чтобы деньги на сторону не утекли. Эти деньги должны принадлежать Коминтерну!