Л плюс Н

— Ты не хочешь посмотреть матч?

Лита удивленно подняла глаза, и гиппогриф больно цапнул ее клювом за палец. Ньют сначала обмотал ей ранку вымазанным землей и зеленью платком, потом вспомнил, что знает заклинание от порезов, и, едва не зарастив ей рот вместо царапины, замер, как будто это она была гиппогрифом и грозилась вот-вот его заклевать.

— Матч? — переспросила Лита. — Ты любишь квиддич?

— Мой бр… Все ведь любят квиддич, и я подумал, вдруг ты бы лучше… Вдруг ты хочешь сходить.

Лита удивилась, но согласилась.

Несмотря на холод и морось, трибуны были полны болельщиков. Только увидев их желто-зеленую толпу, Лита вспомнила, что сегодня играет ее факультет. Против Пуффендуя. Она с азартом повернулась к непривычно тихому Ньюту.

— Спорим?

— Я и так знаю, что вы победите, — запротестовал он. — Наш Тревис в больничном крыле, вместо него Берти Хиггс, а он вчера впервые сел на метлу.

— А я ставлю на Пуффендуй! Две лакричные палочки.

— Ладно, тогда три на Слизерин.

— У тебя их нет, мы вчера съели последнюю!

Ньют похлопал себя по карманам и нашел в одном недоеденную морковь, а в другом — сахарную мышь с приставшими к ней сухими травинками.

Лита засмеялась.

— Принято! Идем, вон там есть место.

Они пробрались на самый верх одной из трибун и плюхнулись на мокрую скамейку. Пробормотав «Импервиус», Ньют накинул на них обоих старый черно-желтый флаг. Огромный, как одеяло, он раньше украшал Большой зал, пока два года назад вырвавшиеся у Ньюта прямо за завтраком пикси не сорвали его и не уронили на полный еды стол. За это Ньют отсидел две недели вечерних наказаний, а перепачканный соком, кашей и джемом трофей забрал себе. Сидевшие ниже гриффиндорки обернулись и демонстративно сморщили носы. Этот флаг Лита и Ньют таскали с собой всю осень на каждую вылазку, и тот насквозь пропах мокрой шерстью и перьями, лесом, дезинфицирующим зельем и рыбой, любимыми лакричными конфетами Ньюта и «Простоблеском», которым Лита однажды попыталась вымыть единорога. Это было знамя их общих приключений, и Лита только фыркнула и придвинулась ближе, чтобы Ньюту тоже хватило места укрыться.

— Райли передает квоффл Кэрроу, Кэрроу мчится к кольцам, пас Нотту… Метко пущенный бладжер вышибает из рук Нотта квоффл, а из самого Нотта — достойный банши вопль. Я вижу, женская половина зрителей в отчаянии — не волнуйтесь, ваш кумир жив и здоров, а переломы носа мужчин только украшают, взгляните на профессора Дамблдора!

Лита фыркнула. Красавчик Нотт всем нравился, но она не видела большой разницы между ним и куском розовой тянучки из «Сладкого королевства»: такой же приторный и навязший в зубах. Она повернулась к Ньюту и обнаружила, что тот настороженно смотрит на нее, как будто она была нюхлем, почему-то не сцапавшим золотой галеон.

— Что?

— Ничего! — Ньют торопливо повернулся к полю, а потом спросил ни с того ни с сего: — А тебе этот Нотт не нравится?

Лита расхохоталась.

— Мне нравишься ты! Эй, смотри, смотри, а ваш Хиггс совсем неплохо играет!

Несмотря на внезапно загоревшуюся звезду Берти Хиггса, Слизерин выиграл с разгромным счетом. Лита вручила Ньюту свои проспоренные конфеты, и они, проголодавшись за долгую игру, съели их вместе с морковью, сахарной мышью и пополам с дождем по дороге в замок. Лита замерзла до костей и не сомневалась, что на завтрашние занятия придется идти простуженной, но ее это нисколько не огорчало. Даже странно, что квиддич ей так понравился. Раньше она им вовсе не интересовалась, но ее и волшебные звери раньше не увлекали, и уж конечно совсем не весело было сидеть наказанной после занятий, но в компании Ньюта все обретало совсем другой вкус. Даже морковь.

========== Дева и единорог ==========

День стоял холодный, но солнечный, и легкие голубые тени тянулись по свежевыпавшему снегу от деревьев, троих людей и одного единорога. За прошедшие месяцы Теодор превратился из тонконогого золотого жеребенка в почти взрослого коня ростом куда выше Ньюта и с грозным острым рогом на лбу. Яркая золотистая шерсть почти полностью сменилась снежно-белой и мерцающей, только в гриве и пушистых щетках над копытами кое-где еще рыжели золотые прядки. Он яростно месил копытами снег, каждый раз вздрагивал, едва ступив на левую заднюю ногу, но не желал стоять смирно и подпустить к себе людей.

— Видно, копыто треснуло, вот он заразу какую-то и поймал, — сказал профессор Кеттлберн, с тревогой за ним наблюдая. — Каков упрямец, ведь пришел же к людям за помощью, а в руки не дается!

Лита осторожно приблизилась. Теодор снова ударил копытами, криво скакнул вбок и тряхнул головой, не то прогоняя ее, не то бесполезно пытаясь достать рогом невидимого врага, висевшего у него на ноге и грызшего копыто.

— Стой! — встревоженно воскликнул Ньют.

— Единорог никогда барышню не обидит, — успокоил его профессор Кеттлберн и кивнул Лите. — Подходи помаленьку.

Лита сделала еще шаг. Теодор попятился и болезненно запрокинул голову, вновь наступив на раненое копыто. Похоже, он совсем забыл, что ему полагается любить девочек и что у вот этой самой девочки он еще недавно ел яблоки с рук. Протянув к нему открытую ладонь, Лита подошла еще чуть ближе и осторожно коснулась сияющей серебристой шеи. Единорог издал тихое, почти плачущее ржание — как будто узнал ее и жаловался ей на свое несчастье. Лита зашептала ему что-то успокаивающее. Можно было бы воспользоваться успокаивающим заклинанием, но это казалось настоящим предательством: все равно что стукнуть веселящими чарами расстроенного друга, чтобы не слушать о его неприятностях. Скрипнул снег — Ньют подошел к ней, а вслед за ним и профессор Кеттлберн с волшебной палочкой наготове. Однако магия не потребовалась: Теодор позволил им приблизиться и даже не стал возражать, когда Ньют приподнял его ногу и заклинанием очистил копыто от грязи.

— Надобно выпустить гной, — сказал профессор Кеттлберн и наклонился над копытом, но Ньют его остановил.

— Профессор, можно я?

Профессор Кеттлберн поколебался, но отдал ему копытный нож.

— Ты смотри, зверь-то силушку о-го-го нагулял уже, — предупредил он. — Если начнет озоровать, так сразу отпускайте его и уходите, оба.

Ньют сосредоточенно кивнул и, завернув рукава мантии, принялся за дело.

Лите оставалось только успокаивающе оглаживать единорога по шее и прекрасной тонкой морде, а всю работу делал Ньют. Удерживая раненую ногу Теодора и зажав волшебную палочку в зубах, он старательно выскабливал трещину в копыте. Измученный и обозленный долгой болью, единорог то дергался и взбрыкивал, пытаясь стряхнуть с себя таких медлительных и бесполезных людей, то устало наваливался всем своим весом на Ньюта и переводил дух. Лита видела, что от напряжения у того уже подрагивают руки, но он упрямо не отпускал копыто и продолжал скоблить. А он сильный, вдруг подумала она. Эта мысль зажглась у нее в голове каким-то неожиданным Люмос, и в ее свете она будто впервые разглядела Ньюта, худого и упрямо крепкого, с расцарапанными и искусанными бесстрашными руками и снегом в растрепанных волосах. Лита как наяву ощутила их жестко-нежную щекотку и колючие снежные капли на ладони, и по спине помчались такие же колючие и щекотные мурашки. Единорог фыркнул ей в лицо и ревниво взбрыкнул, чуть не вырвавшись из рук. Тут на снег наконец брызнул гной, и осталось только наложить на больное копыто дезинфицирующие чары.

Закончив, Ньют вытер вспотевший лоб и устало улыбнулся.

— Готово!

Теодор неуверенно встал на все четыре ноги, явно удивленный тем, что ему больше не больно. Профессор Кеттлберн оглядел его и довольно потер руки.

— Ну, теперь-то он забегает, как новый. Бедняга, столько дряни внутри таскал! Молодцы, дама и господин! Двадцать баллов Пуффендую.

Ньют взглянул на Литу и повернулся к профессору.

— Сэр, а Слизерин? — напомнил он.

Кеттлберн тоже посмотрел на Литу и хлопнул себя по лбу.

— Ох, прощения прошу, мисс Лестрейндж! Вы ж вместе все время, я и забыл, что Шляпа-то вас в разные стороны раскидала.