Я Распутин

Глава 18

Не знаю, благодать это или нет, но в Успенском соборе было хорошо. Вроде все как везде — иконы в золотых окладах, свечи, богомольцы, бьющие поклоны, попы в этих, как их, фелонях с епитрахилями… А нет, витало что-то в пропитанном ладаном и горячим духом от сотен огоньков воздухе.

Может, это и есть та самая намоленность? Шутка ли, со времен Андрея Боголюбского собор стоит, семьсот пятьдесят лет, всего-то на полтора десятка годков младше Москвы… И строился, и перестраивался, и даже недавно отреставрирован, как поведал мне Булгаков.

— Сам академик Забелин руководил! А, вы же не москвич, Иван Егорович у нас человек знаменитый, почитай, с низов пробился, сейчас Историческим музеем заведует, библиотеку Ивана Грозного разыскивает. Вот, видите, главки у собора не луковицы, как повсюду, а на старинный манер, шеломами? Как раз Забелин добился. И пристроенные контрфорсы снес, вернул храму первоначальный вид. И фрески открыл! Древлего иконописца Андрея Рублева!

Булгаков много успел рассказать, пока мы шли к храму, но внутри Сергей Николаевич замолчал, сосредоточился и встал на молитву. Видно было, что для него это серьезней некуда и, чтобы не мешать, я отошел посмотреть на “Страшный суд” Рублева. Осталось от росписи не так много, да и специалист по иконографии из меня никудышный, но общая атмосфера в церкви и рука гения, создавшего такие странные на современный взгляд картины, привели меня в торжественно состояние. Я ходил из придела в придел, крестился у икон и… воспарял духом, наверное, так это называется.

Вот отсюда, из Владимира. а не из Москвы, пошла быть Русская земля. А Москва… Москва мелкое удельное княжество, которому повезло стать крупным, но еще лет сто Владимир считался главнее и Даниловичи короновались здесь. Вот тут, возможно, стоял при вступлении на престол Иван Калита или Дмитрий Донской…

Мои возвышенные мысли прервал Булгаков. Он осторожно потянул меня за рукав и шепнул на ухо:

— Справа, за колонной, у иконы святого Сергия Радонежского…

Там стоял и молился обычный человек, как сейчас говорят, из образованных — хорошая одежда без налета купеческого шика, все соразмерно. Спокойное лицо, несколько вытянутое, бритый подбородок, усы — ничего особенного, я бы сказал, что служащий по народному образованию, а может быть врач или юрист.

— С усами?

Булгаков кивнул. А потом, видимо, сообразив, что я “не москвич”, спохватился и значительно произнес, до предела понизив голос:

— Зубатов.

— Тот самый? Полковник???

— Тише, тише, на нас оглядываются. Никакой он не полковник, надворный советник по ведомству внутренних дел.

— Рабочие общества, да? — тихо уточнил я.

— Да-да. Они самые. С них и пострадал.

— Пойдемте, поговорим. Нам такой человек нужен.

— Неудобно же!

— Ну так не прямо сейчас. Подождем малость, на выходе перехватим…

Так и поступили. Дождались, когда Зубатов двинулся к алтарю отбить последние поклоны, вышли из храма и встали в сторонке. Минут через пять вышел и экс-охранитель, повернулся к храму, перекрестился и совсем было собрался уйти, как я его остановил:

— Сергей Васильевич, не откажите в любезности…

Он с удивлением обернулся, окинул взглядом сперва Булгакова, потом меня, задержался на кресте и очках и выдал безошибочное:

— Григорий Ефимович? Распутин, если не ошибаюсь?

— Он самый. Не откажите в разговоре?

Он саркастически хмыкнул:

— Не в моем положении в разговорах отказывать, за последние три года у меня собеседников ой как поубавилось. Не подскажете, почему?

— Неблагодарны люди, бесспорно, — направил я его мимо странноприимного дома на Большой бульвар. — Но я о другом.

— А не боитесь с опальным-то? Меня вот в министерстве не любят.

— Так и меня тоже, может, нам как раз поэтому дружить интереснее?

— Враг моего врага — мой друг?

— Ну, а почему бы и нет, Сергей Васильевич. Да. и чем на на холоде гулять, подскажите, где тут у вас пообедать можно, в тепле и поговорим.

— С ресторанами у нас туго, но вот тут рядом трактир “Клязьма”, только Московскую перейти.

— Это не тот ли, что Соллогуб ославил? — подозрительно спросил Булгаков.

— Тот самый, — слегка кивнул головой Зубатов. — Только за шестьдесят лет со времен написания “Тарантаса” сменилось четверо хозяев и сейчас там вполне прилично.

Зубатов оказался прав, трактир выглядел чисто и чинно, половые в белых фартуках немедля провели нас в кабинет и приняли заказ. Довольно быстро на столе появились вино и водка, буженина, грузди и огурчики, а за ними — серые щи и телятина с грибами. Выпили мы для сугрева, потом за знакомство и потекла беседа.

Зубатов с интересом пролистал программу Небесной России”, отложил ее в сторону, неопределенно помотал кистью и довольно иронично спросил:

— А я-то вам зачем понадобился?

— Провидение Божье в том вижу — уклончиво ответил я — Бог ведет меня к нужным людям, кто-то сам меня находит, как Сергей Николаевич — я кивнул на Булгакова — Кого-то я нахожу. А цель у нас одна — спасение России, что летит в пучину бед. Разорвут страну, ей Богу, разорвут! С нами ли ты Сергей Васильевич? Ежели готов в нашу дружину войти, костьми лягу — верну тебя из ссылки, а может и обратно в министерство.

— Ненавистников там много моих — покачал головой Зубатов — Одни гонители…

— В бараний рог их скрутим, веришь?

Бывший полицейский скептически посмотрел на меня, повздыхал.

— Даже не знаю, что ответить. Подумать мне надо. Списаться с нужными людьми в Москве, да Санкт-Петербурге.

На этом мы и покончили. Еще немного поболтали ни о чем, обменялись адресами. Пора было возвращаться в Москву.

В Москве случился еще один скандал. Почище ковровского. Который к тому же поимел далеко идущие последствия. Честно сказать, не планировал задерживаться, хотел тем же днем сесть на питерский поезд. Но новый глава московских иоанитов — расстрига, бывший монах Савелий Евдокимов — уговорил подзадержаться.

— Большая помощь, отче, была бы ежели ты походил в энти салоны. Ждут там тебя!

— Какие салоны?