Красавцы

Резной дракон, разевающий пасть и полощущий крыльями, и луком оружная фигурка в приметном развевающемся пальто пришлись маленькой принцессе Дейла по нраву больше любых других явившихся из-под Горы даров. Раз за разом она поворачивала ключик, и деревянный Смауг падал и падал к ногам копии ее героя-отца, а когда очередной рассказ о далеких землях, гигантских пауках и каменных великанах заканчивался, она неизменно поднимала голову и жадно просила:

- Мастер Бифур, расскажи еще!

Он улыбался, потирая заживший уже лоб, и рассказывал еще, почти что благодарный тому давнишнему орку за его памятку. Эльфы, драконы и горы, конечно, штуки занимательные, но как же славно помнить, что мед, небо и лужи на дороге чудесны ничуть не меньше.

========== 13/13. Торин, Бомбур ==========

Ее пальцы гладят его плечо и грудь, рисуя какие-то узоры.

- Моя бабка колдунья была, хочешь, поворожу, от ран чтобы защищало? - шепчет она, и медовым хмелем пахнет ее дыхание.

У нее были острые скулы и зеленые глаза, а больше ничего колдовского, но они знакомы были и седмицы меньше, а он ее любил. Может, и были в ней чары…

- Себе что ж не поворожила? - Под ладонью его из-под ее левой груди и вверх почти до самого горла тянется глубокий старый шрам.

Она смешливо щурится.

- Зачем бы? Ты смотришь так, как будто тебе нравится!..

Голые ноги ее по-детски в синяках и царапинах, и руки тоже, а ногти лиловые от вчерашней черники, а там, под бледно-зеленой ее расшнурованной рубахой - нежное, сладкое, женское, пораненное этим шрамом, мужским и боевым…

Он стаскивает с нее рубаху и опрокидывает ее на постель.

- Я смотрел не на шрам.

Больше про раны и ворожбу они не говорили, но память о той рисующей ласке ее горячих черничных рук осталась. И теперь, уж сколько лет спустя, когда Ойн промывал ему варжий укус на одном плече, Торин смотрел на другое и слабо улыбался. Сколько уж было битв, сколько ран - а все прошли мимо, не тронули здесь, оставив ему хоть клочок мирной, не замаранной смертью кожи.

Может, и были в ней чары.

***

Готовить Бомбур всегда был большой охотник, справедливо рассудив, что надобно уметь самому делать то, что так нравится употреблять. В народе Махала ведь каждый воин сам себе умеет клинок справить, каждый мастер украшает себя делами собственных рук, так что и тешить себя надо кушаньями собственного приготовления. С детства ему мечталось вовсе не о боевых подвигах, и он стал воякой поневоле, а в душе-то был мастером котла и ложки, кузнецом снеди и ювелиром золотых медов, воеводой чугунков и поварешек.

Как и всякое поле битвы, кухня наградила его своими шрамами. Уйму раз он жег себе пальцы, рот и еще много самых неожиданных мест, натыкаясь на горяченные вертела, неловко опрокидывая на себя котелки, воюя с печной заслонкой и накаляя над огнем решеточку, чтобы припечь сладкое крошево на пирожках. А уж сколько раз пальцы резал - не счесть. Крошил овощи и мясо так быстро, что порой не успевал собственные пальцы выдергивать из-под ножа. Левый средний столько раз по мякоти кромсал, что тот омертвел и потерял чувствительность. Надоело ему чувствовать боль, видать, и это было со стороны пальца очень мудрое решение.

Бомбур ведь видел и Двалина, шрамы которого будто не внутрь него вдавлены, а щетинятся наружу безмолвной угрозой и вызовом - “ну давай, попробуй меня убить!” - и Торина, копившего внутри себя, за семью замками-ранами боль, как дракон - богатства, и молодежь, мечтавшую стальными перьями войны обрасти поскорее, чтоб перед девицами распустить хвост. Сам он принял мудрый совет своего порезанного пальца. Раны неизбежны и значат только то, что ты живешь и шевелишься, пробуешь, делаешь, куда-то идешь. А боль - она и в Хараде боль. Она не возвышает, не учит и не очищает, так что толку обращать внимание, когда можно просто готовить рагу?