Страница 26 из 46
Но посмотрите, насколько невежественные студенты дорожат своим социальным местом, отчего они готовы согласиться с любым злом. Они не слушают свою совесть и забывают этику, ради чего, ради куска бумаги, ради дрянного бесполезного диплома. Они соглашаются с насилием души, чтобы в итоге оказаться больными со справкой освобождающей их от духовной жизни. Они смиряются для собственной выгоды. И гнусные преподаватели, видя угодливое потворство своих студентов, пользуются тем слабохарактерным компромиссом, отчего гордыня преподавателей возрастает до немыслимых пределов пароксизма.
Я хотел прочувствовать в университете творчества – мудрую духовность, а не мирскую приземленность, мечтал встретить девственных творцов, а не злорадных копиистов. Но я не отыскал ни то ни другое. Я хотел познакомиться с вечно творящими совестливыми безумцами, хотел подружиться с подобными яркими личностями, но нигде не нашел их. Я видел обычных людей, которые просто рисуют ради красной отметки в аттестате. Где те юродивые сумасшедшие, где интеллигентные изгои общества, где пророки добродетелей, бунтари противостоящие неправде и злу. Вокруг меня лишь веселящиеся молодые люди, коих волнуют лишь половые отношения, кутеж, курение и выпивка, спорт, деньги. Где великие замыслы, где протесты против рационалистов и властей. Где люди, мирно выступающие против войны и насилия, где монахи в мирских одеждах проповедующие целомудрие, своею жизнью показывающие должное девство.
Разочарование овладело мною, когда я познал одиночество гения.
Преподаватель по скульптуре был настолько тщеславно горд, что мог бесцеремонно подойти и испортить работу студента. И вот однажды когда я уже заканчивал маску гипсового лица, он ехидно подкрался ко мне, отодвинул меня в сторону и, взяв нож, отсек у скульптуры нос, уши, щеки, губы, глаза, в общем, осквернил весь мой труд, без спроса, без разрешения, без объяснений. Тогда я прекратил с ним всякое общение, я стал укрывать от его посягательства свою работу, защищал, и он не мог более поступиться ко мне. Скульптор сразу же ребячески пожаловался декану университета, а тот лишь недоуменно развел руками, ведь у всякого ученика есть право игнорировать преподавателя, хотя это и явный нонсенс. В ответ престарелый сумасброд лишил меня оценок. И когда я спросил, а есть ли еще один скульптор для оценки моих работ, мне ответили – нет, он у нас один, что означает – он властвует единолично. Я оказался в безвыходной ситуации. Однако я показал своим мятежным поступком, что не все студенты будут приклоняться пред тем тираном, ради зачета, ради похвалы. Я больно кольнул его гордость, и он, уподобившись обидчивому юноше, решил ответить мне лишением внимания.
Теперь я точно знаю, что старость и седины нисколько не прибавляют ума человеку.
Я на протяжении всего учебного года протестовал как истинно молодой человек, ведь юность это и есть протест. Смиряться с ложью и злом не я желал. Мне безразличны были материальные дипломы и успехи, ибо я стремился к иным душевным высотам, я будил людей от морального сна. Но вскоре я устал быть одиноким романтичным рыцарем, устал в полнейшем одиночестве бороться с теми зрелыми циниками преподавателями и с той саркастичной толпой студентов. Я устал смотреть на их поклонение пред идолом порока, который прикрывается искусством как якобы чем-то духовным. Но витал над тою бездною лишь один дух, и им был я.
Адриан окончил свою продолжительную речь, поскольку стало явственно видно, насколько его тревожит сей тема, бередит навсегда ушедшее прошлое, всё то, что осталось в невозвратном забытье. Вот только беспокойство не покидает с годами юное сердце праведного бунтаря. Он, учась, желал учить других, но стал впоследствии изгоем, ведь мысли его были светлы, а мрак не приемлет свет. Всеми отверженный, ныне он вдали от той маскарадной суеты, ныне он предается творению, и может быть, именно его творение явит заблудшим людям благую истину.
– Очень проникновенно. Спасибо. – лишь смогла вымолвить пораженная Эмма.
– Спасибо вам за оказанное мне внимание. А знаете ли вы происхождение сего слова благодарности? Спаси Бог – вот что такое спасибо, только представьте, сколько людей просят для ближнего спасения у Господа, не подозревая о том благодеянье. Простите меня за излишнюю откровенность. Я не невинен подобно ребенку, но невинен приближенно и отдаленно одновременно. Я не смею громогласно преподавать невинность, ту телесную и душевную чистоту, по причине своей врожденной слабости. Однако творчеством вполне позволительно мне славить добродетели. К сожалению люди, видят иное понимание жизни, они не приемлют мою жизнь, ведь я счастьем несчастен. А они хотят быть счастливы несчастьем, потому губят свои души удовольствиями, а я кротко взираю на них не осуждая и не находя слов ради оправдания их поступков. Таков их вольный выбор, другой выбор совершил я. И вы выбирайте, Эмма, какие врата избрать, узкие иль широкие.
– Вы так уклончиво уверенно говорите, будто весь мир создан только для вас одного.
– Я кисть Творца, я лишь творю по Его благодатной воле.
– А может быть ваша жизнь это выдумка, плод воображения.
– Сомневаюсь в этом, ведь я слишком ничтожен для творения. Люди, отринувшие Творца, живут в мире камней, они верят, что произошли из камня, они живут в камнях, носят на руках камни, и их сердца грубый камень. – говорил Адриан также искренно и тихо. – Порою люди осуждают Творца за смерть, ибо столько смертей было и будет. Но не забывайте, Он – Творец, который положив мазки на холст, долго взирал на них, затем они показались Ему неудачными, плохими, ибо самочинно греховно растеклись, и Он одним движением тряпки смахнул масло с полотна, чтобы наложить новый слой краски. Картина Вселенной должна быть совершенной. Каждый художник стремится к прекрасному идеалу, потому зачастую картины переписываются, один слой наслаивается на предыдущий слой, поколение сменяет поколение, всё проходит, а вера в лучшее остается. Мы всего лишь творения со свободной волей и несвободным предназначением. Мой талант – видеть невинную красоту, созерцать отражения кристаллика глаза наития души, однако бессловесными красками и красочными словами возможно лишь отдаленно соприкоснуться с прекрасным калейдоскопом добра.
С малых лет и до сегодняшнего возраста меня всегда волновало одно редкое чувство умиления восторга. Иногда я словно ощущаю божественный вдох, теплота и мягкое покалывание протекает по моему телу, трепетные мурашки бороздят кожу, сердце замирает, очи увлажняются. Сей чувство сопоставимо с благим вдохновением, я словно ощущаю невидимый дух человека. Эйфора возникает при взмахе кисти, звуке голоса, чаще молитвенного шепота, помню, как бабушка мешала круговыми движениями зерно в сундуке, тогда меня охватило необъяснимое волнение. Когда люди делают что-либо, это миловидное чувство возрождается, может это и есть блаженство, словно люди в тот момент излучают некое властное влияние любви Творца. Извините, но я не могу иначе объяснить словами то, что чувствую.
Я пишу картины для прославления Творца, в творении видится Его величие. Особенно венец творения – человек, более всего другого вдохновляет художников. Человек – самое сложное, что возможно изобразить на холсте.
Меня не почитают, и меня никогда не поймут. Когда я поступил в университет, я убежденно зарекся, что не буду там ни с кем контактировать, если желания мое не изменится при иных обстоятельствах. А так как сходных себе по духу людей я не повстречал, то по этой причине сторонился всяческого общества. К тому же общение со мной могло навредить репутации любого студента, ибо морально борясь с гордецами преподавателями, в ответ я не всегда получал от них холодное безразличие. Помню, как на просмотре работ одну девушку оценили крайне низко, ниже некуда. Сейчас я сожалею о том, что тогда не заступился за нее, помню, как во мне кипело несогласие и нарастало безудержное негодование. Видя своими собственными глазами, как она на дополнительных занятиях по рисунку, старалась изо всех сил совершенствоваться, усердствовала более других, а в итоге ее унизили, словно ее заслуги ничто. Вот только те преподаватели не подозревали что за один этот поступок в очах моих они стали никем. Они бездушные картины в золотых рамах.